ДОРОГА К ЗЕРКАЛУ
Это была моя первая поездка в пионерский лагерь, я не знал, что это такое - пионерский лагерь, кроме того, что целых три недели, ровно двадцать один день я буду пребывать в незнакомом, неизведанном мире. Об этом нетрудно было догадаться - ведь там не будет не только мамы, папы, сестры Ленки и двоюродного брата Лёньки, но и Юрки Череповича, и Косого, и Саньки Солнцева, и Вовки Вдовина, и Нурика Айтыкулова, и Димкова... Я уже понял, что привычный мир, свой мир - это не пространства, не стены, не вещи, а люди, и ещё раз люди... Никого из знакомых в пионерлагере не предполагалось. Я страшно не хотел туда ехать, я сопротивлялся, как мог. Возражал когда спокойно, а когда и нервно, и хлопал дверями, выбегая на улицу, так сильно, что тихие соседи рядом через пять минут после этого удара непременно осторожненько открывали дверь и смотрели, что там могло случиться... Мама была непреклонна. Она спокойно говорила о том, как интересно должно быть в пионерлагере, что это свой пионерлагерь, хлопкопрядильной фабрики, директор лагеря, старшая пионервожатая - все, все свои люди, что сам Кундуз Мундузбаевич, директор фабрики и, можно сказать, мамин друг, - лично опекает лагерь Терешковой, занимается лагерем Терешковой, в свой выходной, вместо того, чтобы поехать на той - на киргизский праздник, или просто отдохнуть к своей родне в Кантский район, садится в "Волгу" ранним воскресным утром и едет в лагерь... Потом мама привела, как ей, наверное, казалось, вовсе искусительный аргумент: - Я попрошу у Кундуза Мундузбаевича его "Волгу", и мы поедем в лагерь на "Волге"! - Да хоть на "Чайке"! - я выбегал в коридор, быстро просовывал босые ноги в сандалии, и не думал застегивать эти дурацкие застежки, нервно крутил колесико английского замка, открывал дверь пошире и бросал её назад, за спину нервно, сильно, зло... Я шел к Вовке Тюленину, мы брали его старенькие шашки в пластмассовой, с отколотым куском на верхней крышке коробке, облезлую шахматную доску, заходили за наш четырнадцатый дом (садик-палисадик: пышные кусты с маленькими цветками, на них нежалящие и звонко жужжащие толстые пчелы - "музыкантики"; горько пахнущие желтые цветы, круглые, у женщин иногда в волосах есть такие шишечки-заколки, только у женщин чаще не желтые, а синие; вишни, по ранней весне цветут легко-розовым, очень нежно, ягоды в мае-июне - маленькие и кислые; напротив спины первого подъезда - гараж отца и деда Орымкула с "Инвалидкой", которая никогда не ездила, в гараже Орымкул хранил áльчики, Вовка Лысый, ох, сколько вокруг меня в детстве было Вовок! - в шестидесятых у Ленина ведь не было никакого юбилея, сто лет Ленину было в 1970-м, откуда столько Вовок? - Вовка Лысый умудрился как-то подлезть под дверь гаража и украл целых двести альчиков, целое сокровище, как его тогда били! - всем краем-углом микрорайона били, так его, наверное, ни разу не мутузили в его спецПТУ, где он отсидел пару лет, - все понимали, как это подло - украсть целых двести альчиков, альчики, или как их ещё называли "мослы" - бараньи фигурные костяшки: чика, быка, тава, айкур, - добывались в честной, трудной, упорной борьбе, где требовалось филигранное мастерство, игру в альчики не сравнишь ни с чем, ни с бильярдом, ни с теннисом, ни с глупым пневматическим тиром: попробуйте с десяти шагов, повертев большим и указательным пальцами альчик - чика похожа на круглый рот зевающего чертенка, быка похожа на русские санки с высокими вверх загнутыми полозьями, тава - вид барашка сверху: хвостик влево, голова - право, айкур - самый главный, он в точности совпадает с узором на ак-калпаке: дубовый листик, разрезанный повдоль волнистой линией загнутыми маленькими ножничками, - весь альчик сантиметр-полтора в ширину, три в длину, - попробуйте, повертев альчик большим и указательным пальцем, полуприсев, как рыцарь без доспехов на балу в замке, прищурившись, с десяти шагов, отведя руку назад, щелкнуть-кинуть, вращая, этот альчик-биток так, что он попадает точно в другой альчик, лежащий на крыльце подъезда рядом с ровной стеночкой альчиков стоящих, попадешь в стенку - отдаешь свой мосёл, в лежащий альчик - забираешь его, иногда, правда, в качестве битка использовался залиток - альчик с капелькой свинца внутри...)