БИНОМ ИСЧЕЗНОВЕНИЯ
(из цикла мифогонии)
И это все происходит, думаю, оттого,
что люди воображают, будто
человеческий мозг находится в голове.
(Н.В.Гоголь)
Осенью и весной, как перелетные птицы, слетались заочники. И сразу знаменитая общага Литературного института, что на Добролюбова, превращалась в веселый сумасшедший дом, который заселяли не только авторы, но и их "герои".
И рано или поздно наступал момент, когда "героев" становилось больше, и они начинали властно вторгаться в жизнь. Всюду вставляли свои кондовые словечки, выбрасывали из окна носки и пугали призраком недописанных сюжетов, которого почему-то звали "Маша".
Как всегда, тон задавали поэты. Они стайками кружили по институтскому дворику, время от времени задирая клювы, чтобы почитать Космосу стихи. И тут же начинали обниматься и кричать: "Ний-ге... ний-ге...", что, видимо, означало, что Космос их стихи "принял". Оставалось только угадать Слова, которые, казалось, носились в воздухе, как ожидание любви... "Нас мало. Нас может быть трое..."
А с высоты памятника на все это невозмутимо взирал Герцен, которого поэты почему-то старались не замечать, словно боялись сглаза.
Но Герцен уже к этому привык. Тем более, что сейчас он был в шапке-невидимке (а точнее, в тюбетейке) из белого голубиного помета и очень похож на гастарбайтера, которых тоже стараются не замечать.
На фоне поэтов прозаики смотрелись тупо. Если не считать Жени Шиховцева, который приехал с бородой и выглядел веско, как готовый классик, от которого можно ожидать всего.
Ведь каждый прозаик - это книга. Пусть еще не прочитанная, а точнее, не написанная. И лучше всего начинать с повести. Или смело браться за роман. Рассказы не в счет. Все рассказы за нас написал уже Чехов, который после встречи с матерым человечищем (Л.Н.Толстым) втайне считал, что роман - это диагноз. Такой же, как перелой или vesania, от которых, конечно, никто не застрахован и лучше не рисковать.
А вот Достоевский взял и написал. И сейчас весь мир читает романы Достоевского, чтобы понять русскую душу, которую не понимает даже сам русский.
Ибо сегодня он Раскольников и готов убить, чтобы доказать, что право имеет, как какой-нибудь Наполеон или Чингисхан.
А завтра он - князь Мышкин и готов любить - любить авансом, наперед, так как многие люди не догадываются, что их можно любить и думают о себе плохо, а вследствие этого, вынуждены и поступать плохо. Поэтому понять русских может только идиот, которого Достоевский и сделал своим главным героем.
Но запад, ясное дело, на такое не пойдет, а значит, и не понять западу русскую душу никогда, ибо это душа Бога, к которому именно русский почему-то оказался ближе всех.
Вот для этого и нужен прозаик. Чтобы объяснить человеку главное. А точнее, что такое счастье, которое, по большому счету, никто не отменял. Даже сам А.С. Пушкин, не говоря уже о Гоголе, из шинели которого выросли все настоящие прозаики.
Не ясно было одно - делать ли сначала свою биографию (как советовал классик А.М.Горький), а потом писать. Этому совету, например, последовал Юра Шарапов, который стал сперва олигархом, а потом начал писать какие-то таежные ужасы, которые происходили в его личной тайге, равной по территории нескольким европейским государствам.
Или сразу начинать писать, а потом уже делать свою биографию, если она вдруг понадобится для вечности, чтобы занять достойное место рядом с Борхесом и Кортасаром, если Павич на минуту выйдет покурить. А в курилке столкнется с тенью отца Гамлета, которая, прикрывшись крылом, скажет ему знакомым голосом Коли Коляды: "Хоть здесь еще эти "бу" (Условно ругательное слово, меняющее значение в зависимости от контекста) курить не запретили. А на Земле уже практически везде "бу". Сначала запретили курить, потом пить... а потом оказалось, что это уже не жизнь... Хотя, помнится, "бу", в театре "Одеон" мне все-таки разрешали покурить... "Беломор" Урицкого будете?.."
- О, Белл Амор... это Белл Амор! - и Павич с улыбкой Чеширского кота начнет душистым табаком папиросы набивать свою эротическую трубку. Наверное, он будет думать, что это сон, который он увидел в другом сне, который раньше называли жизнью.
А пока главный вопрос стоял о матке... Точнее, о правде-матке, которая почему-то особенно Коле Коляде (будущему знаменитому драматургу и режиссеру) не давала покоя. Иногда на него просто какой-то Станиславский накатывал. "Не верю!.. - кричал, трагически отбрасывая рукопись за голову (где она попадала точно в руки Пашки Брычкова, который из уважения к бумаге, снова приводил ее в порядок). - Я вообще не верю, что можно кого-то научить писать... Не понимаю, что мы здесь вообще делаем...".
А на другой день, уже размахивая другой рукописью, кричал: "Это же гений!.. гений!.. А вечером он будет на кухне жарить свои вонючие котлеты и клянчить окурок у пьяного поэта Ге...", и Колька, обиженно надув губы, закуривал "Белл Амор" фабрики Урицкого, который, по всей видимости, помогал ему входить в образ, которого он еще не знал. И сейчас это был образ раннего Маяковского из "Облака в штанах", слушая которого (нам на лекциях читали), Горький просто рыдал от чувств... А мы все будем потом писать о нем свои воспоминания, "бу"... Как с Рубцовым на кухне жарили свои вонючие котлеты, "бу". И вот, и Рубцова уже нет, а вонючие котлеты есть... И, наверняка, были еще и до Рубцова. И самое страшное, что будут и после нас!.. Нас!.. От всего этого можно сойти с ума, "бу".
И мы еще какое-то время говорили о "котлетах вечности", которые специально готовят в секретных лабораториях, чтобы сделать из нас настоящих писателей. Или наоборот... не сделать.
"Товарищ, майор, я этого не говорил", - "докладывал" на всякий случай в верхний ящик тумбочки Колька Коляда и смело убегал жарить вонючие котлеты, которые всеми тут же и поедались прямо с раскаленной сковородки.
И вот вам результат: сегодня Найк знаменитый драматург и режиссер, "бу", хотя мы тоже ели эти котлеты... Вопрос, видимо, как всегда, в количестве, которое рано или поздно должно перейти в качество, которое, в свою очередь, может в любой момент снова перейти в количество. И тогда Главный Лаборант принимает единственно правильное решение.
