Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




РАЗГОВОРЫ  В  ЦАРСТВЕ  МЁРТВЫХ

Шесть диалогов


Великому насмешнику
Лукиану Самосатскому






Пушкин и Баратынский

Пушкин (вбегая): Не подскажете, где здесь клозет?

Баратынский (мрачно): Зачем тебе? Ты же умер.

Пушкин: Наконец-то! Наконец-то!

Баратынский (заметно всполошившись): Да ты что кричишь? На том свете отдохнуть не дадут...

Пушкин: Абрамыч, дорогой! Как я тебе рад!

Баратынский: Ну, ну, только целоваться не лезь... Что ты так рад? Что тебе по нужде сходить некуда?

Пушкин: Да просто со мной никто не разговаривает!

Баратынский: Как это?

Пушкин: А вот так. Только рукоплещут и поклоняются. И молчат. Вроде как после меня уже и сказать нечего.

Баратынский: Как это нечего?

Пушкин: Ну натурально нечего. Я - солнце русской поэзии. Всё самое лучшее я уже сказал, и после меня, понимаешь, бессмысленно. Вот я и донимаю людей дурацкими вопросами: может, случайно ответят, так я хоть с кем-то поговорю. И так уж двести лет...

Баратынский (перебивает): Постой, постой. Как это нечего сказать? А я? Я же тебя на пять лет пережил, я же писал...

Пушкин: Абрамыч, окстись, чего ты там писал? Про что? (прыскает) Про пироскаф?

Баратынский: Теперь я понимаю... (встаёт и молча уходит)

Пушкин: Ты куда?! Абрамыч... Вот балбес... Погоди... Чёрт, и так каждый раз...




Лермонтов и Мичурин

Лермонтов склоняет голову, долго прислушивается, потом смотрит вверх.
К нему приближается Мичурин.


Лермонтов: Ох, вот ведь горе...

Мичурин: Вы, товарищ, ждёте кого-то?

Лермонтов (молчит)

Мичурин: Вы, товарищ, не от Совнаркома здесь?

Лермонтов (молчит)

Мичурин: Никакого порядка. Хоть из гроба не выходи. Работаешь, работаешь всю жизнь, а потом на тебе - безо всяких объяснений неизвестно куда. И никакого порядка, даже заняться нечем. Я вот, например, товарищ, полезным делом занимался: растения изучал, деревца сажал, а теперь? Теперь, я вас спрашиваю, что?

Лермонтов: Ты деревья сажал?

Мичурин, Да, а что?

Лермонтов: А дубы?

Мичурин (припоминая): Было пару раз. А вы... то есть ты.. зачем спрашиваете?

Лермонтов: Да я вот хотел, чтоб он склонялся и шумел, а он не шумит.

Мичурин: Кто?

Лермонтов: Да дуб...

Мичурин (с опаскою косясь): А... дуб...

Лермонтов: Да вы, наверное, в школе читали. Меня Лермонтов зовут, Миша. Меня еще убили очень давно. Помните такую историю?

Мичурин: Что-то припоминаю... Ах, да, точно! "Надо мной чтоб вечно зеленея..." И так далее.

Лермонтов (оживляясь и подняв палец): Вот-вот...

Мичурин: Хорошо вам, товарищ Лермонтов. Вы же успели хоть что-то продумать насчёт загробных дел. Хотя бы дуб себе запланировать и... что там еще? А, голос нежный... А нам, неверующим, как быть? Мы же думали, что всё, баста. А тут, оказывается, еще ничего и не кончилось. А плана никакого у меня вот, например, нету. Нам в диамате не писали про такое долгое планирование. Чем я буду, извините, заниматься? У вас хоть вот дуб...

Лермонтов: Да что дуб? В том и дело, что никакого дуба! Года до пятидесятого пошумел и замолк. Вроде не срубили, стука, по крайней мере, не было. Замолк и всё.

Мичурин: То есть у вас тоже все планы кувырком?

Лермонтов: Вроде того...

Мичурин: Вот, представьте, и верующие люди - то же самое. Живут всю жизнь, потом еще за дверью гроба собираются жить, а планов-то никаких не строят! Кто им собственно сказал, что душе, если она вообще существует, ничем не надо заниматься, оторвавшись от тела?..

