Последуем приметам...
В эту ночь,
на цыпочках, не тереби уснувших
и тех, кто видит сны,
будь осмотрительным
и, может быть,
в три дня достигнем мы
холмов Аркадии...
В сомнительных
пейзажах за спиной
мелькают ангелы.
Вот - чуть...
Порхнут и прыснут над плечом!
Быть ангелом чудесно!
Гирлянды не таскать,
летать
и увивать омелой
деревья, яблони
и яблоки у загорелых веток...
Ботаника - великое искусство.
Удачный урожай - корзин по десяти
грешков и мелких пакостей:
от райских кущ - не "райское" блаженство.
И Флора Фауне подарит сто очков:
пчела не скажет каково
плодить деревья, в частности, ранет,
растить и умножать несовершенство.
Ответ,
должно быть, рядом,
где-то тут...
Он бродит меж стволов,
укутывает в листья плоды,
последствия, начала смут...
Он тут,
он рядом,
меж ветвей...
Мой сад...
Среди вещей
оставленных при входе:
от вящей истины правописанья вроде -
"умойте руки", или до
тех навыков любви, которые спасали
от вещей правды "я тебя люблю",
мы покидали:
забывчивых людей,
период листопада,
вопросы "быть?" или "не быть?",
"возможно", "может быть так надо...".
Под цокоток копыт
рай овцам - рай для пастуха.
Кнута не надо, если есть рука
погладить "против"
или свить упрямый куделёк
над лбом бараньим.
И ранний гость,
свирелью погоняемый,
утешится,
здесь,
у овечьих ног.
Но что там движется?
Наверно, чудеса!
В подарочной фольге
из мишуры и фальши.
Куда ж открещиваться дальше?
Куда в лады и голоса кричать:
- А ну-ка! Обнажи! печать
стигматов. И гроши,
что горше памяти и гадче!!!
Мой бедный Йорик!
здесь, в раю,
на выселках любви,
поближе к просторечью,
я повторяясь повторю:
- Мой бедный Йорик,
я - люблю!
Как братья всех сестер!
И как сестра, вживаясь
в запах тела,
душа желала
и старела...
Чем ближе к телесам -
прозрачней повод.
Бывало сам
наколот и распорот
я почитал за лучшее - молчать...
Когда бы соответствие природе
искать вдвоем - и телу, и душе!
В лужках бродить,
ромашки собирать,
в стожках увлечься... снами
и не чужими голосами
дебаты о погоде развивать...
Умалчивать - отличный способ спеться.
Пока душа торопится раздеться
в молчании,
у тела время есть
обрывками стыда укрыться от погони.
Ладони
влажные...
В гортани
звук
обездвижен...
И памяти смешок невинен,
хоть обижен.
Отмерим бег по берегу реки!
Удвоит ветер красоту бегущих,
скользящих,
ветреных,
имущих
стыд, и беглых от стыда.
Бегляночка! беглец!,
нас победило бегство...
Нищее наследство -
следы в песке.
И яростней кнута,
надсадней совести,
греховней вкуса яблок
Любовь гнала, гнала, гнала!,
взашей,
наотмашь,
навсегда
в места утраты.
Пусть будем мы не виноваты...
Из этих мест,
из этих рук
пометам на полях не лестно
родство с листвой,
и крону не соблазнить,
ни щебетом чернил,
ни мастью букв...
...когда отправляешься в путешествие
на местности,
наполненной людьми и плодами,
где тучи - насест
для ангелов
и прочих, доверяющих оперению,
неискушенному путешественнику,
помимо привычного багажа,
будут полезны
компас, соль, спички,
на случай, если ночь застанет в пути.
Когда компас откажется
указывать направление
выйдите на берег реки,
и дальше -
вниз по течению...
...вниз по течению...
Вскоре
вам повстречаются:
рыбацкие сети,
хребты лодок,
родные лица
и птицы,
охраняемые движением...
Не перемена
смысла на слова,
но воздуха на
застывающий в пределах сути.
Век скоро кончится...
