За жирную траву крутого склона
Хватаюсь в бесконечных, странных снах
И снится мне: я - похоронный клоун,
Я просто клоун
На похоронах.
И в цирковом,
больном,
стеклянном блеске
брожу со спичкой
среди серых плит,
и монгольфьер-фонарик над Введенским,
Перовским и Ваганьковским летит.
Мне непокойно
колко и неловко,
живою ниткой схвачен балахон,
и с алою
ковёрною сноровкой
бросаю в ямы
кольца
и поп-корн.
И гуттаперчей
крашеного носа
тяну я запах яблок и листвы.
Змеёю тяжкой
медь оркестров
гнётся,
чтобы под ветром
кольцами застыть.
Здесь шапито,
и здесь последний праздник,
здесь свет софитов,
и Покровский свет.
И осень охрой
и рубином красит
бумажный мой
магический букет.
Мой рыжий бог
над шуткою заплачет,
когда в угаре
клоунских причуд,
в опилки ткнусь,
и, лонжею подхвачен,
в зенит
я
над крестами полечу.
А там увижу
голубей и Спаса,
шталмейстера
оранжевый пиджак,
ковёрного,
которому напрасно,
сулил я
кровный
за дуэт
пятак.
Увижу акробатов
меж трапеций,
и лестниц,
и канатных паутин -
и в сеть сорвусь,
и никуда не деться
от этого
безумного пути.
И белый шар
в траву уронит звёзды,
И проплывут в рассветном
полусне
Смолистых сосен тени
над погостом,
и занавес
с заплатой
на просвет.
И вот я родился...
Играет блюз
дождик на мостовой.
Семья, которую я не люблю,
будет моей семьёй.
И вот я вырос,
и вот учусь
читать между лживых строк,
а вот, в порыве искренних чувств,
плюю на родной порог.
И ставят "пять" мне,
и сверху "плюс",
хоть я и не стал умней -
страна, которую я не люблю
будет теперь моей.
И вот мне с экранов
сивуху льют,
и я пропиваюсь в дым.
Народ, который я не люблю,
будет назван моим.
И вот выключают в подъезде свет,
пора бы узнать, почём
по третьему классу дают билет
на выход, и на паром.
Смиряю к полуночи
жар и пыл,
но вот бы понять -
на кой,..
тот, которого я не любил,
когда-то,
увы,
был мной.
кости по камням скорей собирай
и улыбки по звёздам
Скалами полон тот край
и на небе
заноза
только не больно
на острых
камнях
и вода
ночи точит
белой
верёвкой
со льда
петли
крутит
источник
пыль из долины
в мешок собирай
да не медли
с горного края
распущены
белые петли
мёрзлые ветви
ломаются
шутка такая
мы собираем клочки
от предсмертного края
с песней
как будто во сне
и всё ждёт пересмешник
как затемнеет гора
обесснеженной
плешью
Во медвяном, во саду
За стеной акации
Утопил кота в пруду
Враг стабилизации.
Был он лыс, и был матёр
(Враг в виду имеется),
Тряпкой отпечатки стёр
На садовом деревце,
Веником замёл свой след
И пустил по ложному -
Он Милонова портрет
Нацарапал ножиком.
По шершавой, по коре
Буквицы глаголицы:
"Пидорасам всем гореть
Паки не отмолятся!"
Был коварный план внедрён
Асом провокации:
Партбилеты с медведём
На ветвях акации.
На широкой, на тропе,
На коровьем выпасе
Набиуллиной портрет
Был мочою выписан.
И госдеповский приказ
Был агентом выполнен:
Профиль Путина анфас
Размещён под липами
Дескать, он...
Да, дескать, тут...
По его велению...
Дескать, very очень good
Будет населению -
Как кота
Вас всех пошлют,
В том же направлении!
............................
Кот же уходил во тьму,
И, страдая ранами,
Тихо бредил наяву,
Въяве видел странное:
Не листком, не колоском,
Что в полях качается,
А прудом,
да этим сном
Родина кончается.
Я за пряником приду
На Ходынку
Я за кружкою приду
На Ходынку
А к полудню проверчу
В небе дырку
И пойду в Москву гулять
Невидимкой
Мне филипповскую сайку
Отломят
И мне вяземских печатных
Отсыпят
С неба сельтерская
В руки
и кроме
той шипучею -
с фисташками
ситный
Мне медаль на грудь под вечер
Повесят
Крест на ленточке на шею
Повесят
А потом меня конечно
Повесят
В девять тридцать
Но не позже
Чем в десять
По спине моей продавленной
Ветер
По затылку по дырявому
Ветер
Вот повис я на Тверской
Чист и светел
Подо мной лаптою
Тешутся дети
Подо мной
Лаптями щи дохлебали
Подо мной
Двадцатый век проводили
И закрылись
Отменённые дали
Заметённые
Навалами пыли
А ещё хрустели пыльно
Букеты
Что от прошлых от побед
Не убрали
И гудели медно-трубные
Где-то
И победы те
В надрыв
Отпевали
А за рёбрами
Острее всех
Лезвий
За грудиною
Иль под
Очень тяжко
Заворочалось одно:
БЕСПОЛЕЗНО...
Ах бессмысленно
Пропала
Бедняжка
Ах бессмысленно
Пропала икона
Не обрифмено
Окно ледяное
Вот ушёл я на Ходынку
Из дома
Дома нету
Всё вокруг
Не родное
Я не саван
А сюртук
Тёмно-синий
Надеваю
Да плыву
Над бульваром
Жаль немного
Что погибла Россия
Жаль конечно
Что и я
С ней
На пару...
Когда я вырасту и стану папуасом,
То научусь болезнь Альцгеймера лечить,
А после с песнею весёлою и плясом
Возглавлю мирное движение Чечни.
Фонарь небесный разгорится семицветьем,
И прекратят пингвины ссоры и джихад,
И на охваченной веселием планете
Пройдёт торжественный весенний звездопад.
Стада верблюдов пронесутся по пустыне,
Сайгак с козлом возляжет рядом на лугу,
Восславит песнею в своей кибитке синей
Приход добра и света сын степей уйгур.
И возгудят архангельские трубы,
И воцарится мир и благодать.
И на ковре весеннее-изумрудном
Старик Альцгеймер будет танцевать.
Станция Очаково
За окном зима
Надышался лаком я
И схожу с ума
Забегаю весело
На террасный склон
По ребристой лесенке
На стальной балкон
Ой вы, розы снежные!
В сердце - пустота.
Инженер из Нежина
Зарубил кота.
Завернул газетою
да пожёг в печи
я с котом беседую
он в ответ молчит
в моём теле нонешнем
пыль да неуют
гоблины в Воронеже
хоббитов жуют
Вот идёт Депрессия
С шавкой на цепи
Лесом да в Валенсию
В Лондон по степи
Очень стало скучно мне,
Грусть меня взяла -
Утопили сученьку
Дворники со зла.
На дела на чудные
С трепетом воззри
Лапы изумрудные
В сердце пузыри
Все не одинаково
Сходим мы с ума
Станция Очаково
За окном зима
Эдельштейн между прочим еврей
И Эйнштейн между прочим еврей
Эйзенштейн тоже как-то еврей
А
Кронштейн
получается -
нет!
Бунимович конечно еврей
Гизис с
Кризисом
тех же кровей
Глобус с Гофманом -
Оба еврей
А
Рейсфедер
Похоже что -
нет!
Зильберштейн очень даже еврей
Рубинштейн несомненно еврей
Гольденштейн безусловно еврей
Кто они -
не пойму
хоть убей!
Эскимос в чём-то очень еврей
Да и русский отчасти еврей
Немец в целом -
Совсем как еврей
А еврей
получается -
нет!
Я сказал бы конечно мудрей
И конечно сказал бы точней
Да забрался в подкорку еврей
Оттого -
выключается свет.
Январь -
пора стрелять "Шарли Эбдо"
Метелей ноша
сердцу нелегка
Пора идти
круженьем хищных троп
На дальний шум
печатного станка.
И снегопадом
выбеленный лоб,
и в паутинах-трещинах
стекло -
Я сдох вчера,
В субботу был потоп,
Но лишь сейчас
мне стало тяжело.
Но лишь теперь
вишнёвое жерло
наполнилось свинцовой ломотой
Не обошло
Увы
не обожгло
Я в шапито
не принят на постой
По счастию
иной страны шуты
По счастию
их вороны мертвы
Но отчего-то
Красное -
"Шарли"
Но отчего-то
Тихое -
Увы...
И тень моя
охотником бредёт
Вынюхивая след
на белом льду
Эбдо,
тебе
Сегодня повезёт:
Я - слепенький,
Я - в зеркало
Пальну
Всем мальчишкам во дворе я
Расскажу я во дворе:
Папа мне купил еврея,
Будет жить у нас еврей.
Длинноклювый, голосистый,
Тёмны перья,
Томен взгляд.
Серебристые монисты
На груди его звенят.
Как умён он и проворен!
Как сметлив и как игрив!
Каждый вечер он по Торе
Мне пиликает мотив.
Принесу ему гостинцев,
Сладких пряников в запас.
Сохраню от палестинцев,
От налогов
и ХАМАС.
После чая у камина
Уложу его в кровать,
Подолью ему бензина -
Разрешу поторговать.
Будет жизнью он доволен,
Быстро гнёздышко совьёт -
И забудет он про поле,
Поле дикое своё.
Про удалые набеги,
Про ночёвки у костра,
Где лихие печенеги
Доли делят до утра,
Про кредиты и ликвиды,
Про верблюдов и базар,
Про клинки острее бритвы,
И припрятанный хабар.
И домашней гордой птицей
Застрекочет,
застрочит.
Будет он чертить таблицы,
Будет графики чертить,
Будет умные доклады
Петь с утра и до утра.
Мама с братом будут рады,
Папа тоже будет рад.
А однажды в день весенний,
А однажды по весне -
Полетит еврей мой в сени,
Потому как - Моисей.
Рыжевьё по ходу стырит,
И гостинцы загребёт,
Разобьёт мне сердце, ирод,
Потому как, блядь -
Исход!
Прости, мой друг,
Прости меня совсем.
Мне не хватает
Пропитого счастья.
В башке ненастье
Не молись
Не кайся
А только счёт веди
Моих измен.
Прости меня
У гробовой
доски
Подвинь до края
На счетах костяшки
Так умирать
Не больно и не страшно,
Когда ты говоришь:
"навеки сгинь!"
Когда ты разжимаешь
хватку стен
Когда ты размыкаешь
цепь обмана
Я умираю -
это постоянно,
всё остальное -
входит в круг измен.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
