Словесность

[ Оглавление ]







КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



МЧАСТЬЕ


 


      * * *

      Грач-терапевт и ворон-карррдиолог
      солгали ей, что путь туда не долог -
      гораздо ближе, чем казалось бы.
      И что бежать не стоит от судьбы.
      А нужно шаг замедлить и смотреть,
      как птицы вязнут в воздухе тягучем,
      засахаренном, темно-голубом,
      приклеенном к тяжеловесным тучам.
      И диск Луны, обугленный на треть,
      хотел бы, но не может умереть.
      И ночь сама в себе находит дом

      _^_




      BLOOD MOON

      С расстегнутой ширинкой веселый и хромой
      Вела его Маринка с кладбища домой
      Он не сопротивлялся как будто жить хотел
      Как будто бы остался а не в провал слетел
      Так лишний лист бумаги слетает со стола
      Так проникают маги сквозь липкий слой стекла
      Так приникают вдовы
          Не так не так не так
      Он шел за жизнью новой
      К бессмертью не готовый счастливый как дурак

      _^_




      * * *

      По утрам соседи выгуливают собак.
      Я выгуливаю себя, я редкая су-
      как непрочны ремни на рассвете, и как,
      задыхаясь в наморднике, счастье несу,
      а Т9 все правит на "мчастье". Умчись,
      научившись, как такса, летать над кустом.
      Это твердая такса - плати и учись
      удаленно: нельзя отложить на потом
      часть себя; накопить, не потратить, вернуть-
      ся в единственный мир без границ и замков.
      Занимается день над страной дураков,
      где начало берет и кончается путь

      _^_




      * * *

      откладывать цветенье до завтра до весны
      садовник и растенье - мы все обречены
      но завтра будет лето вослед - зима-весна
      разлившаяся Лета в окно уже видна
      пороги перекаты и отмели и плес
      но мы ли виноваты что нес да не донес
      в Эдем путеводитель нам ангел вождь учитель
      и вдруг сменил маршрут за несколько минут
      до вышнего предела где сердце не болело
      и новые тела для нас лепила мгла -
      так пекарь месит глину так тесто мнет гончар
      так мать толкает в спину уча держать удар
      поднимет и уронит но выпросит у тьмы
      и кто кого хоронит еще не знаем мы

      _^_




      * * *

      Тоже была юной розой, не храпела, когда спала на спине.
      И самый душистый, родной невесомо лежал на мне.
      А теперь я розовый куст. И сад пуст, и дом пуст, -
      так говорила себе она, когда лежала без сна
      в твердой постели в конце декабря,
      всем телом горя, как заря, съевшая пол небосклона.
      И в углу улыбалась мадонна.
      Сколько помню ее - юна.
      Хоть бы морщинка или пятно кератомы на впалой щеке
      и всегда младенец в руке,
      нет - на руках. Как поэт писал: "на раменах".
      "В лежащем сейчас на раменах твоих
      паденье, одних возвышенье других...".
      Мама, зачем этот страх,
      Этот ужас, и Фобос, и Деймос, и мрак
      завершения пути,
      и все звёзды, которым не больно уйти?

      _^_




      * * *

      Между нами демиургами,
      мне твой мир, в котором - мор,
      с Питтсбургами, Петербургами
      так и снится до сих пор,
      с Гамбургом, с Гвадалквивирами,
      с их речной ручной волной,
      с незнакомыми квартирами
      в наш законный выходной,
      с заоконными отелями
      в будни наших редких встреч,
      где лежали и седели мы,
      став светлей, чем эта речь
      на родном, транслитом набранном,
      дважды в год, но языке.
      Утром повернуться на спину -
      как осколком по руке.

      _^_




      * * *

      "Я коуч", - говорит она. - "Открываю рот
      только от большой любви или за деньги.
      Если мои принципы вас задели -
      это камень в ваш огород.
      Это ваша личная неискупимая Mea culpa,
      ваша пульпа, шлам, лиозоль.
      Если опыт кровью не куплен...
      В общем, дальше вы знаете: жизнь - боль".
      "Я учу вас учится у жизни", - говорит она, и нервно смеется,
      и делает знак рукой вот так: ни с места дурак.
      Значит, тебе больше ничего не остается,
      как молча идти на дно, чтобы оттолкнуться от дна.
      Потом будет весна, и лето. Опять целое лето,
      которое опять потеряется где-то -
      не сбережешь, не сохрани-
      -шшшь! Как медленно сердце бьется.
      "Замедляйся", - она говорила, - "Заземляйся, а то улетишь".
      Туда, где ни болей, ни радостей - только бои без правил,
      бездна без дна, неразборчивое "та-та-та".
      Как она плакала и кричала: "Зачем ты меня оставил",
      как на холм твой бросалась. Так и не выучила ни черта

      _^_




      * * *

      Низко летящий визэйровский самолетик,
      малиновый, сладкий взору, бело-розовый, как зефир,
      делает круг над мостом Патона - и от нежности заходится сердце.
      Помнишь тысячи мест, где мы умели летать
      и обнимать друг друга? Пусть над ними всегда поднимается солнце
      и в воде обводного канала отражается лунный диск.
      Да, теперь мы встречаемся иллюзорно. В наших общих пространствах -
      августовских, сентябрьских - день один на двоих и разные ночи.
      Но сшивает-латает-штопает маленький самолетик
      эти дыры, лакуны, на глазах расползающиеся прорехи
      в ткани жизни. О как же была она златотканна,
      густо вышита лазоревыми цветами, изобильна, баррочна,
      полдневна, полночна,
      роскошна, как гобелены в музее на Exhibition road.
      Даже вспомнить о ней - как взяться мокрой ладонью за оголенный провод.
      Мы тоже искрились - голые - как под током,
      еще не знающие, каким нас разносит потоком
      по разным розным кластерам и сюжетам.
      "Давай не будем об этом". - "Я буду помнить об этом
      переходя в руки Господа нашего"

      _^_




      * * *

      Ни лето ни зима - два-три смеженья век.
      Лежит кусок дерьма, но это - человек
      в отрепьях. Под мостом ему и стол, и дом,
      и церковь, и тюрьма. И где она, зима?
      И на зубах песок. Он умер бы, как смог,
      но не пора ему остаться одному
      без этих мутных вод, текущих сквозь живот.
      Он тонет в них с утра. Прощанье, как игра:
      по грудь, нет - с головой. Но он пока живой.
      Он воспарит вот-вот и нас переживет -
      бездомный и бездумный, счастливый и безумный,
      безумный, но счастливый, стареть не торопливый -
      вне времени, вне лета - бомбомж, учитель света,
      ошметок бытия. Он спит, как в спальне я,
      где счастья мало, мало, а он как Будда, да
      на берегу канала и твердь он, и вода,
      и воздух, и распад сто вечностей назад.
      Ты, жизнь, мне показала дорогу в райский сад,
      в потерянный Эдем, где нет меня совсем
      и не было. Но было встающее светило
      над утренней водой - упругой, молодой.
      Ах, свет мой золотой

      _^_




      * * *

      Просто сесть на берегу реки,
      свесить ноги в сумрачную воду,
      на закат смотреть из-под руки,
      отпуская солнце и свободу,
      ожидая только темноту.
      Тесно свету в клетке за грудиной.
      Он еще не перешел черту
      между этой жизнью и единой

      _^_




      * * *

      Во всякие такие дни ("ни день, ни ночь" - такие),
      когда останемся одни, нас выберут другие.
      А мы не выбирали их - покорно шли, как дети,
      но без любимейших своих на белом черном свете.
      Мы молча шли, след в след, услад ли горя избегая,
      туда, где будет город-сад: обильны грядки рая,
      цветет чистилище, поет удод в саванне ада.
      Скрипит-поет, как ты - не тот, а не того не надо.

      _^_




      * * *

      Начинается кино made in где-то и давно.
      Все герои постарели, но прекрасны все равно -
      круглощеки, красноглазы. Мы же их узнали сразу,
      мы же с ними заодно
      бились в стекла, мыли рамы, набирали килограммы,
      Выбирали - с кем пропасть, пока ночь ощерит пасть
      и заглотит, не жуя, все, что собирала я -
      в горсть, за пазуху, под кожу.
      И тебя проглотит тоже, горе, родина моя.

      _^_




      ТЕКСТЫ

      1. Киносценарий

      Семейный альбом. "Когда я похожа на стог сена -
      за неделю до родов, беременна младшей,
      будущей супругой моего мужа, Лота".
      "Когда Лай перепутал правый и левый сандалик,
      обувая Эдипа, своего будущего убийцу".
      "Когда все еще были живы".


      2. Роман в двух томах

      о любви зрелой женщины к юному старику:
      "Иногда я думаю о твоем теле,
      точнее, о твоем прекрасном теле,
      точнее, о твоем прекрасном теле
      до того, как его съела болезнь".
      И запятые еще на четырехстах черных страницах.


      3. Либретто оперы

      АаааааАААоооААААооАААаааОооа
      ОООААааааааааААААааааааааооооо...

      _^_




      * * *

      Резеда, левкой и дрок. Сладкий выучен урок.
      Горьких стооооооолько остаётся - надышаться нужно впрок
      этим медом, этим цветом, этим выдохнутым летом,
      этой жаркой пустотой. Подожди, ещё постой
      близко-близко и медово. И о "смерти нет" - ни слова

      _^_




      * * *

      Я твоя первая вторая. Вдвоем толкнем калитку рая,
      в него протиснемся, и сад, не отпускающий назад,
      сомкнет над нами свои кроны.
      Там каждый желтый лист - зеленый,
      сочится медом каждый плод
      и учится прощаться плоть

      _^_




      БРЮССЕЛЬ - АНТВЕРПЕН. МУЗЕИ

      Это не Ангел - вид сзади -
      лысый старик с большими ушами.
      Это не трубка.
      Это не птица, не голубка,
      пролетающая сквозь стены.
      Это не трубка.
      Это не ошибки. Это письмо на чужом языке,
      который ты прикусила, пытаясь солгать.
      Это не трубка.
      Это не твоя блестящая сломанная игрушка,
      не твои день-ночь, спрессованные и плоские,
      в тщетном порыве разъединиться и летать порознь.
      Это не трубка.
      Это ты пытаешься перехитрить время.
      Это не ты.
      "Хуе морген", - говорит Рубенс.
      "Bonjour", - отвечает Магритт.

      _^_




      * * *

      Хотите верьте, а хотите - нет.
      Когда живым явился я на свет
      и знать не знал, что он - потусторонний,
      мне белый вход апостол преградил,
      мне черный вход вратарь плечом открыл,
      но я не мог без маминых стараний
      переступить высокий тот порог.
      И взял меня на ручки мамобог,
      и перенес обратно в свой живот:
      "Пускай еще немного поживет".
      А там всю ночь жар-дерево цветет
      и корни птиц весенних проросли
      сквозь толщу туч и легкий ком земли

      _^_




      ПОСЛЕДНИЙ СЕМЕСТР

      Слишком трудна дорога?
      Скоро переложишь свою ношу на ближних.
      На ангела - небесного лыжника,
      съезжающего с синей тучи
      прямо к боли твоей горючей.
      На Деву с ребенком ее золотым
      (помнит он, как воскресать молодым).
      На Бога, проколовшего острым лучом спину твою и грудь,
      чтобы ты мог, наконец, отдохнуть.
      Острым лучом нестерпимого света.
      Скоро каникулы - целая Лета

      _^_




      ЦВЕТЫ И ДЕТИ

      Мы, родители, удобрение для ваших клумб, для ваших садов.
      Те, кто для вас готов
      стать черепицей для крыш, глиной для стен, окнами ваших домов.
      Те, кто хотел бы жить, но не дожить до последних слов,
      сказанных вами тем, чьих отсюда не видно лиц:
      "Мы, родители, удобрение для ваших теплиц"

      _^_




      * * *

      Небо ноябрьское кротко.
      Облокорабль плывет.
      Мама, подземная лодка, -
      без возвращенья поход

      _^_



      СТАРШИЙ СОН

      Учись заглядывать вперед не слишком далеко,
      А то увидишь молоко, которым старца рвет,
      А то увидишь молоко кладбищенского наста.
      Спеши вперед, но далеко заглядывать не надо.
      Живи со мной, лежи спиной - к стене, лицом - ко мне.
      Потом увидим: за стеной - как в самом старшем сне.

      _^_



      * * *

      Я буду развозчиком пиццы
      В каком-нибудь новом краю,
      Где синие райские птицы
      На желтую кожу мою
      Садятся. И надо ли смерти бояться

      _^_



© Татьяна Чеброва, 2020-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2020-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть II [Эта книга не-прощания с тобой, мой Баку, мой сказочный Зурбаган, мой город Ветров, город осеннего Бога с голубыми глазами небес.] Яков Каунатор. В своём отечестве пророк печальный... [О жизни, времени и поэзии Никoлая Рубцова. Эссе из цикла "Пророков нет в отечестве своём..." / "Всю жизнь поэт искал свою Пристань, Обрёл он...] Рассказы участников VI Международной литературной премии "ДИАС" [Рассказы участниц казанской литературной премии "ДИАС" 2024 Любови Бакановой, Александры Дворецкой и Лилии Крамер.] Полина Орынянская. Холодная Лета, горячие берега [Следи за птицей и закрой глаза. / Ты чувствуешь, как несговорчив ветер, / как в лёгких закипает бирюза / небесных вод и канувших столетий?..] Александр Оберемок. Между строк [куда теперь? о смерти всуе не говори, мой друг-пиит, / зима, крестьянин торжествует, а мачта гнётся и скрипит, / но надо жить, не надо песен ворью...] Полина Михайлова. Света – Ора [Этот новый мир ничего не весил, и в нём не было усталости, кроме душевной...] Марина Марьяшина. Обживая временные петли (О книге Бориса Кутенкова "память so true") [В попытке высказать себя, дойти до сути ощущений, выговорить невыговариваемое, зная, что изреченное – ложь – заключается главное противоречие всей книги...] Александр Хан. Когда я слушал чтение (о стихах Юлии Закаблуковской) [Когда я слушал чтение Юлии Закаблуковской, я слушал нежное нашептывание, усугубляемое шрифтом, маленькими буквами, пунктуацией, скобками, тире...] Юлия Сафронова. Локализация взаимодействий [Встреча с поэтом и филологом Ириной Кадочниковой в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри". Тенденции развития современной поэзии Удмуртии.] Татьяна Мамаева. Игра без правил [Где нет царя, там смута и раздор, – / стрельцы зело серьёзны, даже слишком, – / Наш царь пропал, его похитил вор / немецкий мушкетер Лефорт Франтишка...]
Читайте также: Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I | Галина Бурденко. Неудобный Воннегут | Владимир Буев. Две рецензии | Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") | Александр Карпенко. Крестословица | Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II | Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" | Виктория Смагина. На паутинке вечер замер | Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех | Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью | Владимир Алейников. Моление в начале ноября | Ренат Гильфанов. Повод (для иронии) | Татьяна Горохова. Живое впечатление от Живого искусства (Духовное в живописи Александра Копейко) | Наталья Захарцева. Сны сторожа Алексеева | Надежда Жандр. "Чусовая" и другие рассказы
Словесность