Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




ВСПОМНИМ О ПУШКИНЕ


1.

Открывается дверь и зачем-то входит Елена.


2.

Несмотря на довольно поздний час утра, Елена почему-то неодета. Нельзя сказать также, что она и раздета - это было бы незаслуженной похвалой.


3.

Неодетость Елены заключается в том, что надета на нее лишь застиранная, неженская и почему-то криво сидящая нательная рубаха, которая притом так коротка, что Елена вынуждена тянуть ее поминутно вниз с одной стороны (кажется, левой), что, впрочем, ничуть не помогает.


4.

В момент открывания двери и появления Елены мы с Айвазовским сидим на полу, пытаясь распутать заскорузлую рыбацкую сеть, доставшуюся нам в наследство от Графа. Сеть, которую Елена называет патетически "неводом", необходима нам для ловли карпов, лещей и, вероятно, плотвы. Именно таким образом оценил промысловые возможности близлежащего водоема Айвазовский, благодаря своей фамилии считающийся экспертом по всем вопросам рыболовства и мореплавания.


5.

Фамилию свою Айвазовский, в прошлом Коля Кирпичев, заслужил, крася за деньги подвал еврейского магазина "Вагнер и Вебер" и нарисовав на стене этого подвала длинную волнистую черту, заставленную впоследствии промышленным холодильником.


6.

Невод распутывается крайне медленно, тем более, что нога Айвазовского (кажется, левая) застряла в нескольких слоях петель, придавленных моим стулом. Получается, что для выпутывания ноги Айвазовского мне пришлось бы встать со стула, что вдвойне невозможно, так как, во-первых, руки мои заняты уже распутанными петлями невода, а во-вторых, стул, на котором я сижу, хромает на одну ногу и несомненно упадет, если я с него встану.


7.

Водоем, в котором предстоит ловля карпов, лещей и, вероятно, плотвы, представляет собой неправильной формы углубление в глинистом грунте, окруженное жестким и колючим растительным орнаментом. Первое впечатление о населенности этого водоема живыми существами было получено вчера Еленой, зашедшей на закате по пояс в его мутноватые воды и начавшей крошить в эти воды батон со словами: "Цып-цып".

- Смотрите, смотрите, - закричала Елена, - рыбы едят с рук!..

- Видно, вкусный срук попался, - буднично ответил с берега Айвазовский.


8.

Что касается Графа, оставившего нам в наследство "невод", то по его словам получается, будто за день в данном водоеме можно наловить рыбы на неделю, а то и на месяц жизни. Правда, по его же словам выходит и то, что он, Граф, еще полгода назад получил в наследство некое поместье в южном Вайоминге. На следующий день в разговоре о поместье упоминался уже Висконсин, а вчера, прощаясь с нами и растирая лоб кулаком (кажется, левым), Граф бормотал, что ему уже пора уезжать "в этот... как его... ну, короче, где у меня поместье."


9.

Водоем, наполненный промысловой рыбой, Граф называл почему-то дыркой. Так и говорил: "Наловите в дырке рыбы и горя знать не будете."


10.

Мне приходит в голову отличное название для рок-группы: "Дырки в земле".


11.

Но я молчу.


12.

Открыв дверь и зачем-то войдя, Елена протяжно говорит, что видела сон о Докторе. Все знают, что она тащилась от Доктора. Может, даже до сих пор тащится. Елене, вообще, свойственно тащиться от всего ненормального, бессмысленного и странного. Точно так же она тащилась впоследствии от Пушкина. Конечно, до того, что мы с ним сделали.


14.

Елена говорит, что Доктор в ее сне появился из леса, а потом улетел на дирижабле. Безусловно, врет, намекая на вульгарный фрейдизм. По сути дела, весь фрейдизм - одна большая и чудовищная вульгарность. Я помню, как в третьем классе на уроке рисования я изобразил орнамент из сидящих на плоскости воробьев. Вышло очень красиво, и я с полным основанием рассчитывал на пятерку. В эту минуту сидящий позади меня циничный хулиган Леша Алексеев неожиданно улыбнулся и попросил показать ему мой рисунок. И я поверил, что этот заскорузлый негодяй, намеренно разбивавший стекла в классе политического просвещения и затем сваливавший вину на других, просветлел от моей работы, и я с радостью протянул ему свой альбом, пахнущий свежей шероховатой бумагой.


15.

И, конечно, циничный негодяй Леша Алексеев принялся старательно и, даже высунув от усердия язык, пририсовывать неестественно толстые пенисы между ног каждой из птиц. Так же вульгарен и фрейдизм в своем неприкрытом усердии.


16.

