У моря шепот Бога
Слышнее, чем в местах
Иных - и Нильса Бора
Охватывает страх...
Он на песок присядет,
А полчаса пройдет -
Он с дикими гусями
Отправится в полет.
Несите Нильса, гуси,
К Великой старой скво,
К морщинистой бабусе -
Праматери всего.
Испачканная сажей,
Всея Земли вдова,
Она ему расскажет
Строенье вещества,
Истопит баньку жарко,
Предложит сто услад,
И объяснит про кварки
И ядерный распад...
Заснуть под это пенье,
И видеть дивный сон -
Но сердце, как пропеллер,
Унять не в силах он.
Едва глаза закроет -
И чудится ему:
Идут солдаты строем
В египетскую тьму,
В довременное пламя,
В какой-то адский рай
Идут они цепями
Гусиных белых стай...
Несите Нильса Бора
Назад, в родимый дом,
Где Копенгаген скоро
Заблещет под крылом...
Пробраться осторожно
К себе, и обувь снять...
Спи, ядерный художник.
Не все ж тебе - не спать.
Начинай. Мне уже не осилить четвертой октавы.
Мне и так эта дудочка жизнь сократила на треть.
Как узоры на глине, на склоне белеют отары.
Я бы умер давно, да они не дают умереть.
Каждый день, просыпаясь, не мог восхищенного вздоха
Удержать, замерев - и доныне, увы, не могу...
А всего-то, всего-то, казалось бы - сепия, охра
Да зеленый листок на недолгом январском снегу.
Сядь на старый диван, продырявленный пулями моли,
Нацеди мне чайку, да вчерашнюю почту проверь...
Черта с два напишу потрясенное бурное море -
Так и буду скупою слезой разбавлять акварель.
В желтых пальцах сжимая осколок забытого Крыма,
Чепуху, сувенир, безделушку десятых годов,
Так и буду валяться на старом буфете - открыткой,
Обедневший потомок былых генуэзских родов,
Что, тетрадь открывая, фиксирует ветер, погоду,
И валютные курсы, и все, что еще предстоит
У Эвксинского Понта, где волосы слиплись от пота
Возле старого порта - дремотного входа в Аид.
В гуще тянутых проволок
Цвета золота ржавого,
Средь трамвайного, колкого,
Хамоватого, жадного -
Шебуршится бессонницей,
Предвещанием осыпи,
Червоточина голоса
В спелом яблоке осени.
За трамвайные сумерки,
Оправдавши примету, я
Заплачу неуклюжею,
Бестолковой монетою:
Позвоночною мелочью,
Старой шуткою плоскою,
Нибелунгами, мелосом,
Той же осенью, осенью...
Время ходит опасливо,
Послевкусием мается
От прошедшего августа,
От индейского мaиса,
Отключает от узкого,
От привычного, милого,
И - выходит на "Улице
Генерала Панфилова".
И уже - мимо времени,
Мимо боли и участи,
Подражая кружению
Опадающей сущности,
Подражая крушению
Полуночного транспорта,
Видеть в окнах - мишенью - нимб,
И - свое отражение,
Напоследок и наскоро...
Бумажный змей исчез, покинув теплый дом.
Обрывок бечевы. Становится темнее.
Идут его искать - с фонариком и сном,
С горячим молоком, с баранками на шее,
И юная звезда, упав с небес ночных,
Мерцает светляком среди воды проточной.
Калитки старых дач, и кофе на двоих -
Прибежище любви и неги непорочной.
Каким тебя огнем сманить на берег тот?
Каким зеленым сном тебя увлечь, зазнайку?
И будет, как всегда, мяукать серый кот,
Без устали ища ушедшую хозяйку.
Вернуться в этот день, зернистый, как творог,
Журчащий, как вода среди камней привычных...
Я - улетевший змей. Я в небесах продрог
От белых облаков - от стражей приграничных.
По утрам купаю губы в шоколаде я,
Сном и трубкой провожаю корабли...
Это - вечность. Это - Новая Голландия.
(Ибо старую искали - не нашли).
Это - капли набухают, труса празднуя.
Это - дети копошатся и пищат.
Это - жизнь моя, сырая и напрасная,
Из покрытого смолою кирпича.
Бомбардир и господин соседней дворницкой
Поздним вечером сойдутся в домино -
И хрустит под их ударами, и морщится
Просмоленное, тугое полотно -
Парус, держащий наш мир, кредит доверия...
Жмет, зараза, но привычен, как сапог,
Как ближайшая подвальная остерия,
Где в себе я адмирала превозмог:
Нынче нам, отставникам, не к месту чваниться,
Кружкой по столу стучать, и лезть к огню...
Принимай же меня, Новая Голландия.
Наливай же мне, мин херц, еще одну.
По каналам, по задворочкам коломенским
Понесет нас, по темнеющим полям...
Надо, надо отдохнуть, и успокоиться,
И довериться воздушным кораблям.
Алексей Смирнов: Бутман и Гробин: и Эхстрим: Рассказы[- Боритесь! - крикнул Солодов. - Дроны копаются в белье ваших сыновей и матерей! Нет государственному шантажу!..]Ростислав Клубков: Утренняя заря[Эта война превратила души в человеческие тела. Окровавленные, мертвые...]Максим Матковский: Спасибо за блинчики, сестра[Если бы я не писал стихов, / но читал бы свои стихи, которые бы / написал кто-то другой, / то стихи бы эти мне обязательно нравились...]Андрей Баранов: В поисках свободы и покоя[Снился мне в ночь удивительный сон. / С неба спускается ангелов сонм, / Бьют барабаны, кимвалы гремят, / Медные трубы на солнце горят...]Алексей Ланцов: Шаблон разрыва[Мысленно лайкну няшный денёк / И уберусь восвояси / Майнить поэзию, ждать Рагнарёк, / Думать о смертном часе...]Андрей Бикетов: "Сумеречная" итальянская поэзия[Стихи известных итальянских поэтов: Гвидо Гоццано, Серджио Кораццини, Марино Моретти, Коррадо Говони, Фабрицио Фрозини, Камилло Пеннати.]Михаил Ковсан: Туманный Сизиф[В такой день временные отрезки один с другим не стыкуются, в пазы не попадая. Необходимость в осторожном насилии: надавить, не сломав, подвигнуть, саму...]Дмитрий Ратников: Прилив[Третий месяц нет никаких новостей из дома. / Письма не пишет дама. Страшней синдрома / одиночества - только болезнь рефрена...]Дмитрий Гаранин: Оптическая песнь[И пусть дана свобода мнения, / Сомненья нет, как в божьем даре, / Что наступает просветление / На карте рваных полушарий...]Вероника Сенькина: Стихотворения[Ни этих слов, ни тех, не понедельник, / не Питер, не всерьёз, не Англетер, / а сам себе убийственный подельник, / а сам себя, увидев, проглядел...]