Просто котлет почему-то всегда меньше, чем писателей.
Самое интересное, что в нашей 306 комнате (если верить, конечно, слухам), в свое время действительно жил гениальный поэт Николай Рубцов, который на кухне встречался с другим гениальным поэтом Юрием Кузнецовым. Только они еще не знали, что гении. А может, и знали, но прикидывались... Чтобы раньше времени не спугнуть судьбу. Так же, как все, дурачились и хлестали водку, бегали за музами, а потом уже и от муз, которые, видать, о чем-то начинали догадываться и теперь спешили не упустить свой шанс.
Кто-то даже предложил на дверях каждой комнаты вывесить перечень фамилий всех ее прежних обитателей и посмотреть, кто из них на самом деле был гений, а кто прикидывался.
Не хватит места на дверях - сделать виртуальный макет общаги в интернете (завтра же заброшу эту идею в Лит. Институт). Чтобы с помощью клика "мышки" легко найти нужную комнату и фамилии тех, кто в ней когда-либо жил.
Еще клик - и вся информация об авторе. Как жил, кого любил, что и когда написал... Или мог написать... но, вместо этого, создал Международный Союз Неписателей, что посчитал, видимо, важнее.
Можно даже, при желании, заглянуть в книгу, ибо текст это уже и есть биография, и скажет понимающему, порой, больше, чем чьи-то придуманные слова.
Получилось бы что-то вроде знаменитой Борхесовской библиотеки, которая будет бесконечна, пока бесконечным будет наш уникальный Литературный институт. А значит, и наше не менее уникальное государство, и, в конечном счете, и вся наша цивилизация, которая уже начала из всех своих электронных библиотек составлять единый общечеловеческий файл. Скоро он станет частью Космоса, и мы все будем жить вечно, а может, уже и живем вечно, но это пока тайна. Чтобы народ раньше времени не начал паковать чемоданы.
Иногда, в комнату заваливал Толик Лунин - большой, громоздкий и слегка неуклюжий от своих размеров. Длинные прямые волосы то и дело падали ему на глаза.
Он писал необычные, словно вывернутые наизнанку, рассказы (сегодня их причислили бы к неореализму), которые бурно обсуждались на семинаре В.Шугаева, а потом они уходили в народ, как вещее слово первых христиан.
- На самом деле времени нет, - вбрасывал в пространство новый тезис Толик. - Время - это условность, для удобства существования. Посмотри на животных (и он незаметно указывал на завернувшихся в одеяла с головами Брычкова и Коляду)... - Они совсем не знают, что такое время...
- Хорош, трепаться "бу"... три часа уже... - из нутра одеяла приглушено хрипел Пашка. - Завтра у нас зачет.
- ... И потому могут жить вечно, - неуклонно углублял мысль Толик, невозмутимо созерцая, как Коляда в образе спайдермена гасит свет.
- Время останавливается для умерших, - в темноте уже подводил итог так славно развивающегося дискурса Толик, и плелся на кухню в надежде отловить какого-нибудь недопитого поэта. Но в сумерках коридора ему попался лишь Геша Григорьев, который с помощью пивной бутылки искал свою комнату. Бутылка сама находила нужную дверь, и чей-то голос из Геши не то утвердительно, не то вопросительно мычал: "Здесь я..."
Толик, конечно, помог брату поэту, буквально на лету перехватив самонаводящуюся бутылку, с которой Геша не хотел расставаться ни в какую. И сейчас Геше во что бы то ни стало хотелось открыть Толику главную тайну ночи: "Нас мало... Нас может быть... двое..."
Но Толик об этом и так знал. И сейчас пребывал в некоторой растерянности.
Только что вышла книга Валентина Сидорова "В поисках Шамбалы", которую, получалось, можно искать везде, даже в стенах Литературного института. Так как, по одной из версий, Шамбала - это состояние души в момент соединения ее с Богом. Отсюда, найти Шамбалу - означало достичь просветления... чтобы не только ты увидел Бога, но и Бог заметил тебя. А для этого надо расширить сознание, которое раньше было точкой. То есть, полной тьмой. И тогда, в это расширенное сознание хлынет свет истины, который сперва ослепит и даже озадачит, и редко кому в, так называемый, первый "приход" удавалось увидеть, по словам Ницше, "танцующую звезду".
Вот этого Толик больше всего и боялся. Разочарования боялся. Ведь, что такое Шамбала - это воплощение мечты, а его мечта была писать - писать так, чтобы у читателя сразу наступало просветление и он понял главное... которое, может, не каждому и надо понимать.
Другой вопрос - для чего писать? Чтобы изменить мир, который какому-то придурку вдруг начинал казаться не таким, и тогда приходили другие придурки, чтобы навести порядок. В итоге, третий придурок обещал исправить ошибки предыдущих придурков. И все повторялось сначала.
От такой перспективы Толик даже бриться перестал.
Два дня питался одной только праной, если не считать енергии мыслей, которую где-то в области копчика усиленно вырабатывали невидимые энергетические установки.
На третий день, пошатываяясь, спустился в душ, где встретил будущего олигарха Шарапова, который от счастья пел на каком-то непонятном языке. Но Толик его понял - это была "Желтая подводная лодка" "Битлз".
"Заодно и помоемся!", - вместо приветствия прокричал с подводной лодки будущий олигарх Шарапов.
И в этот момент в голове Толика все сомкнулось. Словно точно в назначенное место стал недостающий пазл.
В этом мире нет логики.
А нет логики, потому что никто ничего до конца не знает.
Врач не знает, как лечить сердце, потому что не знает, как оно работает (где-то читал, что, на самом деле, задача сердца накачивать кровь пузырьками воздуха, чтобы этим кровяным шампанским заполнить объем сосудов в десять раз больший, чем объем крови).
Ученые до сих пор не знают, что такое ток, но вот уже столько лет используют его в утюгах и для охлаждения пива.
Историки не знают истории, которая с приходом каждого правителя всегда переписывалась заново.
Правители не знают, как править и спрашивают совета у всяких прорицателей - от шизофреника Нострадамуса до упыря Глобы.
Никто не знает, что такое счастье, но все к нему стремятся...
В последнее время, правда, стали помогать пришельцы. Ибо уже само предположение об их существовании подразумевало, как минимум, наличие у пришельцев Плана (раньше это наличие предполагали у Бога, пришествия которого все устали ждать).