Лермонтов: Вы можете помолчать? Мне не слышно.

Мичурин: Ах, извините. Не буду вам мешать. До свидания...


Лермонтов долго прислушивается, потом, обхватив голову руками, начинает что-то беззвучно шептать.




Маркс и старуха

Старуха лежит на облачной мякине, вытянув руки по швам.
Маркс вылезает из люка, откуда вырываются языки пламени.


Старуха: Вот, святые угодники, что деется-то...

Маркс: Бр-р-р.

Старух: Ой, сердешный, ты чай не чёрт?

Маркс: Какие черти, дура? Это всё предрассудки!

Старуха: Что за рассудки?

Маркс: Пред-рас-суд-ки.

Старуха (растерянно улыбаясь): Не слышу, милый. Аппарат, видать, в гробу остался. Ты погромчее говори...

Маркс: Ой, ладно, толку не будет. (пауза) Извините, а вы не могли бы меня убить?

Старуха: Ой, батюшки, да ты чё мелешь-то?

Маркс: Понимаете, я, кажется, умер, но, по-моему, как-то неправильно умер. То есть не совсем. А это не сходится. Это, как бы вам объяснить, противоречит моим принципам.

Старуха: Чего-то я не разумею. Коли помер, так лежи и не пикай.

Маркс: Ну, вы сами посудите, вот скоро будет революция, если еще не началась. Скоро мои товарищи сюда придут. Много товарищей. Я так подозреваю, что, судя по тому, как дела обстояли в Европе при моём... скажем так, отъезде, тут скоро будет толкучка, как в лондонском метро. Они приходят, а я здесь. И что я им скажу? Я же их учил, что кроме тела ничего нет. Что это всё (обводит рукой вокруг) фикция, миф. Неудобно получится.

Старуха: Чего неудобного-то? Всё как положено. Люди мрут - нам дорогу трут. Передний заднему - мост на погост.

Маркс: Да вы поймите! Нельзя мне здесь! Мне надо срочно умереть...

Старуха: Так ты уже.

Маркс: Надо так, чтоб накрепко, чтоб уж окончательно. Чтобы всё сошлось: что кроме тела, ничего у человека нет.

Старуха: Вот ты, милый, говоришь, тело. А раз ты в ентих телах так понимаешь, ты мне объясни, почему я там старая была и тут тоже старая. У души ведь ноги не ноют. А у мене ноют.

Маркс (ободряясь): Вот! Я же говорил! Я был прав, чёрт возьми! Ладно, старая, мне пора. Пойду, убьюсь обо что-нибудь.


Убегает с радостным криками.




Шаламов и Путин

Путин: Ой, что это? Где это я?

Шаламов: Новенький, что ли?

Путин: Да я так, на минуточку. Я во сне заскочил.

Шаламов: А, временный... Понятно. Закурить есть?

Путин: Не курю, извините.

Шаламов: А сигареты бы надо при себе носить...

Путин (неловко переминаясь): А вас, извините, как зовут?

Шаламов: А тебе-то что?

Путин: Просто, интересно.

Шаламов: Шаламов я. Варлам Тихонович.

Путин: Что-то такое припоминаю...

Шаламов: Так ты с Большой Земли, значит?

Путин: Угу.

Шаламов: Ну и как там? Как Россия? Построили коммунизм или пуп надорвали?

Путин: Да не получилось. Как-то всё не заладилось. Величайшая геополитическая катастрофа и всё такое.

Шаламов: Я так и думал. А теперь что строите?

Путин: Да не знаю. Так-то ничего. Живём пока живётся. Газ есть, нефть есть. Чего еще надо?

Шаламов: А люди?

Путин: Ну, не знаю. Люди, вроде, тоже еще есть. По крайней мере, вчера еще были. Пока я спать не лёг.

Шаламов: Людей надо беречь. А то у нас по жизни никого не жалели. Это всё обычно плохо кончалось. Не учит нас история.

Путин: В смысле?

Шаламов: Ладно, проехали.

Путин: А где тут выход? А то мне обратно надо.

Шаламов: Нашёл, чего спросить.

Путин: Ну, ладно. Я сам поищу. Всего доброго!

Шаламов: И тебе не хворать.




Ахилл и черепаха

Черепаха: Слушай, любезный, тебе же оракул ясно сказал, чем всё закончится. Зачем же ты в эту Трою полез? Жить надоело?

Ахилл (важно): Такова была воля богов. Против рока не попрёшь.

Черепаха: Какой рок, добрый молодец? Ты что, книжек не читал? М.Л. Гаспаров и В.Н. Ярхо убедительно доказали, что значение рока у древних трагиков сильно преувеличено!

Ахилл: Дура, я не из драмы. Я из эпоса.

Черепаха: Извини, запамятовала...

Ахилл: Слушай, черепаха. А ты, вообще, чего тут делаешь? Тут людской рай, зверям тут делать нечего.

Черепаха (язвительно): Еще скажи, что тебе как великому герою полагается отдельный рай с видом на развалины Илиона.

Ахилл: А то!

Черепаха: А то, что вы, люди, зазнались. Вознеслись почти до богов. Я тебе вот что предскажу, точнее всякого дельфийского мошенника: самое страшное с людьми случится тогда, когда они поймут, что всё живое вокруг тоже имеет душу. И нет никакой разницы: сожрать корову или сожрать человека. И в ужасе отшатнутся от того, что наделали, какие страшные раны земле нанесли.

Ахилл: Так что ж, теперь, мяса не есть? А как же боги? Им же жертвы надо приносить.

Черепаха: Да к чертям твоих богов!

Ахилл: Да ты еще и кощунствуешь, мерзкая тварь! Сейчас ты испытаешь на себе мощь моей длани!

Черепаха: Догони сначала.


Убегают.




Лукиан и Зевс

Зевс: Ну-ка, поди сюда, срамник!

Лукиан: Это ты мне?

Зевс: (ехидно) Тебе, тебе!

Лукиан: Что тебе нужно от меня, старикан?

Зевс: Это ты сочинял похабные сказки, смущал народ, говорил, будто меня нет?

Лукиан: Ты о чем?

Зевс (нахмурясь): Прикидываешься?

Лукиан: Да кто ты такой, собственно?

Зевс: Я кто такой?! (мечет большую молнию)

Лукиан: Ты из осветителей местных что ли? То-то я думаю, куда я попал... Я что, в театре?

Зевс (иронически): Ага, в театре. Сейчас мы с моим детьми-хоревтами тебе такую комедию устроим...

Лукиан: Э, э. Остынь, отец.

Зевс: Ну ты совсем дурак, или у вас в Сирии все такие? (подбоченясь) Я же Зевс!

Лукиан: Серьезно? А я думал, ты не такой...

Зевс: И какой же?

Лукиан: Ну, побольше, подороднее. А то ты худой какой-то, борода жидкая.

Зевс (грустно): Похудеешь с вами... Одни атеисты кругом. В распятого-то уже не верят, не то, что в меня...

Лукиан (прищурясь): Ты точно Зевс?

Зевс: Да точно, точно.

Лукиан: Тогда ты, наверное, знаешь, где тут достать вина. Я уже веков двадцать слоняюсь, и ни одной харчевни. Одни облака безвкусные. Хоть какой-нибудь скифской бурды достать бы...

Зевс: Да я и сам не знаю. Как-то не заботил меня этот вопрос...

Лукиан: А пойдём поищем, а то я в тот раз Диогена взял с собой искать, так он всё с фонарём носился, как бешеный осёл - никакого толку от него.

Зевс (потирая хрустящую молнию): Ну, этого убогого надо было еще в колыбели шарахнуть... Ладно, пойдём.


Оба встают и направляются в розовеющую на закате теснину мягких кучеобразных туч.
Еще некоторое время слышатся их голоса.


Лукиан: ...А вот что я тебе еще расскажу. Диоген говорит Полидевку: "как только выйдешь на землю - кажется, ведь завтра твоя очередь воскресать, если увидишь где-нибудь Мениппа-собаку..."


Еще долго за тучами не стихает громкий смех Зевса.




© Антон Чёрный, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность