Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




Литературно-критический проект "Полёт разборов"
серия 70 / Часть 1. Софья Дубровская


23 января 2022 в формате Zoom-конференции состоялась 70-я серия литературно-критического проекта "Полёт разборов". Стихи читали Софья Дубровская и Сёма Ткаченко, разбирали литературные критики Валерий Шубинский, Данила Давыдов, Ирина Машинская, Алексей Мошков, Юлия Подлубнова, Евгения Ульянкина и другие. Вели мероприятие Борис Кутенков и Ника Третьяк.

Представляем стихи Софьи Дубровской и рецензии Ирины Машинской, Юлии Подлубновой, Валерия Шубинского, Данилы Давыдова и Евгении Ульянкиной. Видео мероприятия смотрите здесь.

Полная запись лекции Данилы Давыдова доступна по этой ссылке.

Также смотрите расшифровку обсуждения стихов Сёмы Ткаченко в "Сетевой Словесности".




    Стихи Софьи Дубровской читайте – здесь –

    Рецензии:


    Рецензия 1. Ирина Машинская

Сильной стороной подборки Софьи Дубровской мне представляется необычная, искренняя образность, собственное, а не заимствованное видение, даже когда используется уже давно существующий в поэзии инструментарий, не только формальный, но и относящийся к выразительности. Часто образы зримы - мы их видим, или нам кажется, что мы их видим, что ещё более ценно, потому что менее объяснимо (например, когда соединяются визуальные элементы, отстоящие друг от друга на несколько строк, как в стихотворении "Холод. Поле" или Dead Letter Mail).

Первое впечатление от стихов - именно визуальное: это, можно сказать, мягко-кубистические стихи - предметы и тела раздроблены, разъяты, мир распадается на фрагменты: клювы, лапы, головы; тени отрывается от предметов, и всё это кажется свойством не зрения автора, а самого (нашего) мира, (нашего) времени, присущая ему и подчёркиваемая образностью фрагментарность сознания, памяти. Но не до конца: это не распад, а полураспад, не сон, а полусон: написавшему эти стихи трудно оторваться от земли, и очевидная любовь к ней, какая-то точность понимания её - одно из самых для меня обаятельных свойств этих стихов.

Дальше - сложнее: при рассмотрении каждого отдельного стихотворения порой создаётся впечатление, что автор не знает, что делать с этим ворохом, как тексту собрать себя в новые смыслы. Тогда стихи ездят в некоторой нерешительности туда-сюда, как каретка пишущей машинки, по принципу бустрофедона, и хотя ткань ткётся и мелькают то и дело интересные и свежие образы, но движения в какую-то - любую - сторону не происходит. Когда такой синтез нового смысла в какой-то степени намечается или происходит (Dead Letter Mail, "Карьер" и особенно в последнем стихотворении подборки), читатель оказывается по-хорошему озадачен и удивлён.

Нерешительность, о которой я говорю, проявляется с особенной очевидностью в финалах: тогда текст слабеет, нить теряется, стихотворение вдруг становится тривиальнее - или совсем падает, и особенно жалко, когда это происходит как раз в самых плотных стихотворениях подборки ("Карьер" и "с курицы косточки пережуём ..."). Очевидна и большая ритмическая свобода и грация этих трёх стихотворений, и можно высказать предположение, что менее сильные стихи сдерживаются от свойственного им естественного развития именно метром, в какой-то степени - необходимостями рифмы, которые к тому же могут становиться источником технических погрешностей, когда строчку надо метрически набить ("поймать себя пастью за хвост", "и ищет глаза их и ждёт", "и избегать.." и т.д., или сочетаниями типа "возвращаться обратно": возвращаться, конечно, нельзя иначе как обратно. Поэтому мне кажется, что новые свободы и источники сил ждут автора на пути превращения метра в ритм, а фрагментов - в новую (созданную самим стихотворением) целостность образов и смыслов.



Софья Дубровская - автор не без имени, прочно связанный в литературном пространстве с альманахом "Флаги", его эстетикой и всем этим неожиданным приходом молодой литинститутовской поросли к установкам и практикам московского (преимущественно) метареализма. Следовало бы ожидать, что и эта подборка прошита следами и знаками метареализма, однако, за исключением нескольких совпадений, вероятно, случайных, и нескольких текстов, в основе которых лежит принцип трансформации, столь ценимый в метареализме, Ерёменко, Парщикова или Таврова в дистиллированном виде в текстах Дубровской мы не найдем. Но найдем другое: в первую очередь, ранние интонации Мандельштама, Пастернака, Есенина, Цветаевой, Ксении Некрасовой, а также фрагменты голосов старших современников в диапазоне от Василия Бородина до Евгении Ульянкиной. Принципиальна детскость мира Дубровской, со всеми этими напоенными солнцем комнатами, предутренними полуснами и полустрахами, птичками-зверьками, уменьшительными суффиксами, детскими "мы" и алогичными вопросами к мирозданию, на которые способны дети и поэты.