Но пришельцы тоже не смогли понять нашей логики (поэтому и не торопились), которой на самом деле нет. Порочный круг замкнулся...
И сразу все стало на свои места.
Пусть - круг. Пусть даже - порочный. Но в центре этого круга и есть Шамбала! А в центре Шамбалы...
И Толик от торжества мысли запрокинул голову навстречу самой загадочной и непонятной на земле субстанции - воде, которая (о, Господи, как просто все!) и является связующим звеном космоса, а значит, и всех жизней, которые когда-либо были, есть и будут.
Теплые упругие струи били точно в самую верхнюю чакру Сахасрару, и он задним умом еще успел подумать, что в центре Шамбалы тоже должна быть вода, много воды, причем, не простой, а особой воды - которая знает Все...
- Ты бы еще пальто надел, - посоветовал мимо пробегающий на цыпочках будущий олигарх Шарапов, который из принципа старался ничему не удивляться (Этому его на востоке научили китайцы. Ибо удивление в чем-то сродни поражению, так как в момент удивления человек теряет над собой контроль. А значит, кто-то может этим воспользоваться). И сейчас совсем не удивился Толику, который стоял под душем в свитере, штанах и ботинках. И тоже пел про желтую подводную лодку.
Но, если нет логики, то что же тогда есть? А есть сон, который с одной стороны - часть жизни. С другой - это часть жизни, которой еще не жил. Поэтому и логика в сне не обязательна.
Так может и остальная часть жизни тоже сон? Только сон более высокого порядка, и вполне возможен сон во сне, который открывает человеку такие бездны, что можно сойти с ума... А точнее - выйти за пределы разума, где мысли уже не понадобится человек... А человеку - его мозг (все тот же закон отрицания отрицания, который еще никто не отменял), которым он думает, что думает... А на самом деле, ему и думать не обязательно. Ибо думает за него кто-то другой, а человек только воспринимает его мысли, как детекторный приемник (Об этой гипотезе он прочитал на клочке газеты в литинститутском туалете и еще какое-то время вращал головой, чтобы проверить в ней наличие антены).
Но стены старинного особняка Герцена, по всей видимости, пропускали только волны с того света. А выйти на связь с любимым Гоголем он, Толик, был пока не совсем готов.
Он даже специально поднялся на седьмой этаж общаги на Добролюбова, чтобы проверить возможности своей антены. И сразу подумал о маленьких желтых человечках (скорее всего, с ВЛК - вьетнамцы, а может и не вьетнамцы, но очень похожи), которые, как всегда, жарили свою вонючую селедку, что можно вполне делать и на желтой подводной лодке... из другого сна...
Впрочем, эта мысль догнала его уже потом, когда связь с неведомым Центром по мере снижения этажности ощутимо пошла на убыль.
В таком случае, где находится сам Центр? И кто из Центра посылает этот вопрос, от ответа на который и будет зависеть...
Да все будет зависеть!..
Например, почему мысль изреченная есть ложь? Получалось, пока она (мысль) была в голове, она была не ложь, а только выходила из головы - сразу превращалась в ложь...
И все начинали думать, что виновато Слово, которое оказалось не готово ни точно передать мысль, ни чувство. Что-то типа испорченного телефона, когда думаешь одно, говоришь - другое, а на выходе почему-то "Made in China".
А ведь это Слово дал человеку Бог!..
И здесь Толик почувствовал, что приблизился к чему-то такому главному, что лучше, пока не поздно, повернуть обратно, и в срочном порядке перечитать рассказ Борхеса "Ундр", который он тогда не понял...
Но чакра Сахасрара уже предусмотрительно закрылась. Словно "там" тоже решили перечитать рассказ Борхеса "Ундр", чтобы сыграть на опережение.
В 306 комнате пахло вечностью.
Так всегда пахнет "Бэлл Амор", когда все бычки выкурены, и нюх обостряется до звериного, чтобы сразу взять след. И на конце этого следа должен оказаться Колька Коляда, которого он, Толик, уважал за рассказ "Кашкалдак".
А точнее - за название рассказа, который с таким названием можно и вообще не писать. Ибо в каждом языке есть свои слова силы, которые, словно заархивированное в одной точке Все. И даже начал искать такие слова (которых, по идее, и не должно быть много), чтобы из них составить особый словарь Силы.
И главное слово, конечно, было - Шамбала.
- Теперь нашего Сидорова можно смело называть Махатмой, - как всегда, издалека начал Толик, и уже в следующую секунду знал, что у Коляды есть "бычок"... - Я только не совсем уверен, может ли Махатма быть без бороды?..
- У Носова вон тоже борода, но это не значит...
- Значит... Борода мно-гое может значить, - сомнамбулически сказал доктор, так как в эту минуту писал роман. В своей голове. И сейчас главный герой романа по имени Сликс в аккурат раздумывал - сказать или не сказать Зое, как ему казалось, неотразимые слова: "Ввожу миноносец в устье амазонки... 1 ": - Борода - это фаллический символ, и тот, у кого больше борода (и все непроизвольно посмотрели на бороды Носова и Шиховцева)... Хотя, с точки зрения психоанализа... борода - это амбивалентный символ, указывающий на мудрость и сакральную власть... но также на сокрытие истины и обманутые надежды...
И доктор благополучно вернулся в роман, в котором вот-вот должно было начаться самое интересное.
- Да, зря я, конечно, в медицинский не пошел... - опустело сказал Носов. - А то вот так живешь и ничего о себе не знаешь...
- Раньше писателя без бороды и за писателя не считали, - мрачно исторг писатель монументалист Пашка Брычков.
"А почему тогда на мертвяках борода растет?.." - еще хотел спросить Коляда, но эта "бу" из рассказа "Кашкалдак" снова оказался первым:
- Махатма - пыздыр максымардыш пыж 2 ...
- Что он сказал?..
- Он сказал, что Махатма - это учитель, у которого есть свой Махатма... - не задумываясь, перевёл Толик. - У того тоже есть свой Махатма... и может получиться, что круг замкнется... и ты станешь Махатмой своего Махатмы...
- В таком случае, Махатма Павел, - неожиданно хлопнул в ладоши доктор, - раз мы все здесь немного Махатмы, твоя очередь ставить на кухне чайник.
- Это что - гипноз, да - гип... нос? - заотпорничал сразу Пашка.
- Да, это гипноз, - утешил его доктор.
И Пашка с черным от копоти чайником покорно побрел на кухню добывать огонь. Остались только тапочки, которые были, как немой укор.
- Зря я, все-таки, в медицинский не пошел... - словно очнулся Носов.
- Резал бы сейчас трупы... Изучал мочевой пузырь...
- Чтобы стать потом писателем ухо-горло... носовым...
- Может, и в самом деле, послать Носова за пузырем... Расширить немного сознание... - и Вовка Щенников, решительно захлопнул книжку на английском, которая на время сессии заменяла ему женщину.
- Носов не пойдет, - сказал Носов.
- Это почему же, Махатма, Носов не пойдет?
- Потому что Носов не пьет, - сказал Носов.
- Плохо, Махатма, Носов. Все Махатмы будут пить, расширять свое сознание, а Носов, как всегда... изучать мочевой пузырь. Нет, так в нашей Шамбале не поступают...
- Да загипнотизировать его, "бу"... - тут же нашелся Коляда. - Будет каждый вечер нам за пузырем бегать...
- Ид-дея, конечно, хорошая, н-н-о... вредная, - терапевтически вмешался доктор. - Я уже давно заметил - всякая хорошая идея рано или поздно начинает приносить вред. Что-то вроде закона вытеснения в природе, когда умный оказывается дурак, чтобы дурак не оказался умным...
- Даже сама мысль о том, что мы можем выпить, но не можем... уже способна расширять сознание... - сказал Женя Шиховцев, терпеливо дожидаясь, пока Коляда закончит конспектировать в свой замусоленый "писательский" блокнот. - Ибо, как говорили древние: "Владею, потому что отказался...".
- А можно в гипнозе внушить, что Носов - Чехов? - глядя на Коляду, спросил Толик, и в следующую секунду уже знал, где Коляда хранит бычок.
- В гипнозе все можно... - веско сказал доктор. - Можно даже внушить, что Носов... собачка из повести Чехова "Дама с собачкой"...
- А вот это уже интересно...
- Что интересно?
- Что дама, так сказать, с собачкой...
- Особенно, если собачкой станет Носов...
- Тогда повесть будет называться "Дама с Носовым"...
- Давайте сначала сделаем из Носова писателя, а там посмотрим...- конструктивно предложил Щенников. - Из писателя всегда легче сделать собачку, чем наоборот...
- Если надо держать или рауш наркоз какой... - и Коляда предусмотрительно вынул из-за уха заначеный бычок.
- Нет, держать не надо. Просто я введу в него программу... Считайте, что я ее уже ввел... - и доктор в подтверждение защелкал пальцами перед остановившимся взглядом Носова.
- Готов...
- Что значит, готов?..
- Уже в Шамбале... Распаковывает, так сказать, чемоданы. Просто в Шамбале нет времени, и в первый момент трудно сообразить, куда тебя занесло. (и далее изменившимся голосом) А сейчас, писатель Носов, нам немного почитает из своей последней книги...
-... Почитает...
- Как, кстати, называется ваша последняя книга, писатель Носов?..
- ... Называется...
- Все понятно... У книги еще нет названия... И это хорошо... что нет названия... Значит, мы присутствуем в самом начале зарождения будущего произведения, которое станет потом...
- ... Потом...
- Да, конечно... ведь каждое произведение это, можно сказать, кровь, пот и слезы своего создателя...
- Еще была такая группа - " Blood, sweat and tears", - пораженно прошептал Щенников.
Но в эту минуту Носов заговорил... Только голос у него был какой-то странный. Словно и не Носова совсем голос:
- Матери пьют... дети пьют... церкви пустеют... отцы разбойничают... Бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли... а в кабак приняли!..
- Что... что это бы..? - спросил чайник, который словно повис отдельно от Брычкова.
- Гипноз это, Паша, был... Обыкновенный гипноз... - удрученно сказал Щенников.
- А, по-моему, это было что-то из классики, - сказал Толик. - Но только не Толстой...
- В конце концов, можно у самого Носова спросить...
- Поздно... - с улыбкой Франкенштейна сказал доктор.
- Что поздно?.. Почему поздно?.. - возбужденно подбросился к нему Коляда.
- Носов уже вернулся...
- Откуда вернулся?.. Я что-то не совсем врубаюсь.
- Из Шамбалы, вестимо...
- Это Пашка со своим чайником помешал... У, кержацкая твоя морда, не мог еще на кухне задержаться...
- Да у меня ноги начали мерзнуть...
- А Носов, что Носов, - сказал доктор, снова меняя голос ... - Он уже здесь и сейчас... будет пить чай, который так вовремя нам принес махатма Павел...
- Носов будет пить чай... - повторил Носов.
- Можно, в конце концов, у Носова спросить... - предложил Щенников.
- Зачем спрашивать - я вам и так скажу, - просветленно сказал Женя Шиховцев. - Это из Достоевского... из сна титулярного советника Поприщина... Но, если надо, можно уточнить...
- Не надо... - сказал Коляда.
- Что не надо?
- Уточнять не надо... Я играл Поприщина и могу продолжить с любого места...
- Тогда... - и доктор обвел всех бездонным взглядом: - Может, кто-то еще хочет стать писателем?..
И тишина поспешила ему ответить:
- "Бу"...
О Толике вообще разговор особый.
Сразу после окончания института, он каким-то образом оказался в Европе. Скитался по разным городам и странам. Ночевал, где придется. Чаще - на куске картона из соседнего супермаркета. Здесь же, на заднем дворе, находил еду, слегка просроченную, но вполне съедобную. Кто-то заботливо выставлял ее для таких, как он, недочеловеков.
Из соседних домов приносили одежду. Все вещи были фирменные и почти новые. Некоторые даже с ценой на бирочке. Честно говоря, никогда он еще так хорошо не одевался. Вот бы в этих вещах нагрянуть в Москву, к жене и детям, чтобы не думали, что...
К сожалению, это невозможно. Свой паспорт он (по совету опытных товарищей, которые себя почему-то называли "сталкерами") в первый же день закопал на старом еврейском кладбище. Но так было надо, чтобы не депортировали обратно... "в зону" (или "из зоны"), как ему популярно объяснили "сталкеры". А без паспорта он для полицейских никто и звать его никак.
Хотя, паспорт, конечно, вещь хорошая. Особенно немецкий. По такому паспорту можно прийти в ночлежку, помыться, а утром получить завтрак и немного денег на проезд... в другую ночлежку. А в Амстердаме еще выдадут картонный гроб, чтобы культурно так отправиться в мир иной. В таком гробу тебя никто и тронуть не посмеет, даже на вокзале и в метро.
Но гроб - это уже собственность. Целый день потом носись с ним... А картонку утром выбросил и снова свободен, как птица. И каждый день начинается новая жизнь.
И сейчас Толик раздумывал о свободе воли. Насколько эта свобода может зависеть от сценария, так сказать, автора. И может ли герой, в случае чего, вмешаться в сценарий, если в другом сценарии... надо пить водку, чтобы разрушить первый сценарий...
Но "автор" сумел и это предусмотреть. Вот для чего ему нужны "сталкеры" такие, как он, Толик. Их можно в любой момент use, чтобы сохранить главный сценарий. Ведь, если есть бог, то никакой свободы воли нет. А, значит, и необходимости нет. Просто нам хочется думать, что мы нужны для каких-то высших целей, которые знает только Бог.
А пока он находился как бы между...
Один сценарий еще не закончен, второй - пока не начат, но, в принципе, возможен третий и четвертый...
В этом месте Толику остро захотелось закурить, так как очень просилось слово "бесконечность", которое он терпеть не мог с детства.
Это слово разрушало все, к чему бы оно ни прикасалось. В том числе и человека. Он даже знал такого человека, который закончил два института (совсем, как он, Толик), а потом сошел с ума... чтобы заняться "бесконечностью" всерьез.
Начал с простого - с надувания шарика, который исчезал быстрее мысли, но деформация пространства сохранялась, и он в это деформированное пространство погружал различные предметы, пока в него не залетела муха. Но как-то сразу потеряла ориентиры и на форсаже врезалась в книгу без начала и конца, в которой кто-то по мере прочтения отрывал страницы.
"Утрать все - и ты достигнешь всего", - было написано в том месте книги, в которое ударилась муха, чтобы сказать ему главное.
Значит, он был на правильном пути.
И сразу начал стремительно утрачивать все эти бессмысленные вещи, которые только отвлекали и запутывали жизнь.
Пришлось, правда, немного повозиться с бумажками под названием "деньги", которые вели себя с бесконечностью как-то странно и даже казались частью этой самой бесконечности, словно ее можно было купить или продать. Чтобы заработать еще больше "бумажек".
Но еще до этого он успел благополучно разделаться со своим шефом по работе Бобрецовым, сомнительным фантомом "любовь" и, связаной с этим фантомом, девушкой по имени Таня... своим неблагодарным городом "Мо" и с еще более неблагодарным государством "Бу"...
Затем, сделав небольшую передышку перед решающей схваткой с миром (надо было поддержать жизненные силы загадочным препаратом на букву Ё, только наоборот... "мумиё" - название), с чувством даже некоторого морального удовлетворения приступил к Богу.
Ведь, кто такой Бог? Та же бесконечность, которую нельзя объять разумом, как и самого Бога.
И в этом, конечно, сила Бога, но и его слабость. Ибо, как можно любить то, что невозможно даже представить?
И тут ему явилась истина, которая, казалась, сильнее мысли.
Он понял для чего Богу понадобилась "бес...конечность" (А с нею и человек, как казус этой "бес...конечности").
Чтобы сделать бесконечным разум, который сможет объять, а значит и полюбить Бога...
Которому просто не хватало любви.
Днем Толик немного "подрабатывал" на папертях знаменитых храмов, прося подаяние. Затем, как творческий человек, слегка усовершенствовал сей процесс - начал рисовать и продавать ангелов. Теперь он был не просто бомж, а почти художник. Ангелов покупали. Они разлетались по всей Европе, чтобы радовать людей и детей. А вот у Толика с некоторых пор начались проблемы. Кто-то из завистников сообщил в полицию, что Толик и есть тот самый знаменитый серийный убийца, которого вот уже который год безуспешно ищет вся Европа.
Поначалу он даже обрадовался, что полиция его "нашла".
Впереди зима, дождь и слякоть, а тюрьмы в Голландии лучше, чем санаторий в какой-нибудь богом забытой Пицунде, в которой Толик никогда не был, но почему-то запомнил, как Колька Коляда рассказывал.
Он тогда только что написал свою первую пьесу "Игру в фанты", и министерство культуры послало его подальше в эту самую Пицунду, чтобы хоть на время дал остыть своей печатной машинке (С таким символическим, как теперь казалось, названием "Москва". А то Колька эту "Москву" уже на полном серьезе начинал воспринимать, как хитроумное устройство для извлечения денег при помощи пальцев рук (он к тому времени добился вставления в машинку восьми "закладов").
А здесь и библиотека, и тренажерный зал, и медицина. Его уже осмотрел тюремный врач и дал понять, что зубы он берет на себя. Еще обнаружили искривление позвоночника и подошвенную бородавку, о которой он не подозревал. Но это все ерунда.
Самое главное - наконец он, Толик, получит возможность писать.
Место действия Европа. Время действия...
О времени разговор особый. Лично он, Толик, в этом времени, можно сказать, не живет. Он наблюдатель. Люди проходят через его жизнь, десятки, сотни людей за все эти годы. И кто-то из них обязательно станет его будущим героем. Некоторым даже не надо придумывать имена.
Уже выстраивалась архитектура самого романа. Она была похожа на архитектуру готических соборов. Ибо собор - это гармония. Вершина человеческого духа, хотя, в какой-то степени и гордыни тоже. Только в соборе его посещало это, ни с чем не сравнимое, ощущение вечности, для которой время не имеет значения. Впрочем, потому и не имеет, что его просто нет.
Сперва его долго и нудно допрашивали. Пытались выяснить, какой язык для него родной. Присылали даже каких-то экспертов, которые высказали предположение, что он француз... немецкого происхождения или наоборот.
Потом начали знакомить с томами материалов дела. В этом ему помогала переводчица - симпатичная полногрудая голландка - Ирис, которая знала пять языков, и сейчас изучала иврит, который, как сказал ей один умный человек, очень похож на компьютерный язык и вообще... на язык пришельцев, которые живут среди нас... и только прикидываются людьми...
В такие минуты в Толике просто отключался слух, и он зачаровано смотрел, как двигаются ее губы, по краям которых уже наметились первые морщинки.
Потом опускал взгляд ниже... чтобы от шрамика на подбородке на долю секунды заглянуть в глаза, в которых отражалось небо, которого он давно не видел, а она принесла его с собой, и в которое лучше не смотреть, чтобы не думать, о чем ему и не полагалось думать. Но он думал и знал, что она знает, что он думает...
И тогда она (чтобы сбить его с мысли, а может и себя тоже) доставала сигареты. Сразу две... и, слегка вытянув свои красивые губы (чтобы он смог увидеть, какие они красивые), щелкала зажигалкой, с прищуром затягивалась дымом, и, словно в каком-то им одном известном ритуале, передавала одну сигарету ему... И он успевал заметить алый цвет помады на белом, прежде, чем почувствовать этот вкус... который уже когда-то знал, но сейчас не вспомнить...
От первых затяжек сразу начинала кружиться голова, и тогда он искал ее взгляд, чтобы снова заглянуть в небо.
Иногда начинало казаться, что все это происходит не с ним, а во сне, который ему надо во что бы то ни стало досмотреть, чтобы понять, что будет дальше... в другом сне, в котором он еще не жил.
А Ирис... это как бы связная между снами. И даже не сама Ирис, а ее сигарета, которая исчезает в никуда, как исчезают все слова, которые, в сущности, не совсем ее, а каких-то десятков и сотен невидимых людей, для которых он, Толик, тоже связующее звено, только более высокого порядка.
Но так всегда бывает, когда в романе появляется герой, которого, словно влечет неведомая сила. И теперь все будет зависеть от того, какое она (сила) выберет для своего героя имя...
Скорее всего, это будет - Марк... Дютру, фамилия или "чудовище из Шарлеруа" - маньяк, убийца и насильник, о котором тогда писали все газеты. По разным городам Европы исчезали дети и молодые женщины. Полиция оказалась безсильна. И чтобы хоть как-то оправдать свое безсилие, начала доказывать, что орудует мафия. И не просто мафия, а глубоко законспирированная организация педофилов, нити которых тянутся на самые верхние этажи власти...
Дютру лишь верхушка айсберга.
А кто же тогда он, Толик?
Вот в этом полиция и пыталась разобраться.
Ему даже устроили очную ставку с Дютру, который что-то там сказал, и в этом "что-то" отчетливо прозвучало "Гай", что могло быть и именем, и английским словом "парень".
Во всяком случае, на допросах его теперь называли "гай". Следователи были тоже неплохие "гайс". Просто они делали свою работу. В эту работу входило задавать вопросы, на которые он мог отвечать или не отвечать (что тоже считалось ответом, из которого делались свои выводы).
И тогда наступал момент истины. Из большого желтого пакета извлекались фотографии, и перед ним начинали раскладывать всю эту жуть.
Фотографии были цветные и сделаны мастерски. Даже можно было рассмотреть, как из глазницы присыпаного землей черепа выползали муравьи...
На какой-то по счету из этих фотографий ему становилось плохо, но для допроса это считалось хорошо. Или, как говорил следователь Свен - "prikken", реже - "doorboren"... когда он на какое-то время отключался.
А по весне его начали возить по местам его прошлых "преступлений".
Так он посетил Францию и с десяток schattig городков в разных уголках Европы.
Внешне все походило на съемку фильма, названия которого он еще не знал.
Сначала осмотр места "происшествия" или "ongevallen"... Потом ему показывали, как он это "ongevallen" совершал (согласно данным различных экспертиз и прочим материалам дела).
Оставалось только все это повторить на камеру, причем, без права на повторный дубль. Как в фильмах его любимого Феллини, в которых абсурд снов, порой, оказывался сильнее правды жизни.
Может и в самом деле, ввести эти пленки в роман, который будет, скорее всего, на стыке жанров - литературы и кино, с цезурами готических соборов и тайным кодом закатных витражей.
Впрочем, лучшие витражи по-настоящему никто не видел, ибо во время мессы всем положено смотреть вниз. Вверх смотрят лишь те, которые потеряли веру или почти готовы ее потерять. Их глаза пусты, как глаза химер и демонов на фронтонах соборов. Или, как глаза всех этих... Чуть было не сказал "убийц"... Но все они убили себя еще раньше. А, может, они и родились уже мертвыми?
Хотел даже поделиться своим открытием со следователями. А потом вдруг понял, что они тоже... мертвые. Только этого не знают. Или знают, догадываются, но не в силах что-либо изменить.
Бесконечность всегда подкрадывается незаметно. И nomen может легко превратиться в omen.
Он, Толик тоже, конечно, не сидел сложа руки. Листал какие-то газеты, вглядываясь в чужие лица, словно старался найти в них что-то неуловимо общее, что заставляло совершать все эти "ongevallen", от которых просто леденела кровь.
В одной статье писали, что серийный убийца умело носит маску нормальности, позволяющую совершать преступления, не вызывая ни малейших подозрений.
Это может быть почтенный отец семейства, примерный супруг, уважаемый гражданин, общественный деятель.
В другой статье писали, что серийным киллерам присуща способность к манипулированию людьми. Они, когда им это нужно, умеют быть обаятельными и внушать полное доверие жертве, которая безропотно следует за киллером куда угодно.
Завел даже специальную тетрадку, в которую начал записывать выдержки из различных, что называется, "источников".
Серийные убийцы обладают феноменальной памятью, многие через несколько лет могут не только показать место своего "кровавого выступления", но и в деталях описать одежду, украшения и внешность жертвы.
Но поскольку серийные убийцы - социопаты, у них никогда не образуется стойких привязанностей.
И Толик какое-то время думал о своих "стойких привязанностях", которых у него, получалось, почти не было. Если не считать жены Ольги, "стойкой привязанности" к которой хватило ровно на три года, пока не появились дети, которые часть этой "привязанности" взяли на себя. А потом он уехал в Амстердам, и за шесть лет от этих "привязанностей" остался только сон, который его недавно настиг на рассвете...
...Он, как всегда, пришел со своей картонкой в Вонделпарк в поисках места для ночлега. В принципе, у него было это место - под летней эстрадой (если дождь) или на лужайке (В Вонделпарке попугаев развелось немеряно и под деревом уже не поспишь. Ибо срут попугаи тоже немеряно, и после такого экстремального ночлега, тебя даже полицейские начинают обходить стороной, и это, конечно, плюс. Но ту же милостыню на паперти уже и не попросишь...), где точно так же ночевали другие "сталкеры", которые, как и он, оказались "в промежутке" между сценариями и стремились побыстрее закрыть глаза.
