БУДИТЛЯНИН, ИЛИ ПРИСНИВШАЯСЯ ЗМЕЯ
Если судить по фотографиям в семейном альбоме, предки К. все как один были интеллигентами. С пожелтевших карточек смотрели: родители - оба сельские учителя, одетые строго и опрятно; дед с бабкой, сфотографированные в своей библиотеке (неизменный задник из пухлых томов); дяди и тети - кто за письменным столом, кто за кафедрой, кто в лаборатории. Был даже снимок младшего брата дедушки (мать говорила, таких принято называть "старый малый"), где родственник стоял едва ли не в обнимку с Курчатовым. Еще один неизвестный предок был облачен в рясу и скуфью - не интеллигент, конечно, но и обычным человеком не назовешь.
Разглядывая альбом, К. всегда испытывал легкое уныние. Иногда - тревогу. Ему чудилось, будто у него внутри шевелятся "интеллигентские гены" - пробуждаются, намереваясь и его посадить за письменный стол или превратить в ученого. Частички голубой крови содержались в организме, как бациллы туберкулеза. Полностью их не искоренишь, но можно сдерживать, контролировать, чтобы зараза не множилась. Собственно, для этого К. и пересматривал старые фотографии - чтобы не забывать, в кого со временем может превратиться. Курильщикам и алкоголикам ведь показывают снимки запущенных больных.
Становиться интеллигентом К. не планировал; ему претила даже мысль, что он станет носить очки и шляпу, разговаривать чеховским языком и рыться в книгах. Все это казалось разновидностью деградации. Чтоб обезопасить себя от интеллигентской угрозы, К. поступил в колледж и выучился на автомеханика. Окончил кое-как, на тройки. Любые проявления творчества и тягу к знаниям глушил пивом, марихуаной и голливудским кино. Не читал ничего, кроме надписей на стенах подъезда и газеты "Советский спорт", где его интересовали статьи о футболе.
В девятнадцать лет в его жизни появилась постоянная подруга Варя, которая через полтора года сделалась женой. Родилась дочка с непролетарским именем Сюзанна. Жизнь потекла размеренно и просто. Все как он хотел.
И вот однажды, когда К. подзабыл и про семейный фотоальбом, и про "интеллигентский туберкулез", вирус прорвался снаружи, причем из самого, казалось бы, безопасного источника - от Ромки Козакова, напарника по автомастерской.
Ромка носил спортивный костюм, в котором меньше всего походил на спортсмена, всегда коротко стригся, не стесняясь бугров и шрамов на голове, и сплевывал после каждого произнесенного предложения - будто точку или восклицательный знак ставил.
- Вчера с Бурым абсент пили, - доложил Ромка, вытирая ладони тряпкой. - Чувствую себя, точно подвергся Загадочному Ожесточенному Воздействию - ну, как в том фильме у Гринуэя. Хочется летать, а приходится под машинами ползать.
Он только что вылез из-под автомобиля, и на страдальческом похмельном лице блестело машинное масло.
- В каком фильме? - не понял К.
Он даже фамилии такой не слышал - Гринуэй.
- Ну, "Падения". Это псевдодокументалистика, про людей, якобы подвергшихся Загадочному Ожесточенному Воздействию. Они мутантами стали, заговорили на инопланетных языках и прочее... - Ромка сплюнул на бетонный пол. - Не смотрел, что ли?
К. немного удивился, но особого значения словам напарника не придал. В конце концов, абсент и правда действует странно. Особенно если с папиросами, которые Ромка вечно курит.
Однако разговоры становились необычнее день ото дня. Ромка упоминал Верди и Кандинского, повествовал про малоизвестного кубинского поэта Гастона Бакеро и художника Чюрлениса - автора картины "Соната моря". Ромка умудрялся сплетать истории о пьянках со стихами испанских мистиков, а байки о своих любовных похождениях украшал постулатами бусидо.
Встревоженный поведением товарища, К. обратился к мойщику Геннадьичу - суровому мужику пятидесяти лет с медным от никотина лицом и словно из того же набора ладонями.
- Не кажется тебе, Геннадьич, что Ромка странным стал? Книжки всякие читает, журналы толстые. Он будто не в сервисе работает, а в университете преподает.
Геннадьич впал в недолгое раздумье - рот серпом, чугунный подбородок, усы как два ятагана.
- Человек всегда на своем месте, - ответил он наконец. - Просто иногда ему кажется, что он хочет другого. Вот Салман Рушди сказал однажды Кроненбергу: "Я, Дэвид, всегда хотел фильмы, как и ты, снимать". А Кроненберг, кобель канадский, удивляется: "Надо же, а я мечтал писателем сделаться!"
- Какой шалман?
От неожиданности К. совсем растерялся.
- Салман Рушди. Букер Букеров. "Шайтанские аяты"... - пояснил Геннадьич, пронзая К. недоуменным взглядом. - Не читал? Может, и Кроненберга не смотрел?
Несколько дней К. ходил на работу как с полиэтиленовым пакетом на голове. Общался мало, все больше по делу. Ему казалось, что наваждение пройдет, если не обращать внимания на странности.
Однако странности не прекращались. Ситуация обострилась однажды вечером, когда в дверь квартиры постучали. Варя и Сюзанна находились на кухне - что-то там жарили и смеялись. К. поднялся с дивана и отпер дверь. На пороге стоял вдрызг пьяный Ромка. Карман на его куртке был оторван, материя свисала изнанкой наружу.
- Ты чего? - удивился К. - Где так нализался?
Он отступил на шаг, но Ромка заходить отказался, поманил в темный подъезд. Они присели в закутке у мусоропровода и закурили.
- Странным ты стал, Ромка, - сказал К. - Прямо не узнаю тебя. Случилось что-то?
Напарник повернул к нему хмельное лицо.
- Я ведь раньше ничем таким не интересовался, - покаялся он. - Пока тебя не встретил.
- При чем тут я?
- Сам не знаю. Какие-то флюиды от тебя исходят - эманации, как сказали бы теософы. Поработаю с тобой в смену - и внутри что-то шкварчит, пробивается. Вот и сейчас...
Он затянулся так сильно, что красный огонек на сигарете сделался продолговатым.
- Что сейчас?
- Чувствую, душу во мне будто вскапывают.
- Кто вскапывает?
- Да ты, ты! - Ромка бросил окурок в мусоропровод, с лязгом закрыл люк и вдруг заговорил высоким штилем: - Иногда испытываешь неприязнь к слишком правильному и честному персонажу кинофильма. Так и меня начинает воротить от собственной жизни - спокойной и бессмысленной. Моя жизнь - постное блюдо! Ой как хочется каждую секундочку солью заправить! И даже не солью - перцем пополам с порохом! Горлодером на крови!
Это прозвучало как цитата - эдакая смесь Шекспира и Шукшина, но К. понял: Ромка говорит сам и от души. Что-то клокочет у него внутри, будоражит, мешает спокойно жить. И винит в этом напарник его, К.
На следующий день Ромка на работе не появился - отзвонился в обед, сказал, что заболел. А вечером загромыхал телефон. К. снял трубку и услышал бодрый голос.
- Я понял все! - кричал Ромка воодушевленно. - Ты будитлянин!
- Кто?
- Русские футуристы Хлебников и Маяковский так называли себе подобных. Только они говорили: будетляне. Через "е", от слова "будет". А я этот термин видоизменил, втолкнул в него новый смысл. Я произношу: будитляне, через "и". От глагола "будить". Вот ты, К., и есть будитлянин: ты пробуждаешь людей духовно и нравственно, выводишь из спячки.
К. опустил трубку на рычаг. Что за бред? При чем тут он? Как может ничем не интересующийся человек у других пробуждать тягу к знаниям? Не говоря уже о духовности.
Утром К. сам позвонил в автомастерскую и сообщил, что заболел. Он решил провести хоть один день вдали от безумных коллег. Побыть с женой и дочкой - что может быть полезней для разгоряченного ума?
День прошел прекрасно. Варя начала делать заготовки на зиму. Закатывали овощи в банки, шутили, смеялись. Жена напевала: "Я режу, режу морскую капусту", хотя капусту резала обыкновенную. Сюзанну это жутко веселило, она покатывалась со смеху. Девочка пока ничего не говорила, хотя педиатр еще год назад уверял, что это вот-вот произойдет. Впервые за несколько лет они наделали пельменей. А за ужином, когда дочка уже спала, распили с женой бутылочку перцовки - "малютку", как они ласково называли емкости в двести пятьдесят грамм.
В постели перед сном Варя сказала:
- Какое счастье, что ты у меня есть! Ты - моя приснившаяся змея!
- Что это значит? - насторожился К.
- По-моему, это из веданты, - объяснила Варя. - Парадокс заключается в том, что змея, укусившая во сне, может пробудить человека, хотя сама, по сути, нереальна. Так же и в майе может найтись что-то иллюзорное, что разбудит человека, приведет его к просветлению.
И это говорила жена - ничем, кроме кулинарии и вязания, не увлекающаяся! Варя, у которой чередовалась подписка журналов: год - "Работница", год - "Крестьянка". К. ощутил, как земля (а точнее, кровать) уходит из-под него, а вокруг закручивается невидимая спираль - удавьи кольца или что похуже.
"Приснившаяся змея... - повторил он про себя. - Хм. А образ-то красивый!"
Следующий день он решил побыть в одиночестве, занимаясь накопившимися делами. Однако везде, куда бы он ни сунулся, его подстерегали сюрпризы.
Женщина в киоске "Союзпечати" посоветовала взять "Литературную газету" вместо "Советского спорта".
- Там интервью с Кшиштофом Занусси, - обосновала она. - Недурно, можете мне поверить! Сама трижды читала.
Озарение накатило и на ремонтника в обувной мастерской.
- Вы думаете, молодой человек, будто я от скудоумия ваши кроссовки чиню? - спросил он. - Увы, мало кто понимает, что профессия обувщика более всего располагает к размышлению. Недаром Яков Бёме - тот, кого Гегель назвал первым немецким философом, - постукивал молоточком, когда сочинял эзотерические трактаты. Да, он был сапожником, молодой человек! И Сократ чинил сандалии или что там они носили у себя в Элладе.
Старичок кондуктор в трамвае заговорщицки подмигнул, точно их с К. объединяла некая тайна. Выходя из вагона, К. даже осмотрел билет - нет ли на нем масонской символики или секретного шифра? Два ноля на номере слились в горизонтальную восьмерку - символ бесконечности. Может, это и есть знак? Свидетельство того, что мир вокруг преисполнился высшим смыслом.
Дома за ужином К. с опаской поглядывал на Сюзанну. Не подверглась ли пробуждению собственная дочь? Но нет, двухлетний ребенок неумело орудовал ложкой, как веслом, и шипел что-то свое.
"Слава богу, - подумал К., - есть хоть какая-то опора в мире, и эта опора - дети, которые пока не разговаривают".
А назавтра К. ушел в ретрит. Он заперся в комнате, объявив жене через дверь, что отныне будет выходить только за едой и в туалет. И в такие моменты ему нельзя докучать вопросами. Он сказал, что в дом запрещено приводить посторонних людей. И вообще нужно оставить его в покое на неопределенное время.
К. уединился не с целью просветления. Он решил избавить человечество от своего влияния. Иначе гибель. Что станет с миром, где каждый читает Кафку и смотрит Гринуэя? Некому будет работать в автомастерской. Не о ком будет писать в "Советском спорте" и в "Крестьянке". Толпы интеллигенции - это не только излишне, но и губительно. Интеллигенты и интеллектуалы вымрут без подавляющего большинства рядовых граждан. Недаром же Платон изгонял из своего идеального государства поэтов и...
К. схватился за голову: откуда он это знает? Какой Платон? Что еще за Кафка? Он прошелся от окна к дверям и обратно. Теперь, в одиночестве, он ясно ощутил, что заряжен некой силой, действующей помимо его желания. Это и есть подарок предков. Столетиями сила копилась и множилась, пока на нем не достигла критической массы. Вот что произошло! Крупицы активных изотопов уже сложились, и ядерную реакцию не остановить.
В дверь постучали.
- К., открой! - попросила Варя. - Моя мама приехала, Кристина Анатольевна. Хочет с тобой поговорить.
- Ни в коем случае! - взмолился К. - Не приводи ко мне новых людей!
- Что значит "новых"? - обиделась Варя.
- Никого не приводи!
- Тебе придется с ней поговорить! Она сюда сорок минут на трамвае ехала, с пересадкой.
- На трамвае? - переспросил К. и вспомнил вчерашнего кондуктора.
Что-то знал этот старик, но ничего не говорил, лишь загадочно улыбался. К. выскочил из комнаты, пронесся мимо жены и изумленной тещи. Он прибежал к трамвайной остановке, уселся на скамью и стал вглядываться в подъезжающие и отходящие вагоны.
"Удивительно, все кондукторы такие разные, - думал он. - Грузные женщины, девчонки - едва ли не школьницы, мужики с военной выправкой, суетливые старушки. Ни один не похож на другого".
Только после часа наблюдений К. увидел знакомую фигуру и прыгнул в вагон. Для начала он, как положено, сел и взглянул в окно. Трамвай двигался по четвертому маршруту. К. часто добирался на нем до работы, однако сейчас ехал в противоположном направлении, куда-то в промзону. Падал первый снег, укрывая белым осеннюю грязь, опускаясь на желтые листья.
- Снова вы! - заметил подошедший кондуктор. - Обычно в другую сторону ездите. А тут уже дважды... Работу поменяли?
- Я вас искал, - признался К. и почувствовал себя неловко.
- Чем могу?
Старичок принял плату, протянул сдачу и билет.
- Даже не знаю, с чего начать... Ничего необычного не ощущали рядом со мной? Знаков не замечали?.. Извините, я не сумасшедший. Просто вы так подмигнули в прошлый раз. Я подумал...
- Да вы не тушуйтесь, - успокоил старичок и присел рядом.
Его седые усы очень гармонировали с серебристой бляхой "Гортрамвай" на жилете.
- Знаки - они же везде, а в трамвае особенно. По трамваям можно будущее предсказывать, получше, знаете ли, чем астрологические прогнозы будет. А вы просто не на то смотрели.
- Я на восьмерку из двух нолей смотрел, - сказал К. - А на что надо было?
- Ноли ничего не значат, это обычный дефект. Последние две цифры - вот настоящий знак, послание Вселенной.
К. вынул из кармана билет.
- Двенадцать? - удивился он.
Именно единицей и двойкой заканчивался номер на билете.
- Что же это за послание?
- Ну как, двенадцать - сакральное число. Это количество людей, которых может пробудить один человек. Самое, так сказать, оптимальное число, заложенное природой, гармоничная система. Не зря же платоновская модель Вселенной была додекаэдром.
К. с интересом заглянул в стариковские глаза. Голубые зрачки словно плавали в мелких лужицах, раскачивались.
- То есть я пробужу двенадцать - и все закончится?
- Конечно. Всегда так было. Двенадцать олимпийских богов, двенадцать месяцев, двенадцать присяжных, двенадцать нидан, образующих круговорот сансары... Все видят эту закономерность, да никто не обращает внимания. У преподобного Сергия Радонежского было двенадцать общинников, а если кто-то уходил, ему тут же находилась замена. Историки пишут, что Сергий набирал учеников по количеству апостолов, но ведь такое утверждение - кощунство! Преподобный Сергий был очень скромен и смирен, разве мог он таким образом подражать Иисусу? Даже думать об этом нелепо! Как вы себе это представляете? "Товарищи монахи, сегодня из общины в мир удалился Иосиф. Нужна замена, какие будут предложения?" Или: "Ты, Никифор, конечно, праведный человек, почти святой, но у меня все укомплектовано - двенадцать, как у Христа".
Старичок сам же и посмеялся над этой фантазией, а потом вздохнул, будто мир его смертельно утомил.
Трамвай остановился, и в салон зашли четверо работяг.
- Ну все, мне пора, - сказал кондуктор и поспешил обилечивать пассажиров.
"Двенадцать", - проговорил про себя К. и начал подсчитывать: Варя, Геннадьич, Ромка Козаков, сапожник-философ, Варина подружка Настя, на детской площадке составляющая мандалу из песка и стеклышек... Он насчитал одиннадцать человек, и больше никто в голову не приходил. Разве что соседка с первого этажа, неожиданно принявшая обет молчания. Хотя она, скорее всего, просто сумасшедшая. У нее и раньше закидоны случались.
К. сошел на незнакомой остановке возле пожарной части. Он пересек рельсы и сел на трамвай в обратную сторону. В вагоне было полно замученных людей. К., как и все, угрюмо уставился в окно, но мысли его одолевали особенные, не как у всех.
"Слава богу, скоро все прекратится, - думал он. - С двенадцатью пробудившимися уж как-нибудь справлюсь. Дюжина гармонична - это гораздо лучше, чем просветленный мир с обычным автослесарем в центре Вселенной... Но кто станет этим двенадцатым? С кем я еще не общался?.. Да какая, собственно, разница? Пускай это будет теща. Приду домой - осчастливлю Кристину Анатольевну, и делу конец!"
Дверь квартиры отворила Варя. Вид у жены был радостный, ей явно не терпелось поделиться новостью.
- А где твоя мама? - спросил К., оглядывая из прихожей комнаты.
- Мама уехала. Сказала, что ты странный. Обиделась, кажется... Представляешь, Сюзанна наконец заговорила!
- Ого! И что сказала? Мама?
- Нет! Сидела на полу и вдруг сказала: "Папа".
- Папа?
- Я ей показывала старые фотографии из твоего альбома, а она говорит: "Папа". А потом еще: "Папа выскочил. А то сидел как Пифагор".
- А потом?
- Какое "потом"? Больше ничего. Что ты хочешь от ребенка? Это же ее первые слова! Раздевайся уже, ужинать будем. Я и "малюточку" взяла - отпраздновать.
© Денис Гербер, 2021-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2025.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Алексей Смирнов. Где стол был яств: и Доктор Энгельгардт. Два рассказа [Бритая Маковка толкнула Косички, качнулись Банты. Лиза и Коля – октябрята, но без пяти минут пионеры – остановились и завороженно уставились на сутулого...] Елизавета Григ. Сима [Эта необыкновенная история началась в соловьиную ночь – в самое подходящее время для всех необыкновенных историй на свете. Говорят, не поют соловьи, они...] Яков Каунатор. Кто же ты есть, как тебя звать... (Булат Окуджава) [Формула рождения стихов Булата Окуджавы до чрезвычайности проста: взгляд, восприятие; чувство; осмысление...] Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" (2013) Часть II [стать его сталкером / проводником / в новый мир / вещей букв людей / взять на себя ответственность / за его судьбу...] Татьяна Куземцева. И надеяться, и любить... [Как бесполезны дни – благословенны ночи, / И горести мои завязли между строчек. / И разве кто спасёт? А впрочем, что за дело... / Пожалуй, это всё...] Екатерина Вольховская. Чёрный пёс и другие [Кто разберёт их – о чём говорили / Девочка с куклой ночами под пледом? / Кукла любила глазами и бантиком, / Девочка – голосом, тихим и тёплым.....] Никита Николаенко. Взгляд обывателя [По прошествии нескольких недель я стал задаваться вопросом – а что же тогда произошло в тот жаркий день и происходило ли что-то стоящее на самом деле...] Владимир Буев. Пять рассказов о судьбах крымских татар в обрамлении прелюдий и ноктюрнов [Репортаж с творческого вечера писателя Шевкета Кешфидинова. Литературно-музыкальная композиция Шевкета Кешфидинова и Зеры Джемиловой, посвященная Крыму...] Зина Виноградова. Одна сплошная исповедь [Презентация книги Макса Батурина (1965-1997) "Гений офигений" в рамках проекта "Бегемот Внутри" в Малаховке.] Валерий Горюнов. Пиратская летопись о времени и себе (О книге Матвея Цапко "Экранка") [...как в любой летописи, записанные события и воспоминания постепенно выцветают и становятся неясным гулом прошлого, но у нас все равно остаётся недоступный...] Александр Хан. Созерцание и размышление (о стихах Александра Разина и Дарии Солдо) [Отзыв о стихах участников 103 серии литературно-критического проекта "Полёт разборов" Александра Разина и Дарии Солдо.] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
