|

ОДИНОЧНЫЙ КРИСТАЛЛ
РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБ ОЛЕГЕ ТАРУТИНЕ
...Исторгнут крик - и немота опять.
В застывшем горле - пепел и алмазы.
|
О. Тарутин
|
Олег Тарутин по образованию был геологом, - быть может, поэтому мне и пришло образное уподобление именно из этой области.
В минералогии - древнейшем разделе геологии, - а также у любителей и коллекционеров редких камней есть такое понятие - "друза кристаллов". Это, словно бы выросший на одном корне целый сросток родственных камней разной величины. Хорошо известны, к примеру, друзы разнообразно окрашенного кварца, вплоть до густо-черного, - одного из самых распространенных в земной коре минералов.
Довелось мне видеть и поразительные друзы уральских изумрудов, потрясающие своей окраской и прозрачностью колдовского зеленого цвета. Эти камни, кстати, из наиболее дорогих на рынке драгоценных камней. Встречал я и "пустынные розы" - сростки кальцита среди раскаленных песков Средней Азии.
В слове "друза", конечно же, вы расслышите понятие - "друзья"...
Но удивительное дело: алмазы, самые загадочные, самые твердые на свете и самые дорогие - встречаются в голубоватой породе кимберлитовых трубок хоть в Африке, хоть в Якутии только поодиночке!
|
Случаются находки алмазов, удостоившихся личных имен, как, например, "Эксельсиор" или "Орлов". Я сам был свидетелем, как на одной из алмазных труб Якутии подняли алмаз, почти идеальной формы восьмигранник - октаэдр - массой в пятьдесят каратов. Его, кстати сказать, окрестили "Горняком"...
Бывают кристаллики и крохотные, с песчинку. Но независимо от своей величины драгоценные свойства алмаза и его внутренняя структура остаются неизменными!
Алмаз - всегда алмаз...
Таким "одиночным кристаллом" в русской поэзии второй половины XX века представляется мне поэт Олег Тарутин. Как алмаз "Горняк" - не случайно именно он пришел мне на память! Тарутин не вписывался ни в какие "друзы", не примыкал ни к одной поэтической школе, не входил ни в какие тусовки.
1.
Кто-то из великих обмолвился, что человек - это единственное животное, которое умеет смеяться и над которым смеются.
Действительно, нет в мире субъекта, независимо от цвета кожи, образования или имущественного ценза, который хотя бы несколько раз в жизни не пытался рассказать анекдот или не рассмеялся бы при виде шлепнувшегося в лужу невезучего прохожего. И в кино неизменным - до сих пор! - успехом пользуются сценки с тортом, на который садятся или который запускают в физиономию... Ну, почему человек с лицом, по которому стекает крем, у большинства остальных "гомо" вызывает приступы неудержимого хохота?!
Способность ощущать и - главное! - создавать юмор - это весьма загадочное свойство человеческой души. Хороший комик в театре или на эстраде - это заведомо полные залы, талантливый клоун в цирке - буквально на вес золота, карикатурист - украшение газеты, способствующий увеличению ее тиража гораздо эффективнее, чем самые броские передовицы. А уж комических киноактеров узнают в лицо на всех континентах мира и их шутки передают из поколения в поколение...
А вот юмор на государственном уровне - явление редчайшее! К остроумнейшим государственным деятелям, бесспорно, принадлежал великий политик XX века - сэр Уинстон Черчилль. Его политические остроты получили мировую известность, хотя бы его знаменитое определение социализма: "Социализм - это равномерное распределение нищеты"...
Не следует ли из этого вывод, что наличие юмора - а это неотъемлемая принадлежность подлинно аристократического мышления?
2.
То же самое - в мировой литературе: писатели-юмористы - драгоценное достояние любой нации.
Ценители и знатоки драгоценных камней с придыханием и бешено бьющимся сердцем произносят имена величайших и знаменитейших алмазов мира: "Великий Могол", "Кохинур", "Звезда Южной Африки", "Регент", "Шах".