Тем более, что всегда прав.


17.

"У него было лицо большой доброй птицы,"- говорит Елена о Докторе, увиденном ею во сне. - Вы же знаете, - добавляет она, - я всегда тащилась от Доктора."

"А как же Пушкин?!" - восклицает Айвазовский со свойственным его позднему тинейджерству почти неподдельным комическим пафосом.

"О, Пушкин..."- сладко бормочет Елена. Она прекрасно знает, что произошло с Пушкиным, сама же она и наблюдала большую часть происшедшего, но нет в ее голосе ни сострадания, ни хотя бы светлой печали - лишь приторная сладость всплывших воспоминаний. И она с особым усердием тянет вниз рубашку, издающую влажный треск разошедшегося шва.


18.

Женщина - безжалостное животное.


19.

Мне приходит в голову роскошное название для рок-группы. Когда-нибудь, очень скоро, когда я разделаюсь со всем этим, я создам, наконец, рок-группу и назову ее "Безжалостные животные". "Мне пришло в голову..."- говорю я и замолкаю, раздумав продолжать.


20.

Никто меня, собственно и не слушает.


21.

Доктор никогда не был похож на большую добрую птицу. Похож он был как раз-таки на доктора. Спокойный, немного усталый, слегка пожимающий плечами, он вполне мог бы сказать такую, например, фразу: "Знаешь, голубчик, ты, конечно, помрешь через пару часов, но не переживай - ты ведь не первый это проделаешь!.."


22.

В полном соответствии со своим именем, Доктор всегда был непревзойденным мастером лечения. Мало кто знает, какую сумасшедшую поликлинику он устроил еще там, за морями, в суетливой, воняющей комсомольскими знаменами конторе с многозначительным названием "ИМПОТЭКС".


23.

Находилось это коммерческое предприятие на заднем дворе, где из подвалов несло ацетоном, а из люков в зимнее время поднимался развесистый пар. В наспех снятой, обклеенной афишами квартире, хранившей на дверях комнат прибитые гвоздями дополнительные замки, заседали посреди краденой школьной мебели мутноглазый директор, он же начальник, он же Командир, и хитрая, как щука, секретарша с пискливым голосом электродрели и гусиной шеей, покрытой цветущими вишневыми пятнами. В дневное время в конторе толкались сутулые люди с толстыми шеями в кожаной одежде разной степени потертости, люди, метавшие на секретарский стол прозрачные на сгибах товарные документы, фиолетовые каракули банков и разноцветные пачки наличных денег, похожие на игрушечные кирпичи.


24.

Доктор приезжал в контору без всякого дела каждые два-три дня, неизменно прося таксиста заезжать на задний двор, чтобы видно было из окна, как он выходит из машины. В конторе Доктор беседовал с толстошеими, однако, чуть свысока; любезно кланялся секретарше, пару раз пожал руку и Командиру, передав ему попутно привет от какого-то Тимура. Оба раза Командир мучительно морщил лоб, силясь вспомнить, кто такой Тимур, но вопроса в спешке так и не задал.


25.

Пару раз Доктор привозил с собой и передавал секретарше аккуратные конверты все от того же Тимура. В конвертах содержались небольшие, но убедительные на вес и на ощупь стопки заморских зеленых банкнотов, все по двадцать бакинских.

"Что за Тимур, наконец? - водил мутными глазами по вечерам Председатель. - Помню, был такой человек, но где?.. когда?.."

"Дурачок ты у нас," - любовно улыбалась секретарша, усердно складывая деньги в железный облупленный ящик.


26.

И ее щучьи зубы блестели в ночи.


27.

И когда Командир вдруг занервничал и в мутных его глазах появилась прозрачная глубина тоскливого страха, а люди с толстыми шеями вдруг опасно замахали руками перед его лицом, и для Командира стало куда спокойнее не приходить в контору, а, наоборот, звонить откуда-то снаружи, отдавая распоряжения секретарше, оставленной на съедение толстошеим...


28.

...то очередным таким звонком Командир передал ей следующий приказ:

"Слушай меня. Счас приедет этот пацан от Тимура... Ты, вот что, отдай ему зелень из ящика. Пусть у Тимура пока полежит..."


29.

...и Доктор пришел, немногословный как Штирлиц, и взгляд его говорил: "Мужайся!" И, достойно попросив толстошеих ждать в коридоре, он положил неигрушечный зеленый кирпич на дно надежной матерчатой сумки и, не спеша уходить, пожал секретарше руку со значением. А во дворе привычно рычал таксомотор, готовый сорваться с места и нестись вдаль без оглядки.


30.

