Тяжёлый вечер. Бунт бород.
Едва сдвигаем бутерброды.
Но самый чёрный бутерброд
Я вынимаю из комода.
Гудит осколок у виска.
Я наклоняюсь, стонут зубы.
Король, король! - ревёт толпа.
Я избран королевой Кубы.
В Тноч-Конге жил,
Учился в лунном свете.
Блипобу ел, срывал в бреду цветы.
Затем платок, оставленный в карете,
Вопрос, терзанья, слёзы и усы.
Потом опять всё тихо. Блёпстрокека.
Пять лет - лишь тонкий, приглушённый гром.
И вот огромной синею аптекой
Стоит передо мной отцовский дом.
Витые кольца, тени, балюстрады,
Кривые вишни, чёрные цветы.
Как много здесь таинственного хлада
Вдыхал я грудью с чувством правоты!
Но вот шаги: огромный глаз лоснится
Сквозь мрак очков соляной кислотой.
Рука в перстнях дрожит и суетится,
И слов глухих многообразный рой.
Здорова батя! Блопликс крамонеде.
Стубобр гонфето. Боноб китовоз.
Нет, Сонечка в бубосбо не приедет.
Она стубоншоб в институте роз.
Кумбайн палладиевым зубом
Грызёт прозрачный лёд хлебов.
Земля вращающимся кубом
Летит из-под его винтов.
Нам остаётся только ровно,
Одновременно с трёх сторон
От центра тяжести условно
Кувалдой скалывать радон.
Пнеб отревел колбасным снизу.
Теперь вступили скрипачи.
Сбивало с ног дыханье бриза.
Остались только силачи.
Рождает вихри в нервных струнах
Усильем пальцев музыкант.
Они вращаются понуро
Среди мелькающих фаланг.
А пнеб ревел, раскрыв натужно
Отростки бицепсов и жил,
Стремясь сквозь иней к ноте нужной.
Из всех своих фламандских сил.
Блёб - одна из каменных деталей,
Беспрекекос в основном из стали.
Лишь задвинь иголку поплотней:
Стон, рывок, и тонны плоскостей
Накренятся, фибрами наружу.
Кто ещё тебе такую службу
Доведёт до спазмов микропор?
Да ещё фарфоровый мотор
Загудит протонами на взлёте.
Мигом в Будапешт перемахнёте.
И взрыхлите мощною кормой
Уличный асфальт перед собой.
Сквозь известковый камень слёз,
Скажи, ты веришь в купорос?
В его слепую власть над миром,
В его инкропудоп с отливом?
В его каминные часы
И чёрно-белые усы?
Что он в цилиндре ходит влажном,
Ест в ресторане эпатажном,
В подполье картами скрипит.
А ночью, - сонный полукит,
Лежит в колеблющейся ванной.
Волною тридцатидвугранной
Он омываем с трёх сторон.
О, выйди, дуплекс, на балкон!
Балкон трёхкамерный, животный,
Чтоб сразу спазм забился рвотный
И в небо выстрелил тобой.
Дудит под окнами гобой.
Я запущу в него ботинком.
Итак, свежайшая грудинка
Распалась в прах передо мной.
Что в самом деле!? Кто такой?
Наглец! Отдать к чертям в солдаты!
Нет, вон тот дядька бородатый
Умеет прыгать сквозь забор.
Он долго жил в ущельях гор.
А здесь ступает словно пава
В тени прохладныя дубравы,
Храня искусственный наклон,
Стубог Мюнхгаузен. Батон.
А здесь и чтобуд мод и под.
Хранит бисквадурский сапог.
В прыжке над бипобсом холодным.
Но механизмом поворотным
Вращает в небе Авербах.
И цель седая в головах,
Уже готовая родиться
Вдруг гаснет. Еле ухватиться
Он успевает за поддон.
А там Мюнхгаузен, барон,
Стоит в отцовской полуюбке,
Долбит, сгорая, что-то в ступке
И исчезает впопыхах.
Осталась баба на весах,
И говорит: "смотри мне в почку.
Там снег лежит, но и цветочки.
А здесь оторван барабан.
Спляшу-ка я тебе канкан,
Мясник мой ласковый, жестокий,
Мой прикабондус волоокий.
От этих гаснущих очей
Я становлюсь совсем ничьей,
Простою крондом, обороткой,
Бесбелод, сабелькой короткой.
О, прикоснись ко мне в часах
Со сладкой кровью на губах!"
Рыдая, Монрепус уходит.
