Макс Фарберович и Леонид Сорока
Фотография Валерия Геллера, 2006 г. | |
ПАМЯТИ МАКСА ФАРБЕРОВИЧА
|
Боже, как же порой наша жизнь фантастично неправдоподобна! Совсем недавно мы сидели с Максом у него дома и разговаривали. Стол был завален папками с вырезками разных публикаций, касающихся темы разговора. А темой был поэт Алексей Цветков, друг одесской юности Макса.
Макс вспоминал подробности. Я их торопливо записывал.
Встречались мы в начале марта. Беседа наша вскоре была опубликована в "Сетевой Словесности". Счетчик под статьёй заработал. Макс иногда заглядывал на сайт и удивляясь, звонил мне: "Смотри, кому-то еще интересно, оказывается, то, чем мы жили когда-то!"
Прошло с тех пор чуть больше месяца. И внезапный утренний звонок его 87-летней матери заставил вздрогнуть.
- Лёня! Я вас прошу, миленький, вызовите "Скорую". Но мне кажется поздно. Лёнечка, ой, Лёнечка! Макс умер.
Какое-то время ушло на мои дурацкие распросы. А когда я подъехал к дому, реанимационная машина уже стояла у подъезда. Но делать бригаде было нечего. Бездыханное грузное тело Макса, чуть прикрытое сползшим на пол одеялом, навсегда упокоилось.
Клеопатра Григорьевна рыдала, без конца повторяя:
- Он всё время писал, всё время что-то писал! Я столько раз говорила, брось это, лучше отдохни...Кому она нужна, вся эта литература?
- Ну что вы, тётя Катя? - увещевал убитую горем старуху успевший прибыть племянник. - Макс не мог иначе. Это ведь была его жизнь.
Она и сама это понимала. И уже на следующий день после похорон просила помогавших по дому женщин поаккуратнее обращаться с бумагами сына.
Он приехал в Израиль в 1997 году. На одной из встреч местной пишущей братии попросил слова. Вначале заговорил вообще о литературе. И народ притих, почувствовав профессионала, а не любителя. Большинство же из присутствовавших в небольшом клубе пенсионеров всё-таки вполне обоснованно причисляли себя к последнему сословию. И не готовы были к гамбургскому счёту.
Но вскоре все убедились в его терпимости. Снобизма в нём не было ни на грош. И одинокие старики, для которых увлечение литературой оставалось последней отдушиной, звонили ему. Он находил для них добрые слова. Имел терпение прочитывать их достаточно многословные рукописи и делать замечания. Навещать их. Хотя своё, задуманное, порой подолгу ждало воплощения.
Он выпустил скромный по объему сборник стихов "Прощай, Одесса!". И тут же один из тончайших ценителей одесской старины Александр Розенбойм отозвался теплой рецензией. Книга разлетелась очень быстро. У автора остался всего один экземпляр.
Освоив компьютер, вышел в мировую паутину. И начал работать.
Ранее живя в Одессе и наезжая время от времени в Москву, Макс Фарберович был знаком со многим именитыми литераторами. В нём сочетались дотошность и основательность ученого (несколько десятков изобретений на счету) и чуткое отношение к слову.
Он с радостью сообщил мне, что стал писать прозу. Думаю, его "Очерки алкогольной топографии Одессы второй половины ХХ века" (7 глав которой отредактировал его друг-земляк, в прошлом главный художник Одессы и писатель-юморист Лев Вайсфельд), останутся живым художественным свидетельством эпохи, написанным не именитым автором, но живым свидетелем и участником событий. Событий пусть не слишком героических, но как знать... Мужества и силы характера для выживания та мрачная эпоха требовала ничуть не меньше, чем времена больших потрясений.
Впрочем, ему предстояло еще пережить и эмиграцию или репатриацию - кому как нравится.
От названия суть не меняется. И не самый легкий её вариант. Он нёс этот крест с достоинством. И старался, всё с той же жилкой исследователя, внимательно присматриваться и изучать новое для себя окружение. Писал о нем порой с долей иронии, но в то же время честно признаваясь самому себе, что уже поздно постигать глубины местного менталитета.
И, тем не менее, на прощание с ним пришли и репатрианты из Англии, с которыми он немало общался в консервативной синагоге. Стал туда заходить вначале из любопытства. А потом увлекся серьезными мировоззренческими вопросами и любил общаться с местным консервативным раввином, человеком достаточно широких взглядов.
Выступая на панихиде, тот сказал: "Хотя Макс говорил, что приходит брать у меня уроки по иудаизму, на самом деле я многому учился у этого человека. Его знания были глубоки и разносторонни".
В утро, когда Макса не стало, остался включенным его компьютер. И на экране оставались адреса его друзей и знакомых. По ним мы и разослали печальную весть. Многие потом признались, что жутко было читать на письме с обратным адресом Макса сообщение о его кончине. Столь же жутко нам было отправлять его.
С тяжелым сердцем заканчиваю я эти заметки о своём друге. Как же мне будет не хватать тебя, Макс! Как будет не хватать!
Израиль, Кармиэль
17 апреля 2006 г.
© Леонид Сорока, 2006-2025.
© Сетевая Словесность, 2006-2025.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