...Он, конечно, узнал их сразу. Это были его дети. Наверное, привезла жена Ольга - показать отца... "сталкера". Просто время в Европе летит быстрее. Он понял это совсем недавно. Но дети об этом не знали и совсем не изменились.
Первым делом, конечно, к деревьям - на попугаев посмотреть. Но сразу поняли, что от этих красавцев лучше держаться подальше и стали убегать через зеленую лужайку...
А потому убегать, что за ними гнался какой-то "бу". Он бежал огромными шагами, как Гуливер за лилипутами, и, казалось - от него нет спасения, потому что это был... Марк Дютру!
Он бежал и кричал на разных языках самые страшные слова, а дети думали, что с ними играют и... смеялись. Они смеялись над "чудовищем из Шарлеруа"... Смеялись над его допотопной шляпой и разлетающимися полами плаща... Они смеялись над Дютру!..
А он, Толик, умер... чтобы остановить время и упредить Дютру с обратной стороны действия, которое еще не произошло. Но в какой-то момент понял, что не успеть - вот-вот случится самое ужасное... и об этом "ужасном" его следователи Свен и Брам будут завтра снимать фильм, в котором он должен стать... Дютру... И тогда Толик начал звать своих детей...
Но только беззвучно, как рыба, открывал в немом крике рот.
Он не мог вспомнить имена своих детей!..
...Которые тоже стали попугаями, чтобы затеряться в зарослях Вонделпарка... потому что они не хотели быть людьми. А значит и все эти стаи разноцветных попугаев - это тоже чьи-то дети, которые слетелись в Вонделпарк со всех уголков Европы... чтобы спастись... потому что родители оказались не способны их спасти.
А утром в газете прочитал, что "чудовище из Шарлеруа" - Дютру, суд над которым обошелся в несколько миллионов евро, бежал из зала суда. И что дело получило политический резонанс: 300 тысяч родителей вышли на "Белый марш" протеста, и правящая партия подала в отставку.
Он, Толик, даже догадывался, где искать Дютру. Но передовые отряды зеленых македонских попугаев обнаружат его раньше.
Теперь он знал, что все серийные убийцы действуют по одному и тому же сценарию, который делится на фазы.
Всего этих фаз было семь.
Первая фаза называется "фазой ауры" - когда у серийника зарождается фантазия, которую уже не остановить. Днем и ночью она преследует его во снах и наяву, обрастая все новыми и новыми подробностями.
И рано или поздно наступал момент, когда то, что происходило у него в голове, начинало казаться важнее жизни, в которую выпадал лишь за куревом, да за дешевым пойлом, пока в воспаленном мозге выстраивался весь сюжет.
Оставалось только ввести в действие "героя".
И здесь Толик испытал настоящую... Шамбалу!
То самое состояние души в момент соединения ее с Богом. Словно сам всевышний вдруг захотел заглянуть в его, Толика, душу, чтобы познакомиться с ним, что называется, вплотную, но в ужасе шарахнулся обратно... в тьму. Ибо Толик успел напихать в свою душу такого дерьма, что порой и самому становилось страшно.
А, может, это была не Шамбала, но ясность в голове возникла необыкновенная. Он даже понял, для чего "герою" нужна "жертва" (которая, в сущности, и делает его "героем").
Ведь потом и сам "герой" становится "жертвой"... Бога, который, в свою очередь, становится... "героем"...
Господи, как просто все!
Всего две кнопки правят миром и каждым человеком в отдельности. Сегодня ты "герой" ("да"), а завтра - "жертва" ("нет"). Все остальное - промежуток, который мы привыкли называть жизнью. И вот сейчас он должен в этом промежутке обнаружить свою "жертву", которая еще не догадывается, что она "жертва" и думает о привычной своей ерунде: что купить на ужин? Или - как она будет выглядеть в этом вечернем платье... если волосы подобрать с шеи вверх... чтобы можно было увидеть, какая она у нее... почти детская, с непослушным завитком, словно созданым для поцелуя, который означает "да".
Серьги Сваровского - тоже "да", но с правом на выбор по обстоятельствам, который она оставляет за собой, чтобы не совершать, а точнее, - не повторять, ошибки.
Она уже давно заметила, что "блеск" привлекает строго определенный тип мужчин и женщин, которым не нужны слова. Тем более, что серьги Сваровского, которые ей купил... а на самом деле, купила она себе сама... в сумерках сверкают еще ярче.
Он даже не сомневался, что узнает ее сразу - по взгляду, по жесту... По тени ускользающего в бесконечность тела, словно между ними уже установилась невидимая связь.
Но бесконечность он берет на себя.
Ибо с этой минуты он охотник, чтобы сразу взять след...
Как ни странно, в основном, серийные убийцы вовсе не отвратительны и отнюдь не неприятны. Они не запугивают свою жертву, принуждая подчиниться, а по-настоящему соблазняют, чтобы потом погрузить её в ад.
Эта стадия сценария называется фазой "сталкинга".
Характер, продолжительность и другие особенности поведения киллера на этой стадии зависят от силы его желания и степени нетерпения, личностных качеств как самого преступника, так и выбранной им жертвы.
А потом он должен стать хищником - самым страшным из всех хищников когда-либо существовавших на Земле - Человеком... который зачем-то понадобился Богу...
И Толик просто содрогнулся от смутного предчувствия догадки, которая где-то рядом... совсем рядом... сразу за словами Декстера, которые были похожи на манифест:
"Я - Декстер. Декстер Морган. Я работаю судмедэкспертом в полиции Майами. Я не понимаю любви, мне безразличен секс, и у меня нет чувств. А еще я серийный убийца. Мой отец был полицейским и прекрасно обучил меня прятать улики. Обычным гражданам не стоит меня бояться, я убиваю только преступников, подонков, до которых почему-либо не смогла или не захотела добраться полиция. Я убиваю их, аккуратно распиливаю на части, и избавляюсь от трупов.
Убийство для меня - творческий акт, искусство".
Видимо, Декстер тоже что-то такое почувствовал, только не смог сформулировать, так как был практик. В сущности, они все практики, которым не дано понять смысла. Да и зачем? Если это сделают за них другие.
"Гормональные вспышки, которые происходят при актах насилия, усиливают психоэнергетику. Хищник, уничтожая жертву, выделяет из нее биоплазмоид, поглощает его, резко увеличивая свой биоэнергетический потенциал. Эта колоссальная энергия химического типа, она питает организм преступника, но разрушает его личность. Такого рода хищническая энергоподпитка - замена наркотиков и алкоголя."
