|
20 негритят
Седьмой ковыряет в носу. Особенно налегает большим и указательным пальцами левой руки. Но никогда не одновременно. Когда удается извлечь что-то, скатывает и бросает в сторону путей, стараясь перебросить за край перрона. Получается не всегда. Впятнадцатером в одной комнате. Без кроватей. Без ванной. Только замызганные матрасы и один умывальник с ледяной водой на всех. Надо честно трудиться. По десять, двенадцать часов в день - за гроши. Которыми надо делиться с бригадирами. Рано утром они приезжают на машинах в известные им места, где мы ждем их на холодке. Выходят и выбирают нас прямо на дороге, как у нас дома выбирают скот в базарный день. Проезжающие мимо или выглядывающие из окон соседних домов делают вид, что не замечают, как нам щупают плечи, руки, ноги. Ищут здоровых животных, способных выдерживать нагрузку без жалоб. И знать не желают образованных. Боятся. Поэтому, когда договариваешься о цене, боже упаси говорить правильным языком. Нада гаварыть, как гаварат бэжэнц. Э, хазаын, возмы на стройка рабоат. Я страытел, да, страытел. Нэт, нэт паспорт, нэт выд жытелства, нэт кныжка. Нэт, нэт, нэ нада контракт. Просто работа нужен, понымаш? Они хорошо понимают. Молодых забирают сразу. Бригадиры сажают их в машины и увозят на стройки. Но если ты стар, у тебя не хватает зубов и ты дрожишь от холода, никому ты не нужен, даже за полушку. Ты торчишь, пока не уезжает последний из покупателей, потом ждешь, не приедет ли кто-нибудь еще. Потом пытаешь счастья на следующее утро. И на следующее тоже. И на следующее, и на следующее, и на следующее. Но того, кто окажется готов тебе купить, всё не находится. Моей маме я ничего об этом не пишу. Она уверена, что в Европе всё просто замечательно. Что у меня хорошая работа, хороший дом. Друзья, конечно. Она думает, что в Европе живут нормальные люди, как у нас. Воспитанные, деликатные. Гостеприимные к тем, кто приехал издалека, как велит наш обычай. Верит, что я - самый счастливый из ее сыновей. Ты так много учился, пишет она мне, и ты достоин того, что ты имеешь. Знал бы, учился поменьше. Ее беспокоят только европейские женщины, которые появляются на людях с открытыми носами, волосами и ртами. Боится, что они захотят попользоваться ее любимцем. Всегда помни, что европейские женщины не знают, как себя надо вести с настоящим мужчиной, пишет она мне всякий раз. Вообще-то она права. Единственные, кто здесь знают - это сестры Сан-Винченцо, но они монашки, а не женщины. Для других ты просто грязный, неграмотный, вонючий иммигрант, неотличимый от прочих. Просто скотина, - для них тоже, как и для бригадиров. Так что многие из наших кончают тем, что переходят на мальчиков. Но мне не нравятся мальчики. Мне нравятся женщины. Толстые - вроде той, у которой покупает наркоту Пушер Шариф. Пушер Шариф хотел, чтобы я сбывал ее с ним вместе. Кто тебя заставляет честно трудиться, чтобы жить с четырнадцатью арабами в одной комнате, без кроватей, без ванны, только замызганные матрасы и один умывальник на всех, напирал он. А толкать наркоту - мало хлопот, много денег. Тебе даже не надо ходить искать клиентов, убеждал он меня. Просто заходи в городские парки, они сами будут к тебе подходить. Отнесутся к тебе лучше, чем монахини из Сан-Винченцо, и без всяких попыток обратить тебя в христианство. Если тебе приспичит, кое-кто из девчонок тебе и даст за дозу, смеется Пушер Шариф. Некоторые вполне ничего. Благоухают богатством, даже если уже все спустили до нитки. У Пушера Шарифа целая теория на счет наркоты. Европа принесла нам войну, голод и болезни, настаивает он. Так что те деньги, что удается ему послать домой семье за счет наркоторговли - это просто компенсация, которую эта земля должна выплатить нашей. Может, он не так уж и не прав. Однажды утром, когда бригадиры не захотели меня брать, я отправился с ним к толстой женщине. Позади вокзала. Пушер Шариф огляделся по сторонам, нет ли полицейских. Во дворе, полном отбросов, автомобильных остовов и ржавых стиральных машин, мы поднялись по наружной лестнице на четвертый этаж старого дома. На