... Я шел к Вовке Тюленину, мы брали его старенькие шашки в пластмассовой, с отколотым куском на верхней крышке коробке, облезлую шахматную доску, заходили за дом, садились на разгоряченный за долгий южный летний день, теперь в тени - серый асфальт, полуметр от стены дома до садика-палисадника, оканчивается ребрами вкопанных в землю силикатных кирпичей, рядом - квадрат лаза в подвал, оттуда пахнет дохлыми кошками и вечно темной, сырой жизнью, - мы садились на асфальт и часами резались в "Чапая" (пехота, конница, артиллерия, танки)... Но я проигрывал Вовке, хотя обычно не давал ему и повода выиграть: на сей раз я нервничал, понимал, мама меня дожмет, в лагерь придется ехать...
Я только теперь, через двадцать девять лет понимаю, что мама просто устала. Одна работа чего стоит, где ты - одна из главных... стрелочников большой индустрии большого города. Правда, ещё и один из главных диспетчеров, ведь ни один директор фабрики или завода - о военных не говорим, Сорок пятый цех завода Ленина - патроны 5,45 мм к автомату Калашникова, Сорок первый - сами "Калашниковы"; Двенадцатый цех "Сéтуни" - электроника к ракетам "земля - воздух": там, в "оборонке" своя система, - ни один обычный директор не видит, что происходит в целом, видит Госплан, но через розовые очки того, что будет, видит Статистика, но глазами на затылке, а то, что есть сейчас, обязана видеть ты, и держать в курсе зава, тот зама, тот - Первого, легко сказать: держать в курсе, - в курсе чего? - того, что должно быть, или того, что есть на самом деле? У директора "Сетуни" - не в официальном, конечно, разговоре, а по-свойски - есть гениальная формула того, что происходит, здесь и сейчас, наверное, и по всей стране тоже происходит: "Как дела, Борис Игнатьевич? - (с улыбкой) Всё нормально, Клара Васильевна! План есть - факта нет!" И так уже который год, и как мало людей знают о том, какой ватой забивается зазор между "планом" и "фактом", и как быстро расширяется этот зазор, и с каждым годом всё сильнее ощущение, что слишком остро запахло напоследок озоном, слишком близко какая-то разрушительная гроза: "План есть - факта нет!" На заводе Ленина, на "Сетуни", на хлопкопрядильной, на заводе ЭВМ, на машиносборочном, на фармацевтическом, на ЖБИ, везде... Ещё Олег. Ну когда, когда уже он пойдет хотя бы в восьмой, в девятый, когда этот переходный подростковый возраст закончится? Неуравновешенный, неуправляемый - футбол и улица, улица и футбол, Вера Ивановна говорит, она долго разговаривала с учителями по поводу Олега - он, похоже, становится эгоистом, во всяком случае, высокомерным, он никогда не поднимет руку отвечать, если кто-то ещё в классе знает ответ, он может заиграться, он может отпасть от коллектива, а ему, между прочим, нужно основательно заняться математикой и русским: Елена Степановна призналась, что она через меру прощает ему ошибки, а математичка сказала, что на её уроках он просто редко может сосредоточиться, так математику не учат, на математике нужно нырнуть в мир абсолютных абстракций и не дышать хотя бы несколько минут, зажать нос пальцами, плотно закрыть рот, нырнуть и не дышать хотя бы несколько минут. Он не может ни секунды... Вроде бы пока не курит, но однажды пришел какой-то совсем взволнованный, повалился спать... Грешна - обшарила карманы. Нашла рубль. Откуда рубль? Я не давала ему никакого рубля! Спросила - это не мой, это Вдовина... В лагерь, его нужно в лагерь. Там ими занимаются целый день, да и я отдохну, как я устала, Боже, как я устала!.. Неделю назад разорвал альбом на листы, положил на пол и рисовал фломастерами всё воскресенье, лежа на полу, ставил на торшер посуду-хохлому и деревянные расписные ложки, вынул стойку из торшера, положил - прям с горящей лампой - рядом с листами бумаги, - держалки стойки сломал, с корнем вырвал, я ему сделала замечание, как он огрызнулся! Откуда он так научился огрызаться? - это всё улица, улица! Когда же он вырастет? Лагерь и только лагерь, там ими занимаются, может быть, лагерь его немного остудит, никаких поблажек - лагерь...