Какое-то время сидел, бездумно глядя в пустоту ночи. Потом кто-то начал двигать его рукой, пока из ничего не появилась... черная рыба... Оставалось только дорисовать глаз и специальными словами привести "рыбу" в действие, и тогда она исполнит любое его желание.
Одним движением скомкал "рыбу" и брезгливо отбросил ее на стол. И, пока она с шуршанием пыталась распрямиться, чиркнул спичкой.
Откинув волосы, с прищуром смотрел в огонь, от которого по стенам плясали срамные тени. Ему даже показалось, что одну из них он почти узнал, но это было уже в другом сне.
За два года, проведенных за решеткой, Толик окреп, сделал себе зубы. И даже почти закончил первую часть романа, который назвал...
Но, как любит говорить его брат по разуму Коля Коляда - "дуракам пол работы не показывают".
И тут грянул гром. Во Франции поймали настоящего серийного убийцу, который сам сдался, вычитав из газет, что кто-то в Бельгии упорно примазывается к его славе.
Пока выясняли и разбирались, прошло еще полгода. И Толика вынуждены были выпустить. И не просто выпустить, а депортировать его в ту страну, из которой он прибыл.
И вот Толик снова на вокзале в Польше. Ему даже выделили на дорогу какие-то деньги. Но деньги у него тут же отняли свои же русские бандиты, которые в те годы контролировали в Польше вокзалы и базары. При этом умудрились еще сломать ему руку. Слава Богу, что успел купить билет и, как опытный "сталкер", догадался запрятать его в носок.
Так и явился в Москву к своей жене и детям с рукой в гипсе. Но жена сказала, что он им уже давно не папа. Как, впрочем, и для нее - не муж. Ведь прошло столько лет...
И Толику ничего не оставалось, как податься к родителям в родной город Саратов. Там он какое-то время отдыхал, зализывал раны. А потом сказал, что в этой стране он жить уже не сможет и что надо снова прорываться в Европу.
В Европе его следы и теряются.
По последним данным, однажды к Сергею Носову - известному к тому времени уже писателю, финалисту Букера и близкому другу Толика, в Питер приехала жена Толика, Оля. Она показала разворот какого-то глянцевого журнала. Там, на фоне величественных гор Тибета, была сфотографирована группа тибетцев. "Беженцы Тибета взывают о помощи", - гласила надпись. И одним из этих "беженцев" был наш Толик.
- Как ты думаешь, он жив? - печально посмотрела она в глаза. - А то меня дети спрашивают...
- Я думаю, Толик жив, - сказал тогда Носов.
Вот такая нескучная история произошла с талантливым писателем Толиком Луниным, который затерялся во времени и пространстве. И кто знает, может, где-то в горах Тибета в звенящей тишине Шамбалы пишет сейчас свой роман века, а может и самой вечности.
PS.
Но, честно говоря, что-то в этой истории меня смущало. Ну, не мог, мне казалось, вот так запросто пропасть, исчезнуть человек, которому даже не нужно было придумывать героя для своего романа. Я потому, в сущности, и начал о нем писать, чтобы Словами Силы задержать его в этой жизни до лучших времен.
А еще я успел заметить, что за пределом слова тоже есть жизнь. Просто ее заселяют другие люди. Люди, так сказать, другой "паутины", в которую можно проникнуть только через компьютер.
В свое первое "проникновение" я нашел с десяток однокласников и даже свою первую любовь, которую звали Зоя.
Зоя стояла у Эйфелевой башни и радостно махала мне рукой, чтобы я ее заметил. Башню я узнал сразу. С Зоей возникли сомнения - та ли это Зоя, за которой каждый мечтал таскать ее дерматиновый портфель всю оставшуюся жизнь.
Но сейчас это была не Зоя, а совсем какая-то другая тетка с огромной "бу" и такими же огромными, словно вывернутыми наизнанку, губами. И звали ее уже не Зоя, а... Тумба Юхансон, которой я никогда бы не посвятил свои первые писательские слова: "Ввожу миноносец в устье амазонки..."
И тогда (от разочарования, наверное) я сделал это!..
Набрал в окошке поиска - "Толик Лунин", и "паутина" тут же выплюнула мне ответ: www.ubiytsa.ru.
На этом адресе, а точнее - сайте были собраны убийцы и преступники со всего мира, начиная с Усамы бен Ладена и знаменитого международного революционера-террориста Карлоса Шакала (отбывающего во Франции два своих "пожизненных"), до "чудовища из Шарлеруа" Марка Дютру и даже нашего "героя" Чикатилло... рядом с которым и оказался почему-то Толик!..
Лунин Толик Николаевич
Пол: МУЖ
Национальность: РУССКИЙ
Дата рождения: 03.03.1958
Место рождения: ЛАТВССР Г.РИГА
Инициатор розыска: ГУВД Г.С.-ПЕТЕРБУРГА И ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛ. ГАТЧИНСКОЕ УВД
Дата утверждения постонавления: 04072003
Какое-то время я тупо перечитывал слова, пытаясь вникнуть в смысл происходящего. Потом снова возвращался к "героям" сайта, выхватывая из прочитанного случайные куски... при обыске в номере отеля Ильича Рамиреса Санчеса, в вещах был найден роман Фредерика Форсайта "День Шакала"...
У Шакала было еще два брата... Всех троих звали - Владимир, Ильич, Ленин... "Обычно я вгоняю три пули вокруг носа..." - рассказывал революционер Шакал в одном из своих интервью.
Но в голове все это никак не укладывалось. Казалось, произошла какая-то нелепая ошибка и надо что-то срочно делать, предпринимать... С другой стороны, они наверняка знают, где Толика искать и, если продолжают его искать, значит или делают вид, что ищут... или...
На этом втором "или" в чакре сахасраре как-то потеплело, и на экране монитора побежали буквы - U N D R... только на английском. Видимо, у Толика не оказалось под рукой нашей клавиатуры.
Я еще хотел его спросить - А К А К Ж Е А К А К...
Но на экране появилось второе слово... U N D R 3 .
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Жора Жердев.
2 Вариация на лозунг: "Коммунизм - пыздыр максымардыш пыж", в переводе не нуждается.
3 Undr - чудо (на языке загадочного народа урнов, поэзию которого составляет одно единственное слово) Х.Л.Борхес.
© Александр Грановский, 2012-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2012-2024.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. [О повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...] |
X |
Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |