В мускулатуру хитрого лица
Бандиту проникая до конца,
Включаю безнофтодот в сетку вен,
Чтоб сразу ощутить малейший крен
Его сознанья в поле цифровом,
Где каждый миг сопровождает гром
Рожденья слов под розовой гортанью,
Когда они, сверкнув тяжёлой гранью,
Взлетают по изгибам языка
И, логики достигнув потолка,
Самозабвенно атакуют гору
Моих мозгов, в надежде через поры
Замедлить ход поршней, нарушить схему,
Пустить поток в ошибочную вену,
Перегрузить печёнку, дать наклон
И выйти сквозь затылок напролом.
Я под ремнём поцеловал цепочку,
Когда ты заглянула в паровоз.
Излом бровей - и вот уже на кочку
Летит мой череп, полный горьких слёз.
Зато рука скользит от полушарий
К изгибу шёлком скрытого бедра,
И глаз, в траву упавший, светло-карий,
Любуется тобой из-под ребра.
Вести затылок в завтра напролом
Через вчера, а полдень - на потом.
В тяжёлом времени бросайтесь в полупляс.
Вот, посмотри на время - это газ.
И там, где дат и чисел смерч ревёт
В скафандре я бреду наоборот,
Смещаясь в бок, и тянутся чредой
Движенья предстоящие за мной.
Клубы фабричных труб Сиама
в комбайны тонкие свились.
Сейчас впишу в них диаграмму
с медвежьей силою. Молись.
А ты - задумчивая фея,
была спокойна и бледна.
Гудели тихо галереи
неординарного ума.
Кричали шторы. Я с кинжалом
Стоял и мыслями гудел.
А из-под штор в потоке алом
Мертвец уж искоса глядел.
Поодаль взвыла королева
Холодным мрамором лица.
Ей в потолок ударил слева
Висок тяжёлого дворца.
Я напрямик рублю ступени
Сквозь толщу выгнувшихся стен.
Вот и пустота: на колени!
Король-убийца, сгинь во тлен!
Аждабоб, мром, птубокс набобо.
Мы шли усталые с завода.
Вдруг птикаборштукс заревел.
И Бнобо вынул самострел.
Мы ждали, слушали, молчали.
Дубы тихонько затрещали,
И вышел крупный птикабор,
Весь в кружевах фламандских штор.
Ажнопсуд, бром, и грянул выстрел.
С дубов посыпались министры.
Птикандр осел, как мнимый слон,
И сник. Скатились под уклон
Его подшипники стальные.
Три шестерёнки золотые
Сточились друг о друга в пыль.
Птиборг запел - о, богатырь...
Динамик смолк, стрельнув искрами,
Торец окутался дымами
И вот, сквозь сумрачный пролом
На мониторе, за ребром,
Среди мерцания и дыма
Читаем надпись "стоп машина".
Я шёл меж буйных стволоформ,
И не выдерживали норм
Больные крестики на мяте.
Пришлось тайком в стерильной вате
Их на комбайны растолочь.
Чуть пеликан метнулся прочь
- я пригвоздил его кувалдой.
Теперь за шёлковые фалды
Тащу контейнер соловья.
Он упирается, ревя.
Земля скрипит, деревья рвутся.
Вот-вот крепленья разогнутся.
Но там уже ползёт за мной,
ломая заросли стеной,
не соловей в сети лиан,
а грозный, как левиафан,
увязший в тине и грязи,
трамвай московский №3.
Поди на стул присядь вдали.
Шага здесь будет ровно три.
Когда куб времени стечёт,
Поставлю галочку в отчёт.
А ты, усталый и больной,
До стула не достав собой,
Уйдёшь, брыкаясь, под углом
В психофизический пролом.
Могу селен, закрыв глаза,
Воспламенить. И вот гроза
Дрожит, мерцая, над Москвой.
Беру тяжёлыя гобой...
Музыка сбрасывает на пол.
Всё бесполезно. Баха - на кол.
А впереди - Берлин, Варшава,
Цветы, немеркнущая слава.
Я кланяюсь. Партер ревёт.
Последний отзвук в спину бьёт
И распадается на соли.
Дрожат беспомощно бемоли
В предсмертных корчах на полу.
По ним задумчиво бреду
За побелевшие кулисы,
Туда, где мёртвые актрисы,
Что нот не выдержали вой,
Лежат чудовищной горой.
Кристобаль, ты сказку чудесную мне
Молекулой бора шептал
И пальцами нежно виски в тишине
До сладкого треска сжимал.
Волна подступала, и не было сил
Мне стон наслажденья сдержать.
Ты взор мой давлением крови затмил,
От счастья заставив кричать.
Корона, сковавшая тонкий висок,
Распалась в летучую взвесь.
Закончилась сказка, растаял дымок.
Лишь буквы усталые здесь.
Мрог-пост - приказ из летних жил
Им генерал проговорил,
А сам упал. Его сосуды
Заиндевели от простуды.
В комбайн заправили тогда
И портсигар и провода.
Включили газ, пустили токи,
Вскипели внутренние соки,
И выпал новый агрегат.
В манчжурском шлеме на парад
Его почтительно уносят.
Дед Малахай травинку скосит,
Замочит в розовых грибах,
А там на вилочку, и - ах!
Плывут за темечком разводы,
Иные складывая коды,
Взамен известных. Генерал
На порнучекопсы нажал
И взвился в пасмурное небо.
Закапал дождик. Всё! Победа!
От обрыва северной земли
Отвалились в космос корабли,
Глухо сочлененьями скрипя.
Развернулась медленно Земля
И ушла бесформенной громадой.
Только бледных башен Ленинграда
Проблеснул причудливый оскал.
Сбоку капитан захохотал,
Оперевшись лбом о стеомиду.
Подали варёную ставриду.
Ужин был на удивленье прост.
Натянув до глаз суровый холст,
Я забылся сном полуголодным.
Мы летели в сумраке холодном
В поисках какой-нибудь звезды.
Тьма неимоверной красоты
Обнимала нас тягучей массой.
Лишь печальный отзвук контрабаса
Нарушал порою тишину,
В час, когда вдруг вспомнив про Луну,
Повар Лазарчук играл кантату,
Заперевшись в душной аппаратной.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]