Какали наши детушки где-то на гpязной лесенке
Хахали нашим девушкам пели блатные песенки
Дочки игpали в матеpи дяди игpали в ящики
Были мы все пpедатели жалко не настоящие
Нас умоляли бабушки мы отвечали нетушки
В наших каpманах камушки плакали наши денежки
Есть место, в котором живет
Седой жестяной подстаканник,
Горячая баба на чайник
И зверь, именуемый кот.
Уставшие пить креозол
Сидят там за милую душу
И в полном молчании глушат
Живой огуречный рассол.
Их дни на земле сочтены.
Не бей на прощание блюдца:
Они непременно вернутся -
В 6 вечера после войны...
Не скоро ежедневная попойка.
Я нюхаю стакан: несет конфетой.
Наверно, это было амаретто.
Противно - амаретто после пива.
Не скоро ежегодная уборка.
Встаю из-под стола, тащусь на кухню.
Ну кто вчера сказал "Сама потухнет"?
Теперь вот соскребай свечу со стенки!
Не скоро ежемесячная давка
Перед окошком кассы в институте.
А вот в сельхозе выдают в валюте -
А может, это просто мне приснилось.
Не скоро ежеутренняя корка
Под нос суровой бабушке на стреме.
Автобус приседает на подъеме,
Карабкаясь по Пулковским высотам.
Закон говорит, что тот, кто имеет коня или овцу, равняется коню или овце; имеющий собаку равняется мышонку; имеющий почтенных родителей получает образование; утирающий нос воздыхает; играющий на дуде печалится; имеющий же кота только, только кота и ни соринки денег, будет бит деревянными поводьями по хребту, и многие позавидуют участи его. Ибо у погоняющего осла нет ушей; у доящего корову нет вымени; у сидящего на слоне нет силы, и не имеет семени владеющий жеребцом. У того же, кто делит молоко с котом, прибавится храбрости; тот, кто держит кота на руках, угоден Господу; забавляющий котенка не узнает горестей. Ибо так сказал тот, у кого шерсть на лбу и четыре лапы, две о пяти когтях и две о четырех: "Вешающий не снимет, но пьющий подавится." И на это я уповаю.
Смотри мою: пустынные слова
И плеши, голые, как лиственные реки,
Как истинные греки, как сова,
Кричащая о бывшем человеке.
И это так, и больше не уйдешь
И не увидишь ничего на свете.
И стал зеленым хвост, ослабла вошь.
Ночная бабочка, несбывшиеся дети.
Пусти меня, пусти! Теперь уже
Не разобрать, где шире, а где уже.
На свете есть две буквы, эМ и Же:
Влечение твое да будет к мужу -
Не к мальчику, не к пылкому бойцу
С ремнем и сапогами на петлице.
Расселись скалы. Сын ушел к отцу,
Лежащему в заброшенной больнице.
И был девятый день, и пел скворец,
Лукаво подражая бабьим воплям.
Стоял у дуба сын, лежал отец,
И думал конь, привязанный к оглоблям,
О том, что жарок день и слепни злы,
Но легок груз. И конь сосал удила.
А мать, на шали щупая узлы,
Пыталась вспомнить: что она забыла
Когда приходит время улетать
Когда грустнеет маленькая сказка
Не дожидаясь светлого конца
И жёны-мироносицы рыдают
Бывает ясно: нужно покурить
Рассматривая сонные деревья
Задерживать дыханье, говорить
О том, что не было - и то, чего не будет,
Минует нас, и время нас рассудит
До озера последние часы
Когда-нибудь, я думаю, что скоро,
Огромные незримые весы
Качнутся вправо, боль достигнет пика
Наступит неожиданное зыко
И спустится предпраздничная ночь
Порога палочки
И перемычки жалкие гвоздей
Поддерживают дом мой
Клей обоев
Скрепляет щепки стен
Кошачья ночь
И с высоты полета снега видно
Как у земли смыкаются глаза
- Невыразимо медленно...
Отныне
Мы нарушители, мы дети в темном небе
И упадем, когда посмотрим вниз
У них - кто просят про индейцев -
У них всегда такие лица
Как будто что-то им открыто
И там еще бывает это
Какое иногда приснится
Когда опять приходит лето
И пахнет пахнет как когда-то
И это разрывает сердце
Жевать кусок ржаного хлеба
И целовать мазут на шпалах
Дышать лицом в собачье тело
Пытаясь вызвать этот запах
Который слышат третью зиму
Носы отчаянных младенцев
Что жадно просят про индейцев
У теток в книжных магазинах
И вот на этом месте я припомнил
Какой восторг в груди чешуекрылых
Какой бензин в крови у самодержца
Какая смерть обещана богам
Я засорил все 7 отверстий сердца
Ошмётками её кривых улыбок
И сразу же припомнил что такое
Кусать до слёз и биться головой
Да! на дороге повстречав лисицу
Припомнил то, что упустил из виду:
Какая боль дарована влюблённым
Какое счастье дадено больным
С дьявольской храбростью выйдя из русского плена,
Трое из нас (я замечу: нас было пятьсот;
Сто пятьдесят не прошло через внешние стены;
Двести погрязло в пучинах сибирских болот;
Семьдесят пять полегло на монгольской границе)
Трое из нас (девятнадцать убито грозой;
Сорок погибло, наевшись отравленной пиццы;
Семеро было забодано дикой козой;
Четверо сдохло нарочно, из чувства протеста)
Трое из нас, перешедшие земли племён,
Выбрались, все в синяках, в безопасное место
(После того как один был убит как шпион).
Трое из нас одного задушили в объятьях,
Пили неделю, внимая ветрам перемен,
И поклялись вечно помнить об умерших братьях,
И после этого снова сдались в русский плен.