Точно так же и ценители литературы с невольной улыбкой и благодарностью произносят имена величайших и знаменитейших юмористов мира: Апулей, Плавт, Рабле, Марк Твен, Гоголь, Бернард Шоу...
Не будем говорить об обширной российской словесности в целом, ограничимся русскими стихотворцами. По настоящему больших поэтов, не лишенных чувства юмора, можно пересчитать по пальцам одной руки: Грибоедов, Пушкин, Крылов, Алексей Толстой, Маяковский. Достойны уважения и памяти блестящие остроумцы, стихотворцы, так сказать, второго ряда: Минаев, Курочкин, Саша Черный, Северянин, Агнивцев, Архангельский. Дли них юмор не составлял эстрадного промысла, как ныне, но все-таки был принадлежностью газетных и журнальных профессионалов, повседневным орудием ремесла.
А ведь отличных и хороших лирических поэтов - сотни!
И сколько же опрокидывается на российского читателя изысканных чувств, задушевных признаний и тонких страстных переживаний! Однако еще Гейне заметил: "Вызвать у читателя слезы довольно легко: иногда для этого хватает обычной луковицы..."
Но госпожа Ирония в стихах - высокая и редкая гостья!
Она не посещала ни Лермонтова, ни Некрасова, ни Тютчева... не снисходили до нее и наши символисты: Брюсов, Бальмонт, Белый, Блок, витавшие в сферах возвышенных. Начисто лишены юмора и иронии Гумилев, Мандельштам, Пастернак... Причем парадоксально то, что некоторые из них в жизни, в быту были известны как люди едкие и остроумные: своими светскими "бонмо" славился дипломат и царедворец Федор Иванович Тютчев, злыми остротами отличался и Мандельштам. Но это не распространялось на их стихи, не питало их творчество, не становилось жизненной философией.
Из-за какой-то странной аберрации зрения они не замечали в жизни ее смешных сторон, из-за постоянного погружения в себя или высокомерия (как у Бальмонта), они не умели взглянуть на себя со стороны, не владели иронией как особой краской творчества.
Можно, конечно, сослаться на то, что жизнь у большинства из них была по-российски трагичной - до юмора ли, мол, тут?! Но ведь и к Александру Сергеевичу или Владимиру Владимировичу жизнь тоже поворачивалась своими трагическими сторонами, - однако они же не утрачивали чувство юмора в самых невыносимых положениях...
3.
Юмор - редчайшее человеческое качество.
С одной стороны, он безусловно притягателен, ибо доставляет в нашу пресную жизнь щепотку соли и перца, но, с другой стороны, доведенный до крайней своей степени, до сатиры и сарказма, - отталкивает и пугает, ибо мы вдруг видим себя в подлинном свете...
На Руси к юмору всегда относились с угрюмым подозрением: "Не надо мной ли смеются?!"
Быть может, долго сказывались гонения шибко религиозных московских правителей на "гудцов, игрецов, скоморохов", - короче говоря, на лиц лицедействующих и злошутействующих. Подпольный народный юмор не в счет: да и кто его знал за пределами родной деревни да ближайшей ярмарки? Причем, смеяться и потешаться над другими: шутами, карлицами, забавными уродцами - любили необычайно, но позволять смеяться над собой...
Смеяться над собой могли позволить только старые, испытанные демократические страны: Англия, Франция...
"Английский юмор", "Французский юмор" - такая же национальная принадлежность, как голландский сыр или норвежская селедка.
Но - "русский юмор"?!
На Руси поэты, чьей горькой особенностью была склонность к Иронии, всегда были в редкостном меньшинстве. Я не имею в виду присяжных остряков, пародистов и эпиграммистов, авторов скетчей, эстрадных фельетонов и прочих "потешальщиков".
Ирония - спасательный круг от литературной пошлости.
Кстати, Игорь Северянин, блистательный остроумец и "пародист жизни", как-то в минуту откровенности со вздохом обмолвился о себе:
Я - лирик, но я же - ироник...
Редкое и, прямо скажем, взрывоопасное состояние!
Олега Тарутина можно назвать ироническим трагилириком. Понимаю всю неуклюжесть этого определения - и ничего не могу поделать: одним термином, к примеру - "оригинальный", единичность поэта определить никак не удается.
Подлинных юмористов, остроумцев и мыслителей, несущих заряд иронии, всегда было мало. Я имею в виду чувство юмора не как цепь выдаваемых острот или комических положений, а как своеобразный фундамент, как основу жизненной философии. Подобные личности никогда не удавалось втиснуть в рамки какой-нибудь школы!
Стихи Тарутина отмечены четким личным клеймом - жизненной позицией и интонацией.
Жизненная позиция его - это единение со всем сущим, в котором он - не вершина, не исключение, а часть целого. Сам о себе он сказал, цитируя слова братьев Стругацких: "Я не терплю элиты ни в каком обличье". Кстати сказать, эта фраза - почти готовая стихотворная строка! - вполне могла бы принадлежать самому Тарутину...
Естественная, подлинная демократичность Тарутина проявилась, я бы сказал, изначально, еще в стихах начала 60-х годов, например, в стихотворении "Комар":
...Ему плевать на эти речи!
Его от жадности трясет.
Он прокусил мое предплечье,
приноровился и сосет.
................................
И умер он, не вынув носа.
А я уснул в дыму костра...
Я ненавижу кровососов,
пусть хоть в масштабе комара.
|
4.
Олег Тарутин - типичнейший, образцовый шестидесятник: первые его стихи были опубликованы в конце пятидесятых, сначала в журнале "Молодая гвардия", затем в сборнике "Первая встреча" в 1957 году, первая книга "Идти и видеть" вышла в свет в 1965-м...
У поколения, к которому принадлежит Тарутин, была ясная и открытая биография. Военные мальчишки, они знавали скудную жизнь, теряли отцов на фронте, ощутили на губах горькие слезы Победы.
Нынешний "андерграунд" и примазавшиеся к ним такой биографии не имеют.
Выползшие из щелей, подвалов и котельных на свет свободы, нынешние литераторы в большинстве своем оказались слепы, как кроты...
Впрочем, они - даже не стихотворцы, а стихослагатели, стиходелатели, а еще точней - стиходельцы! Им необходимо, если нет дарования что-то сказать самому, кого-то подсадить на пьедестал, возвысить и тут же пристроиться, тем самым по мере сил прозвучать самим. Они способны действовать только в стае...
В тарутинской поэзии, особенно ранней, еще по-юношески свежей, оптимистичной, очень много биографического, подлинного, чуть ли не репортажного: им, геологам, было нечего стыдиться:
Знали, что жизнь проживем с недостачею,
Но не осудим ее и в гробу,
Эту бродячую, эту собачью,
Самую лучшую в мире судьбу!
|
Потому что там, в экспедициях, в экстремальных условиях осуществлялся естественный отбор лучшего в человеке, в отличие от городских райкомовско-партийных джунглей, где этот человеческий отбор был как раз противоестественным!
Как у человека с ясной биографией, вписанной в закономерную временную последовательность, - Олег Тарутин остро ощущает течение Истории. Здесь у него наблюдается широчайший спектр ассоциаций - от каменного века ("Первооткрыватель") через Древнюю Грецию и Рим ("Античный мир", "Троянская война", "Заговор Катилины", "Рим") до прямой фантастики, гипотетических пришельцев ("Первый контакт", "Гости оттуда", "На соседней планете").
Но, разумеется, и к Истории у поэта отношение своеобразное, я бы сказал - хозяйское. Под его пером сам титан Прометей становится близким, словно сосед по коммунальной квартире:
- Это ты научил людей,
Жалких тварей, вещам полезным?
Это ты?! Смотри, Прометей,
Закую и низвергну в бездну!
Человек - ничтожная вошь,
Я же - Зевс, я тут самый главный!
- Ты мне лучше людей не трожь,
Паразит эгидодержавный!
Прометей зубами хрустел,
Древнегреческим матом кроя:
- Будет, гады, терпенью предел!
Будет время, - придут герои!
|
Тарутин постоянно сводит счеты со Временем. Ибо его стихи - суд присяжных. Мы привыкли к выражению: суд истории. Тарутин судит саму Историю!
Ах ты, Рим!
Ах, город языческий!
Неужели тогда было то же:
"Инвалиду Третьей Пунической...
Дорогие, кто сколько может..."
|
Или вот стихотворение "...тому назад":
...И вот он встал у спецплиты,
где тот Рубиновый Рубильник,
Кивнул царю, кивнул толпе,
потом кивнул жрецам-балбесам.
Сказал, что долго он корпел
над термоядерным процессом...
........................................
А царь дивился: "Ну, мозги!..
Не жаль казны, не жаль расхода.
Теперь напляшутся враги!
Теперь мы всех!
Теперь мы с ходу!
Отбросьте, воины, мечи -
теперь на вас иные виды!
Давай - включай!"
И вот включил.
...И - прекратилась Атлантида.
|
Прослеживая несомненные исторические параллели, он и там находит смешные, забавные или - ежели угодно - трагикомические черты. Например, казалось бы, что может быть трагичнее извержения Везувия?! К тому же имеются высочайшие образцы искусства, созданные по этому поводу, - достаточно вспомнить картину "Последний день Помпеи" или великолепные строки Вл. Маяковского: "Помните - погибла Помпея, когда раздразнили Везувий!"
Тарутин тот же самый факт преподносит, ничуть не меняя собственной интонации:
Город был.
Остались были,
Только смутные преданья,
Но ученые отрыли
Город тот до основанья.
По оставленным пустотам
Слепки есть почивших в бозе.
Только разве скажешь, кто там
Помирал в достойной позе?
Кто над пеплом раскаленным
Прикрывал детей собою,
Кто тащил из-под колонны
Тело друга, чуть живое?
Кто спасал, а не спасался
И в сознанье, полном жути,
Отчеканившись, остался
В те последние минуты.
Мне не верить нет причины.
Вижу я чеканный профиль,
Знаю - были там мужчины
В день помпейской катастрофы!
|
Конечно, с годами, особенно в "годы перестройки", у поэта съеживалось пространство души, ироническая интонация становилась все более горькой:
Пия романтики цикуту,
я верил (черт меня дери!),
что в пряном запахе уюта
обмечут душу волдыри.
Ну, а потом, в букете жизни,
меня отпугивал и гнал
клопиный запах конформизма,
его чесоточный финал.
Но я крепчал иммунитетом,
и с каждой новою зарей
привычней нюхал то и это
вполне бестрепетной ноздрей.
И жил бы я не хуже прочих
и обонял бы свой фосген,
но дух чесночный лжепророчеств -
непобедимый аллерген!
|
5.
Думается мне, что следует с большей определенностью разобраться в разнице между манерой и интонацией.
Манера - это слог, стиль, способ или метод обработки словесного материала. И наличие того или иного приема может быть временным меняться в зависимости от поставленной задачи. Стиль (слог) одного и того же автора могут изменяться до полной неузнаваемости: скажем, Пушкин "Евгения Онегина" совершенно не похож на Пушкина в "Сказке о рыбаке и рыбке"! И ежели - представим себе на минуту! - они были бы опубликованы анонимно, без подписи, - то любой мало-мальски сведущий в поэзии критик без сомнений приписал бы эти произведения... двум совершенно разным авторам!
А вот интонация... Дело это, прямо скажу, темное и поддается определению далеко не всегда. Наличие приема - это еще не интонация...
В знаменитом "Поэтическом словаре" А. Квятковского термина "манера" нет вовсе, а насчет поэтической интонации сказано весьма осторожно: "Особую роль И. играет в стихе, благодаря чему раскрывается фонетико-мелодическое и смысловое богатство поэтического текста. Теория интонации в стихе <...> еще не разработана, хотя многие <...> исследователи уделяли внимание этой проблеме".
Уделим же внимание этой проблеме и мы!
Разумеется, есть стихотворцы интонационно-нейтральные, неузнаваемые. Непостижимая же тарутинская интонация однозначно угадывается по двум-трем строкам:
Телепатия, телепатия,
У меня к тебе антипатия...
|
Или:
Жил да был Иван-царевич
По фамилии Гуревич...
|
Или:
Забывается чувство когтя,
Утверждается чувство локтя.
|
Стихи Тарутина узнаются среди стихов прочих, даже очень одаренных авторов по какому-то непередаваемому ритму, дыханию строки, - может быть, еще и потому, что он очень часто, во всяком случае - преимущественно пользуется мягкими женскими рифмами, явно избегая твердых, законченных, жестких мужских окончаний? Но разве только в этом дело?
Все в двадцатом, все в двадцатом
этом веке високосном.
Ковыряют люди атом,
постигают микрокосмос.
Назревает в мире драка
неуемного азарта.
Над людьми - созвездье рака
и созвездие инфаркта.
На земле все больше истин
несъедобных и свирепых.
Опадают сказок листья,
вызревают фактов репы.
Может, все не так уж худо?
Может быть, в грядущем пущем
Этот век наш помнить будут
беспечальным и цветущим?
|
В определении А. Квятковским понятия "интонация" скрыта безусловная неточность: конечно же, "смысловое богатство поэтического текста" раскрывается не благодаря интонации, но в первую очередь - благодаря словарю поэта.
Словарь - неотъемлемая часть узнаваемой манеры: для не слишком искушенного в поэзии читателя скажу, что есть весьма большие поэты, ограничивающиеся среднеарифметическим словарем (то есть тем, что мы весьма условно называем "академическим", правильным, образцовым, общераспространенным). К примеру, Федор Тютчев, поэт и дипломат, изысканный мыслитель, в своем творчестве ни разу не употребил слов "гужи", "армяк", или "поскотина": не было необходимости... А в словаре Некрасова такие слова из крестьянского обихода вполне обычны.
Нет "своего" словаря и у Лермонтова, и у Блока, - в отличие, скажем, от Есенина, Клюева или Твардовского.
У Олега Тарутина - очень богатый словарь: яркий, разнообразный, черпаемый им из самых неожиданных, "нестыкуемых" языковых пластов. Объясняется это весьма просто: автор постоянно соприкасался с "живой" жизнью, с постоянно меняющейся повседневностью. Горный институт (и последующий профессиональный опыт) давал широкое и подлинное представление именно о жизненных реалиях. И для изучения языка не надо было ездить в специальные фольклорные экспедиции...
Главным источником пополнения словарного богатства Олега Тарутина, конечно же, является быт - не бытие в высоком философском смысле, а именно - рядовой быт, городской, коммунальный, сельский, походный, кочевой, язык простонародья, низов - в самом широком понимании этого термина.
На самом приземленном быте построена, к примеру, его знаменитая, "подпольная", два десятка лет не публиковавшаяся, руганая-переруганая поэма "Позвонки". Каждый "позвонок" - это человек, часть "хвоста" очереди, сдающей порожнюю винную тару...
В дыре приемной, в темной пасти
Снуют две четкие руки.
Приемщик тары - тетя Настя.
Формировать бы ей полки!
Момент - и четкие шеренги
Равненье держат по цене.
Мельканье рук:
бутылки - деньги.
И звон стекла, и звон монет...
И вновь идет на формировку
Толпа чекушек и больших:
На правом фланге - поллитровки,
На левом фланге - "малыши"...
|
А вот - и первый "позвонок":
...И, как всегда, покрыт щетиной
Лица породистый овал.