Надо отдать должное: Доктор и до того случая бесподобно подражал голосам людей и всех нас таким образом неоднократно водил за нос.

Представьте: звонит у вас телефон и собственный ваш пожилой интеллигентный отец на полном серьезе предлагает вам съездить в Казахстан за наркотическими грибами "псилоцибами"!..

Был он также непревзойденным знатоком масок и грима, хотя в этой операции они ему как раз-таки не потребовались...


31.

Говорили, что спустившись на задний двор, Доктор столкнулся лицом к лицу, или, как говорят косметологи, нос к носу, с самим Командиром, настоящим. Тот, говорят, сиял от радости, поскольку дела "ИМПОТЭКСА" пошли, якобы, на лад. Они постояли с минуту и поговорили о колебаниях индекса Доу-Джонса.


32.

Однако, и Докторам свойственно порой ошибаться. Непостижимым образом наш Доктор вляпался в чеченцев. Эти симпатичные молодые джентльмены приезжали за ним уже сюда, из-за морей. Они ходили по всем славянским местам и с пытливой улыбкой предлагали пятра за реальный Докторский адрес. Мало кто видел, какую симфонию играло искушение на лице Айвазовского! Но кроме мимических мышц у нашего юного храбреца играло также и очко, поскольку над пытливыми улыбками чеченских туристов звенела медная пустота их взглядов, и кто знает, не отправился ли бы податель адреса в эту пустоту вслед за обезображенной своею жертвой, поскольку пуля ведь пятра не стоит.


33.

И остался Доктор живым.


34.

Спасло Доктора и то, что проживал он тогда в совершенно неподходящем для него месте - городском православном монастыре имени Святого Марка. Этот грязный до липкости и вонючий до удушья "браунстоун" в сердце Восточного Гарлема существовал под редакцией сумасшедшего ирландского монаха, называвшего себя Batushka Patrikiy. Достойный сей служитель Господа искренне считал, что руководит настоящим монастырем, заставлял "послушников" в наказание за провинности целовать свои вымазанные елеем ноги и взимал по пятнашке за койкоместо в неделю.


35.

В достойной сей обители наш Доктор подружился с герой, стал крайне подозрителен и даже принялся ходить с полированной ложкой в руке (по-моему, левой). Ходя с этой ложкой, Доктор поглядывал поминутно в ее зеркальную поверхность, проверяя, не крадется ли кто за его спиной.


36.

Так его в монастыре и прозвали - Ложкин.


37.

Но - бывают же такие чудеса! - Доктор наш по прошествии времени поссорился с герой, сорвался из монастыря и пошел в гору. Доктор стал цивильным - под каким-то честным именем он внедрился работать в кабинет психотерапии. Безусловно, там он на месте. Я даже подумываю, не была ли история с ложкой еще одним гениальным розыгрышем, чтобы те, кто знал про монастырь, махнули рукой на Доктора - мол, что взять с гериного приятеля, кроме почек на пересадку, да и те травленые...


38.

Доктор умен, как черт, или как китаец.


39.

Однако, я глубоко убежден, что долго он не продержится. Доктор все же не годится для цивильной жизни, потому что у него где-то внутри сорвана резьба.


40.

Вот я, например, гожусь для цивильной жизни. Недалек тот день, когда я создам, наконец, рок-группу. Мы будем играть спокойные, тихие песни в орнаменте колючей гитары и с очень страшными текстами. Все будут слушать и говорить: "Надо же, чего выдумали!.."


41.

"Я знаю, что я буду делать,"- говорю я вслух, и никто меня не переспрашивает, хотя мысль натурально повисает в воздухе. Никакого внимания! Это не есть хорошо, хотя мне-то наплевать...


42.

"Да, Пушкин был чудо,"- задумчиво говорит Елена, зачем-то опускаясь на грубый скрипящий пол и обхватывая руками свои бледные ноги со сквадратившимися коленными чашечками. Она как бы продолжает тему, начатую ироничной репликой Айвазовского. Хотя вообще-то Айвазовский к настоящей иронии не способен. Не зря же в английском языке "ирония" и "железо" - слова однокоренные.


43.

Что там железо! - наш храбрец Айвазовский не способен был даже соединить пару медных проводков в подвале магазина "Вагнер и Вебер". Пальцы, видите ли, у него дрожали. Зато когда эта авгиева конюшня взлетела-таки на воздух, боже, какой исступленный дионисийский восторг плясал на его девически-нежном лице в отблесках пламени! Это было - всерьез. Я думаю, это как-то связано с птицами.


44.