По Солнцу долго камнем водит
Наш луноликий царь-отец.
Бешплодушвакорд. Всё, конец.
Он плавил лёд в Хаты-Биборксе,
Кноп аволечнорст в Костроме.
Долбил кайлом громаду кокса.
Ходил по Северной Двине.
Теперь атробльстпоркст потомод.
Троболникапокчикст игод.
Субраборст куп, даруб баруб.
Улбос вот опрст, обрст полукуб.
Где царь-Кащей? - Порублен в колбасу.
Остался винт, галоши и будильник.
И снова сабли в воздухе растут.
А кажется, что целый холодильник.
Шаг в сторону. Предплечья уберечь
От сонма неожиданных инерций.
Сгибает рёбра мощь неровных плеч.
Ах, Боже Святый! Вывалилось сердце!
Во львов тяжёлых мясо затолкать
Поверх копыт брыкающейся зебры.
Затем вскочить на холку и стегать
Свои непромокаемые гетры.
Упасть уж там, вдали, за контрабасом,
Черкнув ботинком воздух голубой.
И наблюдать, как тень, поздней на фазу,
Ползёт, ревя протонами, за мной.
Барон цеплялся мощными глотками
За чёрный воздух, терпкий как вино.
"Чумная ночь насыщена парами"
- записывал профессор Колобко.
Взорвался сбоку чайник с протоплазмой.
Профессор в угол рухнул умирать.
И сразу марша траурного спазмы
Скрутили оркестрантов. Жаль помять
Давненько струны им не приходилось.
Пластинка Брамса медленно крутилась.
Себе певица выстрелила в рот.
Все умерли. И сломанный фагот
Скатился вниз по мраморным ступеням.
Он, притворясь сандаловым поленом,
Мирьяды лет лежал в коре земной,
Пока в бокале с кромкой золотой
Не заиграл на солнце пузырьками.
И чей-то князь, с победными словами
Поднявшись над столом в расцвете сил,
Его под крики "Браво!" проглотил.
Где мысль застыла в воздухе дремотном,
Где стукнулся о стену соловей,
Ты перстень мне дарила инородный,
Забыв про современных королей.
А я спускался ниже по тропинке,
Лишь пригубив у шеи дурноту.
Твои слова стучали мне по спинке
И умирали, корчась, на полу.
Мягкие ружья сплетём в боевой миномёт.
Ветки берёз и медовые венчики трав.
Бродим по полю, серебряный взяв пулемёт,
Чёрные мины к груди на мгновенье прижав.
Летние грозы бегут далеко впереди,
Грозы орудий степных, перевитых плющём.
Лишь ветер дремотный качает стальные стволы,
Стволы разрушительной силы, плюющей огнём.
Батарея вянет, питая воздух
тонким ароматом сухой травы.
Бесконечные стволы орудий
покрываются древесной корой,
дают побеги и тянутся к небу,
сплетаясь меж собой
своими молоденькими веточками.
Торжество молекул безгранично.
Победа воздуха сказывается во всём.
Власть любви склеила солдатам
их кровавые руки.
Владимир Алейников: Галерея портретов: СМОГ[Что-то вроде пунктира. Наброски. Или, может, штрихи. Или краткие, из минувшей эпохи, истории. Или попросту - то, что вспомнилось мне, седому, прямо сейчас...]Яков Каунатор: Три рассказа[Однаако, - прошепелявил он. - Что мы видим здесь? А здесь, во-первых, многозначность, во-вторых, здесь мы имеем философический взгляд автора на глобальные...]Роман Смирнов: Прямоходящий муравей[Короче, на книгу нахныкав, / дам волю последним словам. / Так, в целом, и пишутся книги, / и ставятся подписи: "Вам!"]Евгения Серенко: Три рассказа[Необязательность встреч, лёгкость прощаний... ни слезинки, ни сожаления; плыла по жизни на светлом облаке, уверенная: так будет всегда...]Ростислав Клубков: Сестра Катерина[Здесь, на этом дворе, святая Катерина возвращала глаза слепым, возвращала калекам потерянные ноги и руки, воскрешала мертвых...]Аркадий Паранский: Повариха[Я посмотрел на лежащих в спальнике, спящих и чуть посапывающих женщин, наклонился, притянул к себе Оксану и нашёл своими губами среди лисьего меха её...]Илья Вересов: Сон других времён[а лучше ляг со мною на дороге / здесь воздух так натужно скроен / здесь слёзы в легких кипятит от зноя / здесь грёзы клерки крики всё без перебоя...]