В Воронцовку ехать дорогой, параллельной дороге на дачу, только с другой стороны гребня желтых гор... Унылые трактора "Беларусь", с повисшими ковшами, спящие в навозной куче возле облезлого скотного двора, обгрызенные окончания уже омертвелых от жары круглых небольших гор, сухая глина этих выщербленных стенок не сулит ничего хорошего, водитель - белобрысый парень, дергает ручку возле руля, "Волга" - странная машина, здесь ручка переключения скоростей не в полу, большая, черная, а возле бежевого руля, такая же бежевая, маленькая, только на конце - веселый перламутровый набалдашник, - парень глупо шутит, а мама ему ещё и поддакивает, она вообще старается со всеми найти общий язык, оттого я вообще не помню ни одного случая, когда она с кем-то ссорилась, кроме папы, конечно, а в спортивной сумке - кеды, футболка, зеленая с красными рукавами моя тренировочная футболка, больше моего размером, но нам всем такие выдали - больше размером, ещё в сумке новенькая синяя олимпийка: настоящий "Адидас" с тремя тонкими полосками на рукавах, ни у кого в микрорайоне такой нет, а что ещё в сумке - мне не важно, да и мама укладывала, не знаю, что ещё там, даже книжек нет, мама сказала, что в пионерлагере есть библиотека...
Если стоять лицом к дальним алмазным горам, то лагерь Терешковой справа от дороги - слева высокая островерхая зеленая гора, перед лагерем небольшой выжженный солнцем пустырёк, за ним коричневый штакетник, дальше - деревья, деревья, деревья, за ними с дороги не видно ни деревянных ярко-зеленых прямоугольников палат, ни столовой, ни директорского домика... Но прямо с дороги видно, что лагерь начинается футбольным полем - о, счастье - здесь есть футбольное поле!.. Мы опоздали. На три дня. Уже все заехали. Водитель вызвался найти кого-то из начальства. Выходит старшая пионервожатая. Блин, сколько же ей лет? Сорок, пятьдесят? Вот путевка... Ага, ну - пятый отряд, для самых маленьких. У нас вообще пять отрядов: пятый - закончили четвертый класс, четвертый - пятый, третий - шестой, второй - седьмой, первый - восьмой. - И из восьмого есть? - Да, там, правда, уже много комсомольцев, но это и правильно - они старшие товарищи пионеров... вы пройдите вон в ту палату, сейчас я отправлю к вам пионервожатую отряда. Заходим. Пахнет сыростью и носками. Два длинных ряда заправленных синими одеялами коек. Одна расправлена. На ней спит на животе паренек с черной жесткой макушкой, ничем не укрыт, длинный, синие сатиновые трусы разорваны на заду большим равнобедренным треугольником - собачьим ухом с ворсистыми краями. На кусочке темноватой кожи, выглядывающей из разорванных трусов - белый толстый червяк с острым хвостом, червяк из зубной пасты... Я тупо смотрю на этого спящего паренька... Это, эт-та и есть пионерлагерь?..