Имперского Орла,
зависшего в уюте
напевчих птичек,
пташек,
домашних
соловьев и желтых канареек
на жердочку руки выманиваю,
впаиваю
острее
в обнаженную плоть
обнаженный коготь.
Рвать
полагающий принцип свободы,
помогающий
осколкам тела множится,
размозжится
о твердь перемененного места.
К сожалению,
сожаления Императорского Дома
не лишены смысла,
но лишены сожаления...
2.
Наследство правящей Династии
охраняет части света
отчасти
от возможности соединяться,
отчасти
от невозможности ответа,
что полюс там,
где я возвышаю голос.
Молюсь и маюсь...
В северной точке столблю приметы:
полярная ось -
это санный полоз,
это снежинок эхо,
вбитых в поверхность снега.
Цепочка следов -
это моя походка,
прямая линия
вплоть до
разреженного вдоха
из
под
лап
пресса.
Перемена -
времени занавеса.
Складки голоса
мнут холода крайнего мыса,
где стою я,
сочетая части стран
и происки смысла.
Для осени немного слов: "багрец"
и "золото", и комары в отлучке
до лучших из времен.
Все средства хороши в сезон:
все помочи, все тучки
из памяти до здешних мест,
где текст
откалывает штучки.
Румянец
зрелого плода
туманит щечки,
множит точки.
На пятна белые листа
кружатся, опадают строчки.
И вновь чернилам невдомек,
что желтый цвет царит в природе.
Одутловатость облаков
напоминает о погоде.
И ветер мечется в лесах,
от паники листвы шалея...
Все скоро сбудется. Пустяк -
минута. Шалость - время.
И наши правила не в счет,
попытки жить и возвратиться....
Публично,
выбивая влет,
жизнь молодая
может быть смутится.
2.
ну как там все слова? молчат?
они удвоили усилья
но вряд ли снег перекричат
и вряд ли синеву осилят
и вряд ли новым небесам
склоняться новою бедою
судьбою
ластится перо
опору
растеряв в полёте
над глобусом
по голосам
на пару слов
без знаков препинанья
вот здесь был лес
а здесь припомни сам
гнездились сойки
возвращусь в изгнанье
ну как там? без?
страна без берегов
линяет
путая квадрант и ординату
наверно мелковат масштаб
а может быть неловкий почерк
а впрочем кто там виноват?
а в прочем
между чем? и где?
без имени
заподлицо
с изнанки
порхает бабочка
порхает соловей
вдоль прутьев
и ветвей
в садах у мандарина
и где-то там
в невнятном вне
китайской грамоткой
неистово и длинно
безкрыльями душа
безвоздух мнёт
взбивая в облачную пену
ничто иль нечто
кто там разберёт?
в потёмках вечно хороши все кошки
лишь бы были серы
без бремени
без пут
без дна
без поводов
поводыря
из ранки
сочится
яростно душа
нетерпеливо теребя останки
Жара. И праздник Рождества
среди песков
ошпаривает веки.
На европейский взгляд
природа в человеке
переборщила с признаком родства
со смертью. Будем умирать.
От градусов,
в отсутствии ли оных...
Ну что за прихоть -
удержать
в объятьях воздух!
Вот здесь был я.
Окрестный натюрморт
перебегает дичь, и вьются реки,
паломников,
уверенных в успехе,
торопит дым.
Как облак яростен
и не-движим!
Его дыханье выдувает мехи,
и ветер, путая огрехи,
следит пунктир...
2.
Пустыня. Праздный пешеход
скрипит песком и надрывает ухо.
Фальшивит...
Теребит си! - до!
Соловушка! Ни зычности, ни слуха.
Какая прелесть! - все слова
по замыслу,
в ранжир,
за бусиною - бляха,
и нитка тороватая спешит,
снуёт
за призраком и страхом...
Он дрогнет.
Подпружинит шаг,
поверхность, пробуя на прочность...
И понесётся...
Как в стихах...
Навстречу холодам...
Теряя почву...
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
