1
И некуда стремиться, отхватив
такой кусок у жизни - и задаром.
Казенным слогом записей амбарных,
положенных на кованый мотив
приходов и раскованный - убытков,
так отрыгнутся вешние годки,
что до изжоги. Осень. Не с руки
писать в качалке. Выйдем за калитку
и разбазарим старые долги.
2
Скоси меня, я колос пред тобой.
Покорным телом лягу на литовку.
Вся грудь в крестах, с христианскою сноровкой
заранее отпеть за упокой -
и чистота. И в двух руках синицы,
и журавли в колодезной норе.
Ф.И.О., дата, дата. И тире -
так выстрадано и так долго длится.
3
Я север твой, а ты мой южный крест.
И кто кому обуза и опора,
с налетом раздражения и скорби
расскажут заходящие в подъезд.
Когда мы отрывались от земли,
за нас молился крохотный кузнечик,
заря за плес оттягивала вечер.
Я север твой, хоть компас барахлит.
И лед мой для тебя, и плед, и плечи.
4
Сквозит. Вступают петли вразнобой.
Зигзаг трубы сбивается со счета,
но строго тянет правильную ноту,
так, точно Шерлок Холмс над головой,
так - точно час к услугам рифмоплета.
Но удержи меня, не отдавай -
как сладостно простое бормотанье.
И вмятины остывшей на диване,
что край обрыва, выхолощен край.
5
Cогрей меня топленым молоком.
Ты знаешь ужин слаще паляницы?
Вот скатерть белая...Отныне и присно
вот кружки две на стол...Во веки веков...
Там несмышленыш малый воробей
влетел в не затворенную фрамугу.
Он мечется и мечется по кругу,
а мог бы прямо на руку к тебе.
Несходство между пугалом и другом
так с виду неприметно, ей-же-ей.
6
Здесь птицы пели. Кто б им помешал?
Под утро если подлинно поется
все исчезает: с крыльями уродцы
по дуплам, и лягушки в камышах.
Когда молчали птицы, пел ручей.
И в три ручья текло по свесу крыши.
Ты голос мой, хоть я тебя не слышу.
И думается: слышу ли вообще?
И час от часу нарастает: вижу ль?
7
Мне б усложнить любые дважды два -
ты угадаешь, что тому причиной.
Начнешь с начала века чин по чину -
и кто тебя отважится прервать?
Случайный гость поймет: не ко двору.
И сам найдет обратную дорогу.
Вор затаится, зверь уснет в берлоге,
петух забудет крикнуть поутру.
И время, как собака, в конуру
забьется - и ни шагу до порога.
8
Ты промолчи, что клен побагровел,
и белки от усердия щекасты.
Покуда снег в бадьях, как известь, гасят
или разводят, ведрами, как мел -
молчи. Потом и белый промолчит
про то, как небо стыло и чернело,
как дождь строчил с утра по листьям прелым,
как только совы ухали в ночи,
как оплывали свечи: то и дело.
9
Вот так сидеть, колени обхватив,
весь вечер - что нам? чаю да орешков -
какой бы в люди горький или пешков
из полутьмы ни высветил пути.
Пока же к нам сюда дороги нет,
вернемся, овцы, ко своим баранам.
Нас сам отыщет поздно или рано
(а и забудет - ладно) полусвет.
...А свет проложен, как вода из крана.
10
Ты воздух мой. Я знаю эту смесь:
горячий хлебный дух из хлебовоза,
пар детских щек, укутанных, с мороза,
разломы гроз, умерившие спесь.
Не выходи из легких, удержись.
Как остаются птицы на зимовку,
как рекрут плуг сменяет на винтовку.
Как, смерть поправ, отпочковалась жизнь.
...О, поклянись, что до конца дороги
ты будешь только вымыслу верна... (Набоков)
Расти, расти, моя пустыня,
сомкни пески вокруг меня.
Заполни звуками сухими
трескучий воздух трудодня.
Ползи под кожу, и отныне
мы заодно. Какая блажь
смотреть в лицо и помнить имя,
как будто лица - не мираж.
Мы два верблюда, две колючки,
два ветра, рухнувших в бархан -
утешься тем, что частный случай
не обобщают в караван.
Но это ль важно - под руками
скрипит податливый песок.
Расти, покуда силы станет,
взахлеб над линией косой.
В кармане пусто - было б чудом,
из-под груди заслышав гул,
нашарить денег для Иуды,
чтоб, если сможет, помянул.
Когда уже обиды мнимы,
причины смыты, жизнь права.
Когда над вымыслом пустыни
приподымаются слова.
Ересь белого налива,
загорелые колени -
вот и лето: от разрыва
спелой тучи до Успенья.
Село бабочкой на палец,
стало куколкой в ладони.
Ах, мин херц, еще не аллес!
Сердце стынет, сердце стонет,
буря мглою небо... полно!
Это яблоко червиво.
Это дерево припомнит
руки Евы, стан Годивы,
речь назойливой Далилы,
скорбный очерк Магдалины...
Эта ветка тень продлила
на двойные крестовины
нашей детской. Нашей взрослой,
нашей жизни продолженье
так сомнительно и слезно.
Так бесспорно. Так на клейких,
в паутинке, рыжих листьях
поджигают капли радуг -
ради бога, без корысти,
в потаенных дебрях сада.
Снова звезды: пьют зеницы и просверливают небо.
Из пробоины сочится кровь, кагор, кумыс, вода...
Кубка так не подносила нестареющая Геба,
маяки не так зазывны у покинутых Итак.
Где моя блестит меж ними, далека и путеблудна,
или, с дном соприкоснувшись, притворяется морской,
бесхребетной, безмятежной - ни луча, ни перламутра,
ни падения - как будто в смерти кроется покой.
Или разом, для забавы, все, что значатся в запасе,
отрываются изведать и горение, и тлен.
Станет жгущейся минуты хоть кому-нибудь на счастье?
Роковых минут в избытке - всякий, стало быть, блажен.
Где моя блестит... В глубоком срубе гулкого колодца,
отдаляясь и светлея с каждым набранным ведром.
Ворот вертится покуда, и вода покуда льется -
не загасишь эту малость и не выловишь живьем.
... языка виноград вавилонский
обираю с прельстительных лоз (Т.Литвинова)
Военно-полевой дурман,
башку тревожат трубы, трубы...
Свело натруженные губы,
ликует полчище осман,
строка молчит, сцепивши зубы,
но что ни шорох - то капкан.
И ты не спишь. Другой конец
вселенной темен и встревожен.
Клинок, не различая ножен,
срывает ткани. Но - по мне
слепой ожог, бодрящий кожу,
и луч, скользнувший по стене
на гипсовые плечи божьи.
И ночь оправдана, заметь,
внезапным матовым подсветом.
При переправе через Лету
смешались кони, люди, медь...
Такой покой, когда б не этот
залог юродства и родства -
лоза, соломина, веревка,
в потешном воинстве петровском
святое поприще, ать-два! -
ни выправки и ни сноровки.
И ты не спишь. Цедить слова
сквозь марли выстеленных правил
кто, расскажи, тебя заставил,
в бесплотность окунув сперва?
Не пощажу ни сил своих, ни дней,
Чтоб извести поэтов и чертей ("Фауст")
Мы отстояли холод, как вечерню,
и воздух предвещает воскресенье.
Но постный снег в окурках и дерьме
собачьем, незаметном при луне.
И сыростью помечены колени.
А голос ищет, вдохновиться чем бы -
мы думали, диван пора похерить,
и экс-поэт засиживался в креслах...
Отставка - незаразная болезнь,
и нам в конце концов не в мавзолей,
здоров и весел экс-, а наши чресла
хоть в креслах размести, хоть на пленэре -
уж если гений, он повсюду гений
(тебе бы все смеяться надо мной...
дай закурить? укорочу свой век,
твой удлиняя). Нежный, как побег,
трепещет март. А в форточке ночной
маячит тополь, ангел за спиной,
задопровидец наших прегрешений -
украинская ночь тиха, как прежде:
кто на себя потянет одеяло,
когда и так становится тепло,
когда, ладонью подперев чело,
на площади пригрелся медный малый?
...Дай закурить, а после дай надежду.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