... Может быть, это общий психологический закон, а скорее - это моя личная особенность: я всегда очень плохо вхожу в новые коллективы. Наверное, оттого, что я, как-то недальновидно, что ли, слишком глубоко пускаю корни в коллективы старые... А как не пускать, если я так рано и так много прочитал книг. Все книги заселены людьми. Книжные люди ярче, сильнее, красивее настоящих. Иначе не может быть. Мне кажется, что почти любая книга - сердобольное зеркало. Это зеркало никогда не скажет некрасивой женщине, что она некрасива, оно скажет - у неё прекрасные волосы. Это зеркало никогда не скажет слабому мужчине, что он слаб, оно скажет: у него богатый внутренний мир и особая психология...
...Эта глупая, но в общем-то невинная шутка моих будущих соотрядников над Айратом - каким-то нелепым казахом-переростком, он сказал вожатой, что у него ужасно болит голова, он не пойдет на обед, он полежит-поспит, и лег, и сразу заснул в такой странной амуниции, ну как не отретушировать эту странность белым червячком?! - эта глупая, но в общем-то невинная шутка, да, стукнула меня по голове, ошеломила даже довольно основательно, и мамин отъезд, и вынужденное стояние в стороне от разговоров, контекст которых тебе не ясен, от возни, возня, прикосновения, контакт может быть только между теми, кто уже определил общую частоту вибраций, пульса, - вся Вселенная вибрирует, пульсирует, что уж говорить о маленьких человеческих мирках? - и странные разговоры на ночь: а про гроб на колесиках давай! - да было уже про гроб на колесиках! Давай про пятнышко на простыне, ну давай, третий день обещаешь!.. Сон, когда снится что-то очень и очень приятное, а просыпаешься - где ты, что это? Где вообще реальность? Она была, когда я спал, а теперь что-то ирреальное, мнимое? Точно так же через годы я просыпался первые дни и в армии...
Каждое утро в пионерлагере начиналось с того, что по радиоузлу заводили песню: "У студе-ентов есть своя планета, // Эта, эта, эта-а целина-а-а..". Хорошо, что заводили. Это какой-то очень умный человек придумал: когда настраиваешься на день под одним и тем же знаком, быстрее привыкаешь к новой реальности... Привык я очень быстро. И возился, и шутил со всеми, и услышал-таки знаменитую версию страшилки про пятнышко на простыни, которое ночью разрасталось до огромной медузы, и выпивало из-под кровати кровь одной девушки... и что-то там ещё, забыл, там всё хорошо заканчивалось, наши победили... И отметился я в довольно знаменитом в эту смену хулиганстве, когда мы с четвероотрядниками нашли на пустыре за лагерем пустые железные прокопченные бочки, сбежали с сонного полуденного часа, закатили эти бочки в лагерь, поставили на край обрыва - наверху лагерь с густо засаженными высокими деревьями, палатами, столовой, домиком директора, внизу - яблоневый сад (яблоки кислые)... Сонный час заканчивался другой постоянной песней: "Давайте-ка, ребята, споёмте перед стартом: // У нас ещё в запасе четырнадцать минут" (только через четверть века я узнаю, что стихи к песне написал Владимир Войнович, и песня так понравилась Хрущеву, что он пел её с трибуны Мавзолея, да, кстати, в первоисточнике, конечно, было "закурим")... Мы дождались минуты, когда из серебристого рупора над столовой грянула песня... "Заправлены в планшеты // Космические карты..."... И ровно к припеву - Гераклы, которым всё общественно-полезное стало по фигу и захотелось просто жить - поднимали бочки над головой, - кто мог, кто не мог, менее эффектно просто пинали их вниз. Мы при этом орали, подпевали: "Давайте-ка, ребята, закурим перед стартом: // У нас ещё в запасе четырнадцать минут..." Грохот, катящиеся черные бочки, подпрыгивающие, на хорошем разгоне врезаются в яблони, с яблонь стартуют к земле кислые яблоки... Феерия свободной, яркой жизни, движение, звук, полуденное солнце над горами - свет, грохот, катящиеся черные бочки - Rolling Stones, Paint It Black...