А на груди его ратинной -
Булавки через интервал...
|
М-да... И не говорите, - куда уж как неинтеллигентно!
Длится "хвост" - авоська в авоську.
Я - восьмой "позвонок" хвоста...
|
Итак, - восемь "позвонков", восемь главок, восемь характеристик.
Стоят они, во всем несхожи,
И только пьют одно и то же...
|
И наконец - авторская кода:
В том же самом топчусь "хвосте" я,
Той же тарой набив суму...
Не от версии зряшной страшно,
Страшен мысленный равный спрос,
Страшен нынешний и вчерашний
И всегдашний постылый "хвост"!
Эти склянки страшны шальные,
Эти сумки и рюкзаки...
С чем смирились мы, дорогие,
Земляки мои,
русаки?!
|
Отмечу к тому же, что поэма-то написана в 1965 году! Автору едва-едва сравнялось тридцать лет, он не достиг еще возраста распятого Христа, - но какой же глубочайшей болью за растленную и поруганную Россию пронизана эта "шутейная" на первый взгляд поэма!
Могу представить, что у некоторых чистоплюев "низкий стиль" этой поэмы вызовет реакцию отталкивания, неприятия. Напомню ахматовские строчки: "...Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!"
То, что Анна Андреевна назвала бесстыдством, - это предельная искренность, обнаженность. Но обнаженность поэта - это отнюдь не хождение со спущенными портками, как это делают некоторые нынешние модные эстрадные идолы, а предельная, полная обнаженность сердца, мысли, чувства.
Иными словами - одинокое мужество.
6.
...Я перечитываю посмертный сборник Олега Тарутина "Ледниковый валун", вышедший в 2000 году стараниями его друзей-геологов из ВНИИ океангеологии, и еще, и еще раз убеждаюсь: Олег Тарутин - большой русский поэт, цепко заякоренный в нашей сложной, контрастной, проклятой и радостной жизни - в этой пусть не щедрой черноземной, а тощей, суглинистой и супесчаной, но реальной, подлинной, а не виртуальной, придуманной, сконструированной для литературных игр в Интернете.
Да, конечно, Олег Тарутин - лирик. Но какой же это безжалостный лирик!
С возрастом, с умудренностью (древние говорили: "Приумножая познания - приумножаешь скорбь") к поэту приходило новое, более острое, трагическое ощущение жизни.
Все мы угли одного костра,
бывшие поленья поколенья.
Для пыланья, для испепеленья
нам ночная выпала пора...
|
Это надо же так сказать, вместить всю боль изломанных на историческом переломе человеческих судеб всего в четыре строки! Но и в самых трагических строках он остается верен себе, своему мироощущению, узнается по своей неповторимой интонации:
- Здравствуй, лошадь!
Я - Буденный,
стал конем после суда,
приговором низведенный
до поденного труда.
Был я маршал полновесный,
а теперь жую траву...
Все же, знаешь, Суд небесный
справедливей ГПУ.
...................................
Что ты все молчишь уныло?
Хоть башкою помотай!
Это ты теперь - кобыла,
а была ты Коллонтай...
...................................
Да не кисни по былому,
не вздыхай тут мне назло!
Нам теперь - одна солома
и одно теперь тягло.
|
Это - небольшая цитата из большого стихотворения "В степях чистилища". Смешно? Очень... ну прямо-таки до обжигающих слез смешно! А стихотворение "Благодарность" необходимо привести целиком:
Спасибо товарищу Сталину
за наше счастливое детство!
Где все, что войною оскалено,
и все, чем сумел отогреться.
Спасибо Никите Сергеичу
за нашу счастливую юность!
Где бедность глушили умеючи
таежной романтикой струны.
Спасибо товарищу Брежневу
за нашу счастливую зрелость!
Ужимки фортуны потешные
и поздних свершений сопрелость.
Спасибо грядущему лидеру
за нашу счастливую старость!
Спасибо вам, дяденька Сидоров,
за все, что еще нам осталось!
|
От одного этого стихотворения, вместившего целую эпоху, просто оторопь берет! И что же в итоге? А вот - стихотворение "Итоги":
С кем сражались?
С кем братались?
На какой брели мираж?
Дом сгорел, - клопы остались -
вот тебе и весь кураж.
Погорельцами без крова
озираем головни...
А клопы - как раз здоровы,
только более суровы,
чем во все былые дни.
|
Как никто другой, своей саднящей кожицей души Олег Тарутин ощущает пахнущую кровью опасность перемен, грозящих России:
Всю Державу до дна взболтало,
точно омут взболтал Балда.
И, не прячась уже, как бывало,
прут навалом, страша оскалом,
перевертыши в господа.
Все мараты и все дантоны,
все азефы и все гапоны,
все ЦК, ВПК, ЧК -
прут в рокфеллеры и дюпоны,
и по-разному цель близка.
По каким им взбираться трупам, -
нашим херстам и нашим круппам?
Кто окажется всех годней
в вандербильдты грядущих дней?
Где наш славный грядущий Морган
флибустьерствует день и ночь,
уложив конкурентов в морги,
сам до риска весьма охоч?
|
В конце XX века, когда спутались, переплелись, а то и превратились в свою противоположность привычные реалии человеческого существования, - многие и весьма многие литераторы застеснялись быть реалистами...
Достойно не просто уважения, а даже преклонения перед поэтом, что он всегда и при всех житейских обстоятельствах и теоретических модах оставался последовательным реалистом, не ударяясь ни в мистицизм, ни в богоискательство. И даже не столько это, сколько то, что он ухитряется при этом быть не просто лирическим поэтом, но еще и нежным лирическим поэтом. Почти забытое, антикварное качество!
Одно из самых пронзительных поздних его стихов в этом смысле очень показательно:
Кому досталась роба Мандельштама,
когда затих он, чужд казенных благ,
(в том рассужденье, что мерзлотным ямам
лишь голых зэков отдавал ГУЛАГ)?
.....................................................................
Кому досталось лира Мандельштама?
Тут я отвечу точно - никому.
Незримая,
скользнувши в ту же яму,
на сохраненье Богу самому...
|
Нас пронизывает такое простое и такое редкое в литературе последней поры чувство, как человечность, - быть может, слово, уже совсем не ведомое нынешним виртуальным виршеплетам...
7.
Кристалл - это непременно многогранник. Когда говорят о ком-то "многогранный человек", - мы тем самым невольно признаем его ценность. И отдельность. И самодостаточность.
Олег Тарутин - многогранный человек и автор. Кроме собственно стихов, он писал превосходную прозу, которая опять-таки отмечена "тарутинским" юмором и тарутинской неповторимостью. Это и книга фантастических рассказов и повестей "Потомок Мансуровых", это и его роман с веселым дразнящим названием "Сертификатный роман", это и его полумемуарная повесть "Межледниковье". А еще он издал с десяток добрых и остроумных книжек для детей: "Верные лапы", "Что лежало в рюкзаке?", "Это было в Антарктиде", "Тридцать два богатыря", "Мы идем по Эрмитажу" и другие, а еще... Почти тайная область: он был блестящим и беспощадным эпиграммистом!
В рамках данной статьи просто невозможно охватить все его ипостаси, - думается, что анализ его разнообразной деятельности еще впереди. Ибо позади у писателя Олега Тарутина были странные отношения с критикой. Лучше всего об этом он сам - с горечью умудренного жизнью Мастера - признавался в "Межледниковье": "...хочу сказать (и движет мною преимущественно озадаченность). После нескольких снисходительных печатных попыток критики затолкать меня сначала в "юмористы", затем - в "типично геологические поэты" она, эта критика, перестала замечать меня вовсе.
На всем протяжении литературной работы я не имел о своем творчестве ни одного сколько-нибудь серьезного высказывания. Книги мои раскупались быстро, в букинистических магазинах мне их никогда не доводилось встречать, стало быть, книги эти либо сдавались читателями непосредственно в макулатуру, либо все же оставались у них на полках. Я писал стихи - глухо, писал прозу - глухо, писал детские книги, фантастику, наконец, - глухо и глухо. Ни к одной "обойме", хвалимой критикой или поносимой ею, я никогда не бывал причислен.
Остается самоуверенно предположить, что ни к одной литературной "обойме" я не подхожу, будучи боеприпасом сугубо несерийного калибра..."
Да, - Тарутин всегда сам по себе! Не случайно, что его "не приняли" даже такие разные и по-своему талантливые стихотворцы, как Боков, Винокуров или Слуцкий: очень уж "выламывался" молодой Тарутин из привычного ряда поэтов-шестидесятников! Да, пожалуй, и во всей русской поэзии второй половины XX века мы не найдем соответствия феномену Тарутина - лиричнейшего из сатириков или - ежели угодно - ироничнейшего из лириков!
Этот кажущийся парадокс в том, что поэт Олег Тарутин воспринимает жизнь в целом, сразу, а не отражает, как это было принято, какую-то отдельную ее часть. Поэтому его поэзия многозначна, и в любом из его стихотворений скрыто сразу несколько отражательных граней, несколько символов, как в известной русской символической игрушке: одна матрешка в другой.
Ближе всего, как мне кажется, к дарованию Тарутина непростое дарование Саши Черного - тоже одиночки среди русских стихотворцев конца XIX века, тоже никак не засунутого ни в одну обойму, группу или, как мы теперь сказали бы, не входящего ни в одну тусовку. Ну, никак не укладывался Тарутин в прокрустово ложе нашей критики: никто не решался определить его подлинное место в поэтическом строю.
Он всегда был сам по себе! Да ведь и ставший названием его последней книги ледниковый валун - это отдельно лежащий камень, символ одиночества. Литературного...
8.
...Мы хоронили Олега Тарутина солнечным сентябрьским днем, в самом конце XX века, на старейшем в Петербурге Смоленском кладбище.
Проводить его пришли родные и множество его друзей и коллег по земным странствиям, по совместным экспедициям, по зимовкам в Антарктиде... Писателей было всего пятеро, из которых собственно поэтов - трое: выше я уже говорил, что Олег Тарутин не примыкал ни к какой литературной школе, ни к одной из шумных тусовок, более того - под конец жизни он вышел официально и из Петербургского союза писателей.
Одиночный кристалл...
А его близкие друзья, с кем он был тесно связан с юности, покинули его раньше: Леонид Агеев, Татьяна Галушко, Глеб Семенов...
Над его незасыпанной могилой Виктор Брюховецкий, которому Олег благоволил при жизни, со слезами на глазах прочел посвященное ему стихотворение:
Вот и тебе отрыли яму.
Сановных лиц у гроба нет.
Страна мертва, не имет сраму...
Какой поэт!
Какой поэт...
Как ты писал легко и звездно,
Как улыбаться ты умел!
А жизнь и впрямь проста,
и просто
Ты с головой белей, чем мел,
Собрал нас под сентябрьским небом,
Заставил нас купить цветы,
Пить водку,
задыхаться хлебом,
Смотреть на темные кресты,
Что так обидно и убого
Итожат наше бытие...
Я подхожу к тебе - как строго
Лицо спокойное твое!
Молчишь?
А мы справляем тризну,
И я слова твои шепчу:
"Мы за стихи заплатим жизнью..."
Заплатим...
Плачу и плачу...
|
Мы выпили над могилой горькую поминальную рюмку по бренной человеческой плоти. Но окрыленная душа поэта Олега Тарутина приобретает все более и более зримые очертания. Его стихам, "настанет свой черед", и им, я уверен, суждена долгая жизнь!
© Лев Куклин, 2001-2025.
© Сетевая Словесность, 2001-2025.
– Поэт Олег Тарутин –
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
X | Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|