        прячется войлоком под кровать
        хвост от кометы, безглазый вздох,
        можно ли временем торговать
        и своровать у Земли Восток?

И, как водится, сквозь повсеместную и неизбежную при таких вводных милоту проступает иное, как бы проверяющее границы хрупкого и эфемерного детского мира на прочность, особенно заметное в последнем тексте, затягивающем вместе с неожиданными фольклорными интонациями в пространство постпамяти:

        загнана лошадь в расстрельный колодец
        где начинается дно у болот
        можно ли плакать тебе о народе
        по воскресениям запрещено
        пятки размазали спелые вишни
        спрятан у вымени суки щенок
        вымолил место теперь не погибнешь

Детский, по определению, очень камерный мир предвещает выход из него в большую жизнь и столкновение со взрослыми травмами. Предощущения взрослой жизни питают поэзию Софьи Дубровской, еще вполне находящуюся в процессе становления: формирования поэтической оптики, нащупывания идентичности, поиска языка и всего прочего, что могло бы выделить её как автора в пространстве новейшей поэзии.

Ценным мне кажется здесь умение истончать действительность, превращать объекты в действия, а действия в намёки на то, что существует как бы по ту сторону понимания. Что вновь возвращает нас к практикам метареализма, но с оговорками, уже артикулированными здесь.




    Рецензия 3. Валерий Шубинский

Анализировать подборки, представленные на "Полёт разборов", во многих случаях стоит с учетом всего творчества автора. Мне кажется, что подборка Софьи Дубровской здесь особенно показательна.

Дубровская - один из самых ярких дебютантов последних двух-трёх лет. Несмотря на молодость, у неё есть уже в основе, в процессе становления собственная поэтика, собственный подход к образу и просодии, основанный на сочетании остранения и лирической нежности, пластичности и намеренной неточности, "небольшой погрешности" на языке обэриутов. Но при этом она, как всякий молодой поэт, всё время развивается. Я слежу за её стихами в социальных сетях и вижу, как меняются они от месяца к месяцу.

В тех стихах, которые сейчас перед нами, а написаны они (судя по тем же соцсетям) где-то в ноябре, мы видим следующее: они написаны строгими силлаботоническими ритмами без всякого просодического сдвига, с зыбкими рифмоидами (что уже практически фирменный приём Дубровской) - впрочем, встречаются рифмы и глубокие (песья-колосья) и даже тавтологические (пустые-пустыня); в них практически нет иронии, нет остраняющего интонационного сдвига; они основаны на сложных цепочках нечётких, намеренно "неточных", ставящих читателя перед семантическим тупиком образов; они почти провоцирующе лиричны.

Каков же творческий результат?

Вот первое из стихотворений:

        Листочки формой округа земного
        В иголки переходят не спеша.
        Касание касается смурного
        Узора глаз, неся лесной лишай.
        Когда б ты был вне статуй и пространства
        И просто возвышался надо мной,
        Я б отменила каждую из станций
        И вышла б в новый округ неземной.
        И роженица б воздух народила:
        Событиями взвинченный Эфир.
        Хранить секрет из радиоэфира -
        Как убивать невыраженный мир.

Стихотворение интонационно цельно - и этой цельностью сразу "берёт" читателя. Но если мы начинаем вчитываться в строки, мы постоянно оказываемся в затруднении. "Округ земной" - что это такое? "Касание касается смурного/ Узора глаз, неся лесной лишай" - о чём это? Иные строчки сразу же покоряют ("когда б ты был вне статуй и пространства") - но в их пленительности тоже есть загадка.

Разгадка же, думаю, - в повторении и развитии мотивов. "Округу земному" противопоставлен "округ неземной". Листочки/иголки создают мотив леса, в котором естественно появляется и "лесной лишай". Мистический Эфир и радиоэфир беседуют друг с другом. Автор намекает на связь между образами и заставляет нас искать её. Мы верим, что она есть и поэт её знает. В этом убеждает нас, помимо прочего, уже помянутая интонационная цельность стихотворения.