Нас всех поймал или вычислил (по черным ладошкам) Алишер - высокий узбек, вожатый первого отряда, он был строг, но справедлив, он был прирожденный Сухомлинский: он сам вершил суд, чего-то там нас лишил, - старшая пионервожатая так его уважала, что разрешала даже вершить суд над нарушителями дисциплины со всех отрядов, - но не лишил главного - футбола, и в "час подвижных игр" я носился, носился самозабвенно по типично колхозному, сельскому футбольному полю: трава в сильных проплёшинах в центре и во вратарской площадке, следы от коровьих копыт, коровьи лепешки, которые приходилось убирать, насаживая на палки, перед каждым выходом с мячом на поле ...
Ближе к концу смены по лагерю прокатился волнующий слух - с лагерем хочет сыграть команда сельских, из Воронцовки... Лагерь имени Терешковой действительно был уникальным лагерем хотя бы потому, что здесь не было драк с сельскими. Однако время от времени отношения между городским интеллектом и сельской солью земли выяснялись, - хотя бы на футбольном поле...
Сельские все были здоровые парни - большая половина из десятерых перед самой армией, или уже из армии. Договорились так, что за лагерь будут играть оба взрослых мужеска пола - Алишер и тихий усатый физрук, который выдавал мячи, сетки, теннисные ракетки и шахматы, скрупулезно подсчитывая каждый раз количество фигурок при возврате... Кроме того, учитывая разницу в возрасте, а стало быть, в физических кондициях, за сельских будут играть десятеро, а за лагерь будет играть ровно на одного человека больше... На кого именно? Я даже не смел надеяться, что на меня... Я был худой, в своей мешковатой, на вырост футболке, зеленой, с красными рукавами, я, конечно, выглядел бы нелепо на фоне здоровенных сельских и даже на фоне первоотрядников, которые, понятно, и составили основу сборной лагеря... Матч назначен на завтра, на "час подвижных игр". Алишер, играющий тренер, обещал сегодня после "сонного часа" разослать своих ближайших помощников по отрядам, собрать пятнадцать кандидатов в сборную, одиннадцать в поле, запасных, на скамейку хватит и четверых... На сонном часу один наш паренек убежал через окно "погулять": это было очень трудно - убежать с сонного часа и гулять, повсюду бродила полевая жандармерия из пионервожатых, поймают - расстрел без суда и следствия... Паренька в тот раз не поймали, пришел, глаза его горели: "Пацаны, там сельские на нашем поле тренируются, прикиньте - их вратарь, да, да, эта кудрявая горилла, ногами, прям "ножницáми" мяч из "девятки" вытащил, прикиньте?!"
Слух о горилле, которая ногами, "ножницами" вытаскивает мяч из "девятки", быстро пронёсся по лагерю - лагерь "прикинул", что у его сборной шансов мало... Но мне уже было всё равно! После сонного часа в нашу палату зашел первоотрядник, постоял в проёме двери, критически окидывая взглядом эту мелкоту, мелкота критически оглядывала его... "Кто здесь Олег Копытов?" Я даже ничего не понял в несколько первых секунд, кого, кого он... "Копытов кто?" Наконец я отозвался, думая, что это... нет, да не может быть, это по какому-то другому поводу... "Тебя Алишер зовет..."