сотне ступенек сидели пятнадцать или двадцать кошек. Стоило одной из них мяукнуть, Пушер Шариф перегибался и смотрел вниз. Но от полиции не было и следа. На четвертом этаже он махнул рукой, чтобы я шел за ним вдоль балкона. Дойдя до пятой двери, он остановился и свистнул шесть раз. Голос толстой женщины спросил: "кто там"? Пушер Шариф ответил: "Кэмел Трофи" и шепнул мне: "это отзыв". Голос толстой женщины, подозрительно: "Ты почему не один?" Пушер Шариф объяснил: "Это моя брат кровный, хароши человек. Прыэхал моя деревня, хочет работать на нас." "Ладно, проходите", - сказал голос толстой женщины, пока она отпирала замок. Пушер Шариф снова огляделся по сторонам, но на балконе никого не было. Тогда он подтолкнул меня внутрь, в темноту. Толстой женщины не было видно, потому что все окна были закрыты и совсем не пропускали света. Вонь от кошек, от кошачьей мочи, от кошачьего дерьма и от кошачьей еды была ужасной; хуже, чем в комнате, где спят пятнадцать арабов (без кроватей, без ванной, только замызганные матрасы и один умывальник на всех). Пушер Шариф взял меня за руку и потащил меня в темноту, а голос толстой женщины, принадлежащий толстой женщине, сказал: "Осторожнее, не наступите на моих кошек!". Я тут же на что-то наступил и раздалось " М-Я-Я-У!", а толстая женщина закричала: "Уроды черножопые, вы будете под ноги смотреть?" Пушер Шариф так сильно сжал мне руку, словно хотел отомстить за кота. Потом в глубине коридора открылась другая дверь и за ней был в свет, и в свете была кухня. Толстая женщина сидела за кухонным столом. Перед ней, на столе, - гора наркоты. И она, огромная, как корабль, который привез меня в Европу, уперла свои маленькие глазки в Пушера Шарифа и спросила: "Ну, сколько вам надо?". Пушер Шариф вытащил из мешочка, который всегда таскал у себя на шее, свернутые деньги. "Сколько сможешь", - ответил он. Толстая женщина взяла деньги и принялась их пересчитывать. При этом она начала потеть. Пот стекал у нее с лица на шею и с шеи на грудь. Пушер Шариф не сводил глаз с ее пальцев. Я не сводил глаз с ее грудей. Они был влажными от пота. И огромными, больше футбольных мячей. У меня встало. И мой член заговорил. Уже два года я не знал женщины, уже два года никто меня не сосал, и это совсем не хорошо для него, для него такая жизнь хуже тюрьмы, он заслуживает снисхождения. Пока мой член говорил, мои глаза видели, как капли пота продолжают падать с лица толстой женщины на шею и с шеи на грудь. Две гигантские груди. Моя голова уговаривала мой член: угомонись, это неподходящая ситуация, эти груди участвуют в мафии, вся эта толстая женщина участвует в мафии, даже ее пизда участвует в мафии. Толстая женщина - это мафия, и Пушер Шариф сам ее боится. Но мой член был твердым как палка, он полыхал внутри штанов. И он приказал моей руке: вытащи меня наружу. Пушер Шариф побледнел и попытался меня прикрыть. Но толстая женщина закричала: оставь его в покое! Пушер Шариф изумленно уставился на нее. Я изумленно уставился на нее. Мой член изумленно уставился на нее. Она сказала: вот твоя наркота, а теперь исчезни. Пушер Шариф смотрел на меня. Я смотрел на него. Она смотрела на мой член. Не смея вздохнуть, Пушер Шариф забрал наркоту и ушел. Толстая женщина поднялась и приблизилась к моему члену. Но в этот момент раздалось "М-Я-Я-У!", потому что Пушер Шариф наступил на кота, и я проснулся в комнате, где спал еще с четырнадцатью арабами - без кроватей, без ванной, только замызганные матрасы и один умывальник на всех. И мой член шептал мне: рано или поздно ты действительно пересечешься с Пушером Шарифом, тогда ты, может быть познакомишься с толстой женщиной, станешь ее любовником, и не должен будешь больше ломать спину на стройках, а я снова оживу. Из темноты тоннеля доносится эхо нарастающего шума. Никто не обращает на него внимания. Поезд подходит.
К оглавлению
© Джузеппе Куликкья, 2000-2025.
© Михаил Визель, перевод, 2004-2025.
© Сетевая Словесность, 2004-2025.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X | Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|