Теперь - последнее стихотворение в подборке.

Начало - отличное.

        с курицы косточки пережуём
        гладим земельку разнюхаем ветер
        всех кого мыслили переживём
        болиголовушки дылдушки дети

Но дальше идут (кажется) разрозненные, хотя и мощные образы - какая-то почти "введенская" заумь. И только последняя строка - "вымолил место теперь не погибнешь" - стягивает всё воедино. Но - не до конца. Энергия этих стихов заражает, но они требуют доверия. В них есть то, что может показаться неумением, - но и прошлые стихи Дубровской, и, главное, какая-то иррациональная энергетика, исходящая от самих этих стихотворений, говорит нам, что это не так. Здесь есть какая-то новая глубинная сущность, какая-то новая связь явлений, которую поэт почувствовал, но ещё не до конца смог вывести на поверхность, выявить на уровне фактуры.

Пожалуй, это же можно сказать про стихотворение "Карьер":

        по буграм вплывает море
        злой скелет
        хрупкий оттого что в море
        соли нет
        накрывает человечков и дома
        перемешивает лица
        и слова

Это отлично, а дальше - как будто пример этой "перемешанности":

        Нашу чудь карьер усталый
        Посещал...

Мы можем представить себе усталую чудь, посещающую карьер, но не наоборот. Очевидно, что алогизм здесь намерен, но он лишен обэриутской демонстративности. И это странно и интересно.

Другие стихи проще. Но во многих из них тоже присутствует какой-то сбивающий с толку сдвиг:

        собрание мелких зверьков
        и птичек спешит на погост
        отпеть не раздетый альков
        поймать себя пастью за хвост

Этот "нераздетый альков", который почему-то отпевают звери и птицы на погосте, в ином случае показался бы графоманской нелепостью - но здесь он очевидно функционален; он что-то привносит в идущее дальше тонкое и красивое, но сравнительно обычное по мысли стихотворение. И то, что цвет солнечного камушка - "Евклид" - так же странно и так же функционально.

Лучшие ли эти стихи у Дубровской? Наверное, нет. Кроме одного. Оно как раз самое ясное и нежное. В нем лирическое безумие укрощено, а неточность помогает точности. Это стихотворение DEAD LETTER MAIL - про посылку с птицей, которую достают из-под сердца. По-моему, это великолепное стихотворение. Но и остальные занимают своё место в эволюции поэта Софьи Дубровской. Иногда надо отойти от уже достигнутой гармонии, чтобы достигнуть новой.

И вот буквально вслед за ноябрьскими стихами появляются (в тех же соцсетях) декабрьские и январские, в которых поиски увенчиваются находками. Надеюсь, поэт не будет возражать, если я прочитаю одно из них - по-моему, отличное:

        ПУТЕШЕСТВЕННИК

        инициатор - вон, какой
        идёт по вьючной мостовой:
        до самого Китая
        несётся мостовая;
        он к дому лесенкой наверх
        восходит - Солнце-человек,
        чтоб видеть ночь, но по уму -
        он имитирует Луну,
        а в следующие дни недели
        перемещается в Нью-Дели;
        следи - среди покатых льдин
        практических лежит один,
        арктически летит один;
        плетёт восточную калитку
        мужающему эвкалипту;
        в богатую пустыню
        несётся, опостылев
        себе-само-себе-само
        сампо-себе-сампо-себе:
        и снова мост, и снова в карту
        смотреть, и пост держать, и марку.
        пока он ходит, ходит, ходит
        и домик нужный не находит
        в тот дом уже стучат - и рыщут
        рычат и ищут



    Рецензия 4. Данила Давыдов о подборках стихотворений Софьи Дубровской и Сёмы Ткаченко (расшифровка видеовыступления)

Я не очень понимаю, как мне обсуждать эти тексты. Ничего нет более бессмысленного с моей точки зрения, нежели брать стишок и говорить: знаете, а вот эта строчка хороша, а вот эта строчка-то плоха. Я совершенно не понимаю, что сделано намеренно, а что - ненамеренно, пока передо мной нет достаточного корпуса сделанного человеком. В случае Софьи Дубровской, может быть, я больше прочёл текстов, в случае Сёмы Ткаченко меньше, но всё равно это недостаточный корпус для того, чтобы я мог сказать, что такая-то вещь определённо здесь является ляпом, а здесь совершенно намеренна, сознательна и присуща общей установке автора.

Мне кажется, для Сёмы Ткаченко - начнём с него - романтический субъект, проступающий в метафорической поэтике, гораздо более актуален. Подборка состоит из двух больших циклов или поэм. Первая поэма называется "Поэма о тканях и ненастоящем". Хороший был бы критический риторический ход - сказать: а вот я могу представить, что это было написано в двадцатые годы XX века, и ничего бы не изменилось. Да, я могу это представить (с рядом натяжек), и что? Из этого ничего не следует, потому что мы понимаем, что на самом деле это дурной риторический ход, подразумевающий, что в искусстве есть какой-то прогресс. В искусстве нет прогресса, хотя есть разнообразные трансформации. Но если что-то у нас есть хорошее по отношению к двадцатым годам, так это то, что мы знаем, что было дальше. Хорошо ли это для нас или это нас травмировало и превратило в то, чем мы являемся, это другой вопрос. Лирический герой Ткаченко знает обо всём произошедшем, и это даже не обсуждается. Но что может обсуждаться на уровне такого заседания, как наше с вами, и для чего вообще существуют такие обсуждения, как я понимаю, - это работа с некоторыми формальными признаками текста, потому что изменить антропологические критерии, по которым существует человек, невозможно, если его совсем уж не насиловать. Я надеюсь, что мы этим не занимаемся. В случае с Ткаченко я бы даже сказал, что это не просто двадцатые годы, а конкретно такая современная версия имажинизма, причём не есенинского, а, может быть, мариенгофовского, эрлиховского. Хотя и почему не есенинский, с другой стороны:

        ко мне приходили
        и били ногами до снега
        а сверху смотрели
        на куст на меня мотыльки

Напоминает "Чёрного человека"? Напоминает. Не знаю, насколько это осознанно было в момент написания текста. Я вынужден говорить "по-моему", потому что автор может сказать: "А я всё это учитывал, ты просто, дурак, не прочёл", и он будет прав. Или скажет: "А мне всё это не важно совсем", и тоже будет прав. Но мне представляется, что название поэмы "О тканях и ненастоящем" не вызывает, скорее всего, ожидаемой автором однозначной реакции, и что ткань - это необязательно вещь ткацкого производства. Ткань у меня вызывает биологические ассоциации гораздо быстрее, может быть, за счёт того, что меня биология вообще больше волнует, нежели ткацкое ремесло. И поэтому весь стержневой для текста образный ряд, связанный с тканями в ткацком смысле, не подкреплён возможностью важного для семантической поэтики второго смысла, который можно было бы обыграть. А можно и не обыграть, потому что, может, автору это не нужно, он другое хотел сказать. Любая моя претензия на этом уровне будет глупа. Я могу сказать только, что это не было услышано, задействовано автором. С другой стороны, будь оно задействовано, и текст был бы, наверное, принципиально другой. С третьей стороны, почему, собственно, автор обязан учитывать все потенциальные смыслы и ласкать читателя тем, что он будет готов ответить за базар в любом моменте? Автор много чего другого обязан, в первую очередь самому себе, а не читателю.

Здесь, с моей точки зрения, постромантическая позиция немного заглушает весь метафорический потенциал, который в тексте содержится. Это печально, с моей точки зрения, но, может, автор этого и хотел. В конце концов, мы всё время говорим об этом постромантическом герое, будто это что-то плохое. А может, это и не плохо, но понятно, почему мы так говорим: это очень клишированная вещь, и для того, чтобы её деконструировать, требуется из неё полностью выйти и не принимать её всерьёз; или принять всерьёз и деконструировать; или уж так её принять всерьёз, что это будет совсем отдельным жестом, и это явно не данный случай.

Цикл "Смертные" мне кажется сильнее, но здесь тоже есть "пафос" - не в плохом смысле. Сейчас будете смеяться: а вот в плохом смысле слова меня зацепило, что весь текст написан в конвенциональной нынче - и это правильно, я сам так пишу, - графике снятия знаков препинания, в том числе разделения слов на те, что написаны с заглавной и с маленькой буквы. Но слово "Россия" здесь написано с большой буквы; что же это у нас Россия такая великая, не понимаю. Это выглядит смешно, товарищи, ничего не могу с этим поделать. Ситуация, когда графема сломала восприятие текста - притом что текст гораздо более крепко сшит с точки зрения разных метафорических наворотов. Но на самом деле градус саморефлексии и интереса к самому себе здесь ничуть не меньше, чем в первом тексте. А почему бы поэту не интересоваться самим собой, не жалеть себя, не думать, что он - некая фигура, вокруг которой происходят вселенская трагедия? Это, в общем, правильный подход, который в некотором смысле и является профессией поэта. Если не понимать, что это общее место, с которого начинается фигура поэта, и на нём оставаться, можно написать очень хороший текст, лишённый индивидуальности, который потом можно будет печатать без указания авторства. В случае стихов Сёмы Ткаченко я боюсь, что есть некая необязательность авторства, которая парадоксально сочетается с демонстрацией собственного авторства, романтического субъекта.

Притом - что странно: Софья Дубровская в комментарии перед подборкой Сёмы Ткаченко во "Флагах" писала, что как раз Ткаченко внимателен к мелким деталям, к мимолётным фрагментам бытия. Это да, и это хорошо, замечательно, но другое дело, что здесь это всё не создаёт эффекта эмерджентности, то есть не работает на всю целостность текста, большего, нежели составляющие его элементы. Какие-то вещи, являющиеся уже - припоминая Парщикова и прочих метареалистов - метаболой, метаметафорой, которая выходит на уровень саморазвития, когда рога троллейбуса вдруг из стёршейся метафоры, ставшей обыденным переносным значением, возвращают внутреннюю свою форму потебнианским способом и начинают дальше развивать сюжет с антропомеханизированным троллейбусом - таких вещей довольно много, и это как раз лучшее, что есть у Ткаченко, мне это очень нравится. Но оно то есть, то нет. В какой-то момент автор забывает, что он должен быть страдающим романтическим субъектом. И как же вот это хорошо, смотрите:

        оставляю открытую на ночь ключи в замке
        раскаленное веко вскрывает льняную кость
        это поступь чего-то в твоем зерновом зрачке
        что похоже на отсветы женщины в полный рост
        что похожа на выцветший дoбела негатив
        оболочка твоих обращённых обратно глаз
        открывается дверь осторожно троллейбус крив
        и похоже рогами в сети проводов увяз
        оставляя себе ничего отпечатки ног
        под глазами блуждающий вхожий в любую из
        потому что есть ключ от моей и уже замок
        отпечатки зрачков и по лестнице дома вниз

Всё, начиная с троллейбуса и дальше, когда происходит сращение субъекта и объекта, объективного мира, когда нарушается даже синтаксис и всё спрессовывается, - это круто, отлично и замечательно. В начале это бла-бла-бла - сугубо с моей точки зрения, но писать, что "так бывает в России белым-бело", очень сомнительно. Что же касается ещё прибавленных двух стихотворений, то им присущи все те же свойства. Притом в подборке, опубликованной во "Флагах", это всё ощущается в меньшей степени... Возможно, потому, что там не циклические тексты. Что может срастить лирический цикл или поэму, псевдо-поэму - субъект, конечно. Мы знаем массу способов организовывать такие вещи без всякого субъекта, но первое, что приходит в голову и автоматически включается, - субъект. Может, потому, что в подборках "Флагов" в основном отдельные вещи представлены, этого романтического несколько меньше. Ещё раз говорю: мне будет даже очень интересно читать, потому что, безусловно, когда Ткаченко забывает о том, что надо быть трагическим поэтом, всё очень хорошо получается. Но он никак не хочет забыть, а надо бы. А может, не надо.

Софья Дубровская. Все знают, что я поэток люблю больше, чем поэтов - в смысле авторства. Я считаю, что хороших поэток сейчас больше, чем поэтов. Здесь что ценно: как раз никакого напрямую романтического субъекта нет, хотя, конечно, мы как люди предвзято злодейские всегда его обнаружим. Здесь можно построить много гендерных рассуждений, что мужик рубит сплеча - "я", а женщина как бы в третьем лице или даже без местоимений, но тем не менее понятно, что это субъективное высказывание. Здесь, наверное, самое характерное стихотворение - "Dead Letter Mail", оно же, наверное, одно из самых слабых. Во-первых, сам образ довольно простенький, хотя сам по себе довольно хороший. Во-вторых, мне нравится, что в какой-то момент там происходит разветвление вариантов. Мне нравится, что когда появляется "я", этого уже может быть вполне достаточно, это "я", которое совершенно не настаивает на себе. Всё же здесь не очень понятны взаимоотношения "я" и "ты", возникает характерный для современной - примерно рубежа 1990-2000-х - плавающий субъект, который стал основным признаком "новой искренности" третьего призыва - если считать первым призывом "новую искренность" в приговском смысле, а вторым, условно говоря, Воденникова и компанию, то это был такой третий призыв - поэты рубежа 1990-2000-х: Мосеева, Маренникова, Котов, Пётр Попов. Мне кажется, "Холод. Поле" - это вообще золотое стихотворение:

        собрание мелких зверьков
        и птичек спешит на погост
        отпеть не раздетый альков
        поймать себя пастью за хвост

        я вижу что холод идёт
        и в шеи целует поля
        и ищет глаза их и ждёт
        когда шевельнётся земля

        и стая любимых зверят
        отменит разлуку и смерть

        ты клювом разроешь червя
        и дашь на него посмотреть
        ты лапой нащупаешь холм
        и спрячешься в нём с головой

        сначала ты птица, потом
        мерцающий пёс дворовой

        планирует выпасти снег
        из неба и встать поперёк:
        я знаю, ты не человек

        ты птичка-зверёк

Но беда в том, что с точки зрения того, "как правильно надо", - тут никакой сложной метафорики нет, это очень прозрачное стихотворение, как бы чуть ли не "советское" даже, если бы не плавающий субъект. И наоборот, как раз когда Софья Дубровская конструирует высказывание, которое построено на очень сложной цепочке метафор, оно немножко иногда напоминает конструктор, такое LEGO. Не такой конструктор, который был в нашем печальном советском детстве, когда надо было винтики закручивать отвёрткой, а LEGO. Например, второе стихотворение в подборке, "Ночь", так устроено. Автору хочется всего сразу: одновременно писать сложную метафорическую поэзию и простые лирические стихи, и найти баланс между этим не всегда получается. Мне кажется, в стихотворении "Холод. Поле" этот баланс найден. А иногда бывает, когда я не очень понимаю, зачем текст написан, но это опять-таки мои проблемы; а бывают стихотворения, о которых понятно, зачем они написаны, и это даже здорово сделано, но так называемого чуда не происходит. При этом у Софьи Дубровской хорошее потенциальное чутьё, умение совсем-совсем легко сдвинуть очень конвенциональную поэтику, придать дополнительное измерение отдельному слову или отдельной конструкции, или отдельной метрической или синтаксической сетке. И вроде бы всё "как положено", а раз - оно сдвигается, и получается поэзия. Уже никого не удивить внутрисловным анжамбеманом, это уже как минимум с Бродского вещь распространённая. Но в стихотворении "Карьер", например, при том, как оно графически построено: "каверз- / ным плащом" внутри метрико-синтаксической сетки стихотворения цепляет взгляд и оказывается вещью, которая позволяет отстраниться от как-бы-прямого высказывания, и понятно, что это высказывание не совсем прямое, а рефлективное.

Последний текст, "с курицы косточки пережуём...", по-моему, тоже очень удачный, но Дубровская - тот человек, который потенциально скорее в банду Драгомощенко может мигрировать с такими текстами. И это было бы интересно. Так что, мне кажется, перед нами два одарённых человека. Говорить о том, что у каждого из них есть некоторая поэтика... у Дубровской, может быть, чуть более узнаваемая, чем у Ткаченко, хотя у Ткаченко тоже - я сильно, конечно, сгустил краски, тоже вполне узнаваемая. Другое дело, что когда передо мной две подборки и я внимательно их читаю, они вполне узнаваемы, а будут ли узнаваемы среди ста подборок - это более сложный вопрос. Для такого зануды, как я, будут, конечно, но я не уверен, что каждый читатель даже современной поэзии будет готов этим заниматься. Это я не к тому, что индивидуальность поэтики есть автоматический плюс, что ценна именно "новизна". То, что новизна не является автоматическим плюсом, мы вроде уже давно разобрались, но, подозреваю, индивидуальность тоже. Жили себе прекрасно целые эпохи без всякой индивидуальности, и ничего - хорошие тексты оставили.




    Рецензия 5. Евгения Ульянкина

Подборка Софьи Дубровской удивила: на прошлогоднем фестивале "ГолосА" и, например, на премии "Цикада" я видела совсем другие её стихи. Честно скажу: сегодняшняя подборка кажется более сырой и небрежной, чем стихи, с которыми я сталкивалась раньше.

Стихи в подборке загадочны, в них много темнот. Это начинается с самых первых строк подборки: "Листочки формой округа земного / В иголки переходят не спеша". Сразу возникают вопросы: что такое "земной округ"? Форма земного округа - наверно, круг, но зачем так сложно? Переходят формой округа - это как? "Не спеша" - скорее про движение, чем про процесс, почему здесь именно так, если не только ради последующей рифмы? Такие места я вижу в каждом стихотворении подборки.

Источник этих вопросов и сомнений, которым мне хочется подвергать эти стихи, - попытка автора разместить стихотворение целиком в неком символическом пространстве, сбоку от физической реальности совсем без привязок к ней. То есть, да, в текстах есть слова, обозначающие предметы и существ, но стоят они так, что за ними не ощущается живая плоть этих предметов и существ. Ярче всего это видно в стихотворении "Ночь". Например, во второй строфе все существительные строго нематериальны:

        скрадывал радость своим лучом
        и отбирал чистоту у сна,
        памяти нет - она не причём,
        в цéпочку замкнута и пуста

Радость, луч, чистота, сон, память, цепочка - мы имеем дело с абстракцией. Но даже когда появляются вроде бы материальные вещи, осязаемости не прибавляется:

        в комнатах предполагают речь
        и призывают начаться день;
        в комнате руки спешат стеречь
        тень от лица - или просто тень?

Здесь и комнаты, и руки, и лицо присутствуют на общих началах: как комнаты, руки и лицо вообще. Как понятия, но не настоящие вещи.

Работа с понятиями и абстракциями сложнее, чем работа с реальностью. Как ни парадоксально, абстракция и вообще воображаемое требует ещё большей точности и выверенности, чем реальные детали: реальную деталь достаточно хорошо разглядеть, но абстракцию нужно очень точно помыслить, чтобы в неё можно было поверить. Мне кажется, в стихах Софьи точно помыслить иногда мешает чисто техническая небрежность. Например, в стихотворении "Dead Letter Mail" не появился ли "угрюмый дрозд" только в поисках рифмы? И там же - "пункт <...> выдачи поста" - что имеется в виду и не взято ли слово "пост" здесь тоже ради рифмы? "Отпеть не раздетый альков" - в каком смысле здесь употреблено слово "альков"? "Планирует выпасти снег" - ошибка в глаголе затыкает метрическую дырку, которую можно было и не затыкать. Подобные решения вызывают ощущение, что многие слова попали в текст более-менее случайно.

К слову, если говорить о звуке и ритме, кажется, что Софья в этой подборке заковывает себя в строгий метр, не разрешая себе сбоев даже там, где сбой не только удержал бы на месте смысл, но и разнообразил бы ритмическую картину (как в примере выше - там ведь вполне могло стоять слово "выпасть"). Кажется, в других стихах, которые я видела и слышала у Софьи раньше, она свободнее чувствовала себя в звуке. В этом смысле в подборке выделяется стихотворение "Карьер", первая часть которого откровенно идёт за звуком, проборматывается и на этом держится даже в тех местах, где возникают смысловые вопросы. А вот финал проваливается, потому что поддержки звука больше нет: "нашу чудь карьер усталый посещал" - один неловкий стык согласных, и уже задаёшься вопросом, а что за чудь, а почему карьер кого-то посещает.

Я столько внимания обращаю на нестыковки потому, что ищу причину, по которой мне трудно найти настоящий контакт с этими текстами, что меня в них смущает. Самыми симпатичными в подборке мне показались (с учётом упомянутых мной небрежностей) стихотворения "Dead Letter Mail", "Холод. Поле" и "Карьер", потому что в них ощущается присутствие человека, героя, автора - одним словом, живое присутствие. Последний текст вызывает у меня смешанные чувства: с одной стороны, мне нравятся строки вроде "берег на вкус и покатый и плотный" или "где начинается дно у болот", но тут же рядом довольно зубодробительное "ух бережёт скользкий угорь болотный", а вся картина настолько непроницаема и дискретна, что в конечном итоге остаётся я чувствую скорее недоумение, чем что-либо ещё.

Я выступаю на "Полёте разборов" как практик, а не филолог, и, думаю, понятно, что как практики мы с Софьей идём совершенно разными путями. Советы о том, как лучше понравиться мне, Софье вряд ли нужны. Но я проговорю ещё раз те вещи, за которыми я бы предложила просто понаблюдать: как они получаются, почему, есть ли пространство для движения в сторону. В таком режиме я бы обратила внимание на точность и мотивацию выбора слов; на взаимоотношения ритма и метра - почему возникает желание строго следовать метру, что изменится, если дать ритму больше свободы; на концовки - действительно ли стихотворение заканчивается там, где автор решает его закончить. Путь создания новых пространств в стихах - наверное, самый сложный, он требует особенной строгости к себе, сомнения в твёрдости положения каждого слова. Софья делает смелый выбор, но это большая ответственность - желаю с ней справиться.



Подборка стихотворений Софьи Дубровской, предложенных к обсуждению

Софья Дубровская родилась в Ставрополе, в 2017 году поступила в Литературный институт и переехала в Москву. Редакторка журнала "Флаги". Публиковала поэзию и критику на порталах "Флаги", "Новая карта русской литературы", "Солонеба", в журналах "Кварта", "Гвидеон" и "Знамя".


СОЛНЕЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Листочки формой округа земного
В иголки переходят не спеша.
Касание касается смурного
Узора глаз, неся лесной лишай.
Когда б ты был вне статуй и пространства
И просто возвышался надо мной,
Я б отменила каждую из станций
И вышла б в новый округ неземной.
И роженица б воздух народила:
Событиями взвинченный Эфир.
Хранить секрет из радиоэфира -
Как убивать невыраженный мир.


НОЧЬ

солнечный камушек (цвет: Евклид),
перемещается на ладонь
и принимает прозрачный вид,
и распадается, как фотон

скрадывал радость своим лучом
и отбирал чистоту у сна,
памяти нет - она не причём,
в цeпочку замкнута и пуста

прячется войлоком под кровать
хвост от кометы, безглазый вздох,
можно ли временем торговать
и своровать у Земли Восток?

в комнатах предполагают речь
и призывают начаться день;
в комнате руки спешат стеречь
тень от лица - или просто тень?

холод заутренний обоймёт
взглядом обласканное лицо,
как же Евклид это назовёт:
полураспад - или полусон?


DEAD LETTER MAIL

Под сердцем птица прячется,
но ранним
колючим утром руки достают
её из перьевой затихшей
спальни
и тайной перевязывают клюв.

Кладут в коробку, сматывают
нитку
и отправляют знал бы кто куда;
её могло быть отовсюду
видно,
но застилает зрение вода.

1. Ей нравится обратно
возвращаться
и греться в куполе сердечного гнезда;
2. Ей хочется посылкой
обращаться
и избегать угрюмого дрозда.

Коробка не подписана,
однако
доставлена по адресу - ты знал,
что он необратимо
одинаков:
пункт высылки и выдачи поста?


ПРОИГРЫШ

пёс золотистый ретривер
спит под моей простынёй:
вьётся песчаная грива,
солнцем к щекам пристаёт;

греет подушек пустыню
и беспокойно скулит;
спальни пространства пустые
тщательно делают вид

будто не видят, как пёсья
лапа упрямо дрожит -
ищет цветы и колосья,
мельницу, всполохи ржи,

хочет поймать перепёлку,
хочет успеть; поутру
нечем согреться ребёнку:
прячется стыд в конуру


ХОЛОД. ПОЛЕ

собрание мелких зверьков
и птичек спешит на погост
отпеть не раздетый альков
поймать себя пастью за хвост

я вижу что холод идёт
и в шеи целует поля
и ищет глаза их и ждёт
когда шевельнётся земля

и стая любимых зверят
отменит разлуку и смерть

ты клювом разроешь червя
и дашь на него посмотреть
ты лапой нащупаешь холм
и спрячешься в нём с головой

сначала ты птица, потом
мерцающий пёс дворовой

планирует выпасти снег
из неба и встать поперёк:
я знаю, ты не человек

ты птичка-зверёк


КАРЬЕР

ни убавить ни прибавить
тишина
пол из поля люди кроем
кружева
из разбитых окон память
льёт плющом
поедает стены каверз
ным плащом
по буграм вплывает море
злой скелет
хрупкий оттого что в море
соли нет
накрывает человечков
и дома
перемешивает лица
и слова

нашу чудь карьер усталый
посещал
ты уснул в полях подумать
о вещах


* * *

с курицы косточки пережуём
гладим земельку разнюхаем ветер
всех кого мыслили переживём
болиголовушки дылдушки дети
сладко блаженными комья глотать
берег на вкус и покатый и плотный
боле не велено переживать
ух бережёт скользкий угорь болотный
стрелочки хвощ отпустил в хоровод
загнана лошадь в расстрельный колодец
где начинается дно у болот
можно ли плакать тебе о народе
по воскресениям запрещено
пятки размазали спелые вишни
спрятан у вымени суки щенок
вымолил место теперь не погибнешь



© Софья Дубровская, Ирина Машинская, Юлия Подлубнова, Валерий Шубинский, Данила Давыдов, Евгения Ульянкина, 2022-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2022-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность