Душа обеспокоена пропажей
какой-то вещи. Все идет как прежде,
но сердце неспокойно, и душа
тоскует. Некогда живые
глаза подсолнухов покрыты пеплом.
Ученый спор, цветение акаций,
мы долго плакали и наконец уснули,
на кухне у окна пустует стул.
Часы. Тревога. Телевизор.
Как называли эту вещь не помню.
Когда-нибудь придет и твой черед
смотреть на солнце дымными глазами;
пытаясь вспомнить даты, имена,
подолгу шарить по карманам
и находить там мелочь да песок.
Пересекая пустыню, в которой
вперед и назад неразличимы на вид,
с песком в глазах и безоблачным небом,
без происшествий, лишь вверх и вниз
солнце, да выползет вдруг тушкан
или суслик сделает стойку,
свистнет и скроется меж барханов,
в этой пустыне, где речь песка
слышат уши песка да кожа
ящерицы на песке, где любая жизнь
заключается в форму колючки и свиста,
где видеть велосипедиста значит видеть мираж,
пересекая пустыню,
поднимая и опуская ноги,
глядя прямо перед собой,
поднимая и опуская ноги,
верблюд пересекает пустыню.
По черным коридорам драмтеатра
бегает накрашенный мальчик.
Плачет, причитает, просит молока -
в пятницу, ровно в четыре часа
мама его отправилась к предкам.
Ты скажешь: наступает время
спросить у негра, погруженного в молчанье,
дрожа, в фонтане отражаясь целый день:
ты кто?
И услыхать в ответ: никто.
О ножки прежних лет!
Лихие, безумные годы!
Огни горят, играет симфонический оркестр,
Актеры скачут, статуи стоят.
Никто не помнит о войне, никто не помнит
о маленькой, болезненной Карпинской,
которая - ты помнишь - говорила,
что когда-нибудь мы снова соберемся,
когда-нибудь прекрасным утром...
Из-за кулис движенье драмы
приобретает странный ракурс.
Капли пота на лицах протагонистов,
междоусобная возня статистов,
искаженный помреж, ослепительность рампы,
страшная мысль о повешенном осветителе,
фрукты из папье-маше и недопитый коньяк, -
все это, дробясь осколками ad lib.,
рождает под этими сводами какую-то жизнь-в-жизни:
война не кончена, представление продолжается:
загорается надпись: BLACK OUT!
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