Отношения Айвазовского с птицами - давние, прочные и, местами, загадочные - заслуживают отдельного рассмотрения. Первым на моей памяти был воробей Холли, рука об руку с которым Айвазовский, собственно, и вошел в нашу жизнь. Животное это содержалось в просторной, до блеска начищенной клетке, накрываемой на ночь отрезом синего бархата, а пища для него покупалась в лучших пет-шопах за полную стоимость - причем человеческую еду, равно как и многие другие товары, Айвазовский уже тогда с завидной сноровкой "приобретал" в магазинах бесплатно.


45.

И когда воробей Холли был по ошибке съеден Графским черным и наглым котом по прозвищу Рожа, Айвазовский три дня ходил с синими, как погожее небо, слезами в обоих глазах, не притрагивался к еде и глушил какую-то неизвестную мне мексиканскую гадость.


46.

Литрами.


47.

Я ожидал, что кот Рожа будет задавлен, или утоплен, или покрошен в мелкую капусту, однако ничего подобного не произошло, а вместо всего этого на седьмой день появился восьмисотбакинский коралловый попугай, птица редкого уродства и идиотизма. "Он такой некрасивый и глупый, что я просто не мог его не купить!"- объяснял Айвазовский с несвойственной ему парадоксальной тонкостью. Попугай был любовно окрещен Булшитом и оправдал свое имя вполне буквально, испражняясь в поистине воловьих количествах.


48.

И если никчемность воробья как бы сама собой разумеется, то от попугая ожидаешь хоть какой-то пользы - если не красоты, так разговора.

Нет же - за всю свою жизнь у нас эта птица не удосужилась произнести ни слова - только ела и испражнялась. Поэтому, когда количество потребляемой ею пищи неожиданно резко уменьшилось, Айвазовский занервничал и даже спал с лица. Он вел с птицей долгие разговоры, чесал ей горло пластмассовой вилочкой для бутербродов, просовывал ей в клетку засушенные цветы и даже поставил вопрос о приобретении попугаихи, но тут Елена неожиданно запротестовала, заявив, что в доме и так достаточно разврата.


49.

И вот, прохладным осенним днем я застаю Айвазовского возле раскрытой клетки. "Где же твой Булшит?" - говорю я и с изумлением узнаю, что птица отпущена на волю. "Он же околеет от холода!"- заметил я, несмотря на свое полное равнодушие к судьбе вольных попугаев. На что Айвазовский медленно ответил: "Нет, он найдет дорогу к теплу."


50.

И глаза его светились тихим, глубоким огнем.


51.

"Боже мой, восемьсот траханных долларов пущено на ветер!" - сварливо причитала Елена. Не думаю, что она заметила нечаянную изящную двойственность своей словесной фигуры. Какое ей дело до денег Айвазовского, я тоже не понимаю.


52.

Но как говорят настоятели монастырей, как христианских, так и буддийских, "свято место пусто не бывает". Следующий подопечный Айвазовского был настоящим красавцем. Небольшой птенец какой-то крепкой орлино-соколиной породы, он с достоинством вскидывал голову, притопывал хищной лапой и временами разражался громким победным клекотом. Айвазовский отпускал его летать и неотрывно глядел, как эта серебристая живая машина взмывает в серое вечернее небо по туго закрученной спиральной траектории. Глядел с мальчишеским восхищением и, по-моему, с завистью.


53.

Даже Елена с ее мизопедией уважительно молчала о новом жильце.


54.

И вот зимним вечером входит Айвазовский и, сияя, показывает всем изумительной красоты птичий скелет, легкий и прочный, как корпус хорошего парусника. "Вот, - говорит, - что у него внутри! - и тихо добавляет: - Было..." А угол рта (по-моему, левый) перепачкан красным. Вот вам и птицелюб!


55.

Что касается Елены, то ее мизопедию можно оправдать. Попробуйте-ка быть сорокалетней женщиной, хоть и красивой, но без мужа и детей и, главное, без всяких перспектив в этом направлении! В этом плане ее страсть к Пушкину особенно понятна.


56.

Попробую пояснить. Дело в том, что Пушкин постоянно испускал из себя некий мощный сигнал типа "каждый из нас по-своему лошадь". Сам-то он был "лошадью" хоть куда - рассеянный, суетливый, какой-то искусственно сутулый, на манер цирковой обезьяны. За внешними его ужимками все время хотелось угадывать совсем другого человека; хотелось думать, что вот сейчас он разогнется, потрясет мохнатой головой и с усталым вздохом хорошего актера засядет перед зеркалом прихлебывать кофей и стирать ваткой грим. Я подумывал даже, что вдруг, мол, Пушкин - на самом деле женщина, и там, за запертой дверью своей комнаты, - а он ведь, и верно, всегда запирался, - он, или уж тогда она, хранит свою, так сказать, половую тайну.


57.

Тогда пришлось бы признать Елену лесбиянкой. Что, впрочем, не так уж невероятно. Кого нынче удивишь таким фокусом!


58.

Елена утверждает, что в бесконечном мельтешении Пушкинском была громадная энергия. Оно, может, и так, и даже наверно так, хотя энергия получалась какая-то нервозная. Потому что Айвазовский однажды болтал о чем-то с Пушкиным и вдруг заболел - начал смеяться, а перестать не может! Посинел, изо рта слюни пенятся - а все хохочет. Вот когда мы пожалели, что Доктора с нами нет...


59.

Потом он заснул, но даже во сне еще похохатывал. А может, и всхлипывал. Ай-да Пушкин! Энергетичный, сукин сын!


60.

Когда я поехал получать деньги за Вагнера с Вебером, Пушкин зачем-то сказал мне: "В ванную не ходи." Я даже спросил его, в какую, собственно, ванную, но он уже отвлекся, изображая толстыми губами игру на электрогитаре покойного Джимми Хендрикса.


61.

Жаль, не смогу я использовать Пушкина в своей будущей рок-группе. На сцене он был бы просто динамитом. А группу можно назвать "Два медных проводка".


62.

Уже позже, в мотеле, я заметил, что дверь в ванную действительно приоткрыта. И когда я брал с пола чемодан - он тоже был открыт, чтобы я сразу видел, что все в порядке, - вот тогда мне показалось, что в ванной что-то блеснуло. И я подумал, что это блик на зеркале, и в ванную не пошел. Вернее, я сказал себе, что это блик, потому что идти в ванную мне, действительно не хотелось.


63.

Очень.


64.

Но когда в утренней газете появилась фотография меня, нагнувшегося за деньгами в чемодане, - разумеется, дурно сфокусированная, но очень даже моя, - то я сразу понял, что это вид из ванной.


65.

О чем, как выясняется, Пушкин знал заранее.


66.

И я призвал Пушкина к ответу. И все могло бы быть иначе, если бы Пушкин ответил мне по-другому. А Пушкин ответил мне плохо. Оскорбительно хмуря брови и гадко, неестественно выгнув шею, Пушкин сказал: "Ну, что ж, по крайней мере, теперь тебя увидит вся страна." Намекалось, конечно, на рекламу для будущей рок-группы.


67.

И насчет "крайней меры" он, подлец, очень точно ввернул, потому что Вагнер с Веберским племянником в результате все-таки околели.


68.

И тогда я не сдержался и всадил ему вилку в глаз (по-моему, левый). Вилка была у меня в руке, потому что мы сидели на траве в национальном парке и закусывали китайской едой из большой бумажной коробки. А пластиковых вилок я не терплю, и потому заранее взял свою, железную. Как раз-таки в газете, которую я читал за едой, и была моя фотография, вызвавшая весь этот неприятный разговор.


69.

И Елена вскочила с травы, но не бросилась защищать своего Пушкина, а прислонилась лопатками к шершавой коре дерева, запрокинула голову и стала громко дышать. Дыхание ее становилось все громче и чаще, по мере того, как я ломал Пушкинскую ключицу китайским разводным ключом.


70.

Признаюсь честно - я рычал. Боже, как редко я рычу! Может быть, два или три раза в жизни. Но Айвазовский, набивавший в это время живот цыплячьими крылышками, смекнул, как говорят нейрохирурги, задним умом, что если я рычу, то мешать мне не стоит. Может, стоит даже помочь.


71.

И Айвазовский помогал мне, в то время как Елена дышала все громче и чаще, пока не повалилась, наконец, обратно на траву.


72.

Пушкина мы положили в сырую канавку и закидали листьями. Он, признаться, еще дышал. Но в национальном парке водится всякая живность - лисы, еноты, скунсы, не говоря об обычных полевых крысах, да Пушкину и самому-то не долго оставалось дышать. Так что обвинить меня в небрежности было бы, наверно, несправедливо.


73.

И вот мы сидим в этом канадском лесу, в замшелой избушке, облюбованной было литературным алкоголиком по имени Граф, и в багажнике у нас чемодан денег, которые нельзя тратить в ближайшие полгода, да и самим нам на люди показываться неполезно, и вот мы распутываем заскорузлый графский невод, чтобы добывать себе свежую пищу прямо из дырки в земле, поскольку ведь одними консервами и сухими супами сыт не будешь!


74.

И сидим мы здесь уже несколько недель без радио и теле-видео, с отключенными селл-фонами, постