МИХАЙЛОВНА
К вечеру Федька таращил глаза, перебегая из одного тёмного закоулка в другой. Благо в мазанке Михайловны их было немерено. Алька закрывала медицинский атлас и отслеживала перемещения. Особенно любил домовой стукать за печкой, хоть как он это делал - непонятно. Печка - массивной частью, почти Иванушки-дурачка печью из сказок, прилеплена намертво к стене. И где там шебуршаться - не ясно.
Михайловна, перекрестившись, наливала Федьке молоко в крышку из-под банки, где торжественно значилось: "Икра трески" и выходила на порог дома, завалившегося набекрень. Смотрела на закат. Яблони тихо роняли лепестки белого цвета и запах, который сумеречнорадостно накрывал двор и забор разбитый, и часть улицы с разобранной почти полностью брусчаткой. Она думала, что Пасха поздняя и Радоница вот, на днях. А тесто у неё не замешано. Куличи пасхальные с изюмом и посыпкой да и яйца, свяченые в Никольском храме, всё съели да раздала она. Надо бы поминального испечь. Руки же разболелись. Да и Федька не в духе последнее время - муку с гречкой смешал. Надо лампадку зажечь, да масло закончилось, а купить-то забыла. Ещё квартирантке обещала. Что обещала Альке никак не вспомнится. Ну, да ладно.
Рано утром, когда петух соседский ещё и не запел, хозяйка уже ходила по кухоньке. Чайник пытался хрипло свистеть, но не выходило, словно давился, булькал придушенно. Алька ещё спала. В больницу рядышком добежать. И Михайловна старалась сильно не шуметь. Случайно, порывшись в поисках чая из Шри Ланки, который как-то передали племянники из Москвы, она нашарила в углу буфета пакет. Вытащила на свет божий, а там мука. Когда она его задвинула и забыла - вспомнить никак не могла. Ну и хорошо. Всё-таки будет с чем на кладбище пойти. Ещё конфет собрала, вот и будет не стыдно перед людьми. Будет чем помянуть.
Алька примчалась вовремя, до того, как главврач докурил сигарету и собирался входить в массивные двери больницы. Уже дверь открывал, а тут и санитарка, почти прижавшись джинсовым боком к нему, ужом проскользнула в холод помещения. И её - Здрррасте, Степан Иваныч, утонуло возле хирургических палат.
Здание больницы - мощное, из старых торговых складов дореволюционных переоборудованное, так и красовалось красным кирпичом да арочными узкими окнами на окраине города. Длинным коридором оно тянулось внутри по отсутствующему полу, как и мазанка Михайловны. Так, на земле утрамбованной, и стояла больница, пережив все плохие и хорошие события, которые то накатывали на город, то неожиданно странным образом исчезали. Палаты выстроились с одной и другой стороны коридора, умудрившись впустить весь сонм больных и малое количество медицинского персонала. Здесь равное количество дверей принадлежало терапии, хирургии, лаборатории, рентген.отделению, операционной, неврологии, всему, что положено находиться в больничном солидном здании.
Сюда привозили на скорой, шли своим ходом, приезжали машинами. Вокруг больницы даже и двора как такового не было. Ни забора, ни опознавательных знаков, ни парковок. Она являла собой цитадельный вид или скорее даже монастырский, одиноким отрешённым островом вросла в эту землю и не собиралась никому из жителей города показывать беды, скорби, борьбу за жизни, надежды - если вы не сопричастны таинству медицинскому, не больны, не родственники больного, не лечащий персонал, зачем вам эта тайная странная жизнь. Клумбы с цветами, украшавшие территорию прибольничную, напоминали больше подступы к охраняемому объекту. Сверхсерьёзному. А как же - ангелы там взлетали. То Хранители жизни, то Ангелы смерти.
Михайловну привезли на скорой. И вроде ничего не было. На кладбище, возле могилы Петровича незабвенного, она словно видеть перестала, узелок платка тёмно-синего сжал шею смертельно - дышать нечем. Сняла его, но никак не могла нащупать корзинку с куличами и конфетами. Вроде полегчало, но потом завалилась на бок и всё. Очнулась уже на кровати в реанимации, куда её торжественно внесли и положили вместе с корзинкой.
Алька в белом халате и серых медицинских брюках примостилась на краю кровати и внимательно слушала, что говорит главврач Элеоноре Павловне, заведующей реанимацией. Затем они вышли, а Михайловна потянула простынь, которой её прикрыли, и зашептала. На самом деле ей казалось, что говорит она очень громко и даже стеснялась, что почти кричит. Но Алька её так плохо слышит. Даже наклонилась, чтобы разобрать, чего хочет хозяйка. Вот беда. А хотела она, чтобы ей из дома принесли ночнушку, ту, в васильках, которую на стуле положила. И халат тёплый с унтами - больно холодно в больнице. Да уж раз такая незадача случилась, пусть Алька раздаст всем поминальное из корзинки. И не забудь молока, как домой появишься, Федьке налить-то.
Михайловна вроде не тяжёлый пациент, но решили положить в реанимацию, думала Алька, в терапии сейчас всё занято, а здесь, как раз никого нет и тихо, спокойно. Завтра место освободится, Вострикова выписывается, та, что с сердцем больным, вот Михайловну на её место и определят, наверное. Как раз я на сутках, сейчас сбегаю и всё принесу. И присмотрю заодно.
Ночь шла спокойно. Алька, притащив кресло, оббитое кремовой кожей, ненатуральной конечно, уселась удобно и надолго, смотрела, как хозяйка, помостившись среди двух одеял, что ей выдали, не снимая домашних унт, заснула. И сама начала кунять, глаза её закрылись - сон поборол.
Она даже не знала, что её разбудило, но Михайловны на месте не было. Алька вскочила в полумраке и чуть не полетела. Это Михайловна лежала на земляном полу. Так тихо и умиротворённо. Алька проверила пульс, еле слышные толчки прослушивались. Она рванула за дежурной медсестрой. Когда они прибежали с врачом, Михайловна так и лежала, только подхрипывала чуть.
Дежурный врач видно позвонил главному. Пока они крутились все, делали уколы, осматривали, что-то записывали, что-то говорили, появился Степан Иваныч. Михайловна в себя не приходила. Альку послали за капельницей и лекарствами, главврач вышел из палаты с дежурным, а медсестра звонила по мобильному Элеоноре Павловне. Глядь, а Михайловна сползла на пол. Мужчины подняли её и вновь уложили на кровать. От земляного пола халат чуть испачкался, а васильки на крае ночнушки немного покоричневели. Степан Иваныч сел в кресло, внимательно смотрел на Михайловну. Дежурный врач стоял возле капельницы, которую принесли уже. Алька суетилась и нервничала. Что-то в воздухе было такое, как ангел пролетел. Михайловна снова начала сползать на пол. Алька заплакала. А Иваныч внезапно сказал: "Не плачь. Земля тянет. Старые люди на земле помирают."
Через какое-то малое время Федька просочился через всю эту закрытость больничную и спрятался в тёмном углу под кроватью. Он впервые вышел из дома. Михайловны не стало.
© Ирина Жураковская, 2019-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2019-2025.
Орфография и пунктуация авторские.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