... Боже мой! Ничего не нужно в жизни, дайте только играть! Дайте полчаса эфира в неделю, не платите зарплату, но дайте! У меня три часа? Мало! Играть хочу - ничего не надо!.. Дайте, дайте мне, наконец, защитить эту многострадальную диссертацию! Шесть лет назад написана - выводы до сего дня не прокисли, актуальны, свежи, как альпийские фиалки, как Вечный Жид, идущий утром в лавку, как вино деды Васи, - не тяните вы резину, дайте играть!.. Дети, уже поздно, выключите телевизор, перестаньте скакать по дивану, поздно, полвторого уже! Ложитесь спать, Арина, Лита! "Спя-а-т уста-а-лые игрушки, // Книжки спят". Папе нужно дописать этот роман. Прежде, чем заснуть, нужно родиться... И ты не прав, ты совершенно не прав, папа: да, каждому своё, но это - моё, понимаешь, моё, и никуда я от этого не денусь, это моё - и работать журналистом, ты - журналист, и я не мог им не стать, и защищать диссертации, ведь меня учила сама В.А., когда помру и с ней встречусь, как я ей в глаза-то посмотрю, если лингвистику заброшу, и писать романы, потому что каждый журналист мечтает написать роман, я не Довлатов, я лгать не умею, разучился я лгать, это глупо, но я разучился: да, я мечтаю написать роман, и кто сказал, что нельзя забить хет-трик?! - в каждой игре каждый может забить свои три гола, не один - три, поле ровное, мяч круглый, я забью, папа, я забью! Потому что это моё...
... Алишер сказал, что девять из пятнадцати он объявит прямо перед матчем... Два места, конечно, зарезервированы для него самого и тихого физрука... Девять, так мало - девять из всего лагеря. Играть, играть!
... С обеих сторон поля, и там где тополя и скамейки, и там, где пустырь перед забором, и за воротами одними, и за воротами другими стоял, предвкушал зрелище, конечно, верил в победу, несмотря на гориллу, которая ногами мяч из "девятки" вытаскивает, - весь лагерь. Первый отряд, второй, третий, четвертый, пятый. Девушки-пионервожатые, по две на отряд. Повара свободной смены, и даже не свободной. Старшая пионервожатая и директор, то есть директриса (как они со старшей пионервожатой похожи, только что заметил!)... Сельские разминались. Не ногами - руками, но всё равно очень здорово, надежно, профессионально вытаскивал мячи пусть и не из "девятки", из "восьмёрки", но всё равно здорово - вратарь: шапка каких-то желтых кудрявых волос, желтоволосый белокожий мужской вариант Анжелы Девис, по-негрски гибкий и в своем теле уверенный. Стучали ему по воротам ребята полевые игроки, я каждому по пуп, - тоже классно, правильными ударами, подъемом, у опорной ноги приподнять пятку, носок бьющей после удара - в струнку, вся бьющая нога - в струнку, и как бы мяч провожаем...
Алишер объявлял состав. Играем по схеме 4-3-3. Вратарь. Сам Алишер - центральный оттянутый защитник; физрук - центральный передний; правый защитник; левый; правый полузащитник (моё амплуа, а назвали другого, я почувствовал, как начинает во мне подниматься пыль облома, обвала в горах, катастрофы, селя, грязевого потока, сметающего с души всё, кроме горечи...), левый полузащитник, правый нападающий - Олег из пятого отряда... Что?..
Алишер! Ты не только Сухомлинский, ты - хитрый узбек, Алишер! Прагматичный узбек, Алишер! Хан Узбек, Алишер! Мудрый хан Алишер!.. Ты понял, в чём наш шанс! И ты его использовал! Во мне наш шанс, во мне! I, me, me, may, // Me, me, may; // Me, me, may; // Me, me, may... Сельские будут играть жестко, предельно жестко, хотя и по правилам: как жест этого они судью привели настоящего - тренера по футболу из Воронцовки. Футбол будет открытый, предельно открытый, когда каждая команда думает о том, чтобы забивать, а не защищаться, поэтому плевать на дырки в обороне, все, даже задние защитники, стопперы вперед будут идти, тылы оголяться, куча мала будет у каждых ворот, здесь не амбалы нужны - юркие мышата, не сильные, но предельно техничные, чтобы мог как в бильярде-карамболе фишку в окружении шести шаров уронить, и эти шесть шаров не задеть, крученным, навесом, и главное, чтобы - не ожидал никто, что техничный мышонок-то, а я видел как этот паренек в зеленой футболке с красными рукавами перед столовой в ожидании, когда его пятому отряду заходить, подбрасывает коробок со спичками выше головы, спокойно на ногу, на стопу мягким уступающим движением ловит, и так десять раз подряд, на одиннадцатый только коробок на землю с ноги сваливается, паренек в зеленой футболке злится на коробок, как на врага - будет толк, будет, кроме того - сельские эти что надо, парни благородные - этого кузнечика лапки они подковывать не будут! Меня по ногам будут бить, ещё как будут, и Пашу - центрфорвардом поставлю - тоже будут, он большой, они его просто с мячом вместе выкидывать будут из штрафной, как назойливый хлам на дороге метлой сметать, а мышонка не тронут, он у них между ног проскочит - только улыбнутся...
...Алишер играл босиком, он был грозен. Он, как сотник древнего войска, бился сам, коротко, всегда точно командовал: держи этого, всё время держи, приклейся к нему (это после первого гола в наши ворота). Остыли, остыли, в пас играем, в пас! Кучей не бегаем! (это после второго)... Угловой у ворот сельских. Физрук подаёт, Алишер, отмахивает от себя, назад, назад, сельского, который приклеился к нему сзади, как латин к латинке в ламбаде, Алишер бьет себя ладошкой по лбу в нетерпении, в желании, отыгрываться надо, отыгрываться, можно с ними играть, можно, я вам говорю! Навес, Алишер выпрыгивает, с ним сразу два сельских выпрыгивают, мяч не достается никому, мяч плюет на всех и падает на землю, внутрь большой кучи, застревает между десятков ног, становится равнодушным, задолбали, разбирайтесь сами, я здесь полежу... Полежишь? Как бы не так! Я мягко, тигренком бросаюсь к мячу, подошвой на мяч, на себя, "щечкой" - внутренней стороной стопы - вправо, корпус вправо, корпус влево, вон она ма-а-аленькая дырочка между столбами тел, гориллу за телами их игроков и игроков наших не видно, но я знаю, что и желтоволосая горилла ни черта не видит, прямым подъемом, не очень сильно, но уверенно, главное - в эту маленькую дырочку, точно в просвет, там угол ворот, нижний манящий угол, прямым подъемом - гол! Все ошарашены, потом - радость, радость!.. Можно им забивать, можно! Вон - самый маленький им забил!..
Игра идет, игра продолжается. И вот я выскакиваю один на один с гориллой, с желтоволосой Анжелой Девис мужеска пола и... тушуюсь, я безвольно, корявым пыром сую ему мяч прямо в руки, он хватает легко, стук об землю, подброс, выбивает в поле, далеко-о-о... Чуть не танцуя возвращается назад, рисуется, бьет меня, играючи, ладонью в перчатке по заду... Но мне уже всё равно, я больше не тушанусь, и хорошо, что он меня по заду, последнее оцепенение прошло, я кураж поймал, злость поймал, всё, больше не тушанусь, я получаю мяч у самой кромки, напротив угла штрафной, обвожу одного, второго, они здоровые да неповоротливые - и они не бьют меня по ногам! Не бьют! Играть можно! Можно играть! Жить в этой жизни трудно, но можно!.. Внешней стороной подъема в дальний угол - горилла бросается в долгом, да, конечно, красивом прыжке, да, молодец, горилла, я тебя уважаю, но мяч подкручен, по дуге летит, уютненько в самый уголок ложится, он не достает - гол! Понял, да? Гол тебе, горилла, гол! Я и ещё забью, всё - я кураж поймал, у меня, может, один раз в жизни такой матч будет, когда всё только от меня зависит, рано, да, мне ещё жить и жить, играть и играть, но такой матч бывает только раз в жизни, по всему периметру поля орут, прыгают, девчонки прыгают, большие девчонки, из первого отряда, из второго, руками над головой хлопают, визжат, платья-юбки дрожат-колышутся, как занавески на сквозняке, - нате вам, ещё гол, обведу, отдай, обведу, между столбов-ног твоих проскачу, и проскакиваю, и забиваю, и ещё забиваю, никогда больше в жизни не будет у меня такого матча, слышите, никогда! Свисток... Матч окончен. Горилла, любимый мой горилла, Анжела Девис мужеска пола с желтыми волосами, кривыми ногами, всё время с улыбкой, улыбается он, подходит ко мне, обнимает левой рукой через всю спину за плечо, кладет правую руку в перчатке мне на голову, по голове треплет, к своему ребру мою голову прижимает, улыбается, обнимает меня левой рукой, правой публике машет, публика завелась окончательно, она коллективно пьяна без вина, публика высыпает на поле, каждому хочется дотронутся до красного рукава зеленой футболки, прикоснуться к пульсу, к вибрации, к дрожанию этого кайфа, этого матча, ногами, "ножницами", говоришь, из "девятки" достает, а мы выиграли, выиграли! "Пять - три" выиграли! Самый маленький - пять голов забил, представляешь, я думала такого не бывает, чтобы один все голы. Я в футболе вообще-то не понимаю, да вон он идет, видишь, уже переоделся, давай поздравим ещё раз, а как его зовут, да, ладно, ну молодец, ну ты давал!.. Молодец, молодчина, молодчага! Здорово, кайф, классно! Ну ты давал!.. Ну ты давал! Молодчага, молодчина, молодец! Классно, здорово, кайф!.. Солнце закатилось за гору... Ну молодец, ну ты давал!.. Молодец, молодчина, молодчага! Здорово, кайф, классно! Олег! Олег! Олег!.. Повеяло холодком с гор, скоро отбой, я надел синюю "олимпийку" с настоящими "адидасовскими" полосками - не потому что холодок с гор, с каждой минутой я всё острее понимаю, что - это последнее, что такого больше не будет, и ведь правильно думал - не будет, не будет никогда... Ну молодец, ну ты давал!.. Молодец, молодчина, молодчага! Здорово, кайф, классно! Олег! Олег! Олег!.. Не будет никогда, а мне только одиннадцать, а больше не будет никогда, чтобы так всё счастливо и славно так, и так всё получилось, не должно было получиться, по законам физики, жизни, больших и малых чисел, да каким угодно законам, и какой угодно логики не должно было так получиться, но получилось!!!, крученый в дальний угол, обвести двух, трех - всё получилось, всё... Ну молодец, ну ты давал!.. Молодец, молодчина, молодчага! Здорово, кайф, классно!.. А он, ты прикинь, через себя, в падении гориллу пробил... Да ты чё, не бил он через себя, он головой один забил... Какой там! Всё ногами, только, короче, все крученые, в нижний угол или верхнюю "девятку", а один, короче, прямо в крестовину, и от крестовины - в ворота... Мне холодно, холодно, холодно! Мне не радостно, оттого, что... стыдно... Я, мне, меня... - это, оказывается, стыдно! Это не тепло - холодно, не потому что солнце закатилось за гору и скоро отбой, нет! Не может человек один счастье испытать, не может! Пять голов забить может в одиночку, а счастье испытать - нет. Каждому Робинзону нужен хотя бы Пятница. Нет такого закона в природе, чтобы один, хорошее - всегда общее, вот несчастье, горе, болезнь, сумасшествие - да, только один, только я, мне, меня, а хорошее, даже не счастье - хорошее, - не может. А слава - стыдна. Не нужно мне больше славы! Дурак ты, желтая горилла, плохо стоял, плохо!.. Отбой? Наконец-то! Спать, спать! И видеть сны... Пусть сны сегодня будут тёплыми...
© Олег Копытов, 2015-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
X |
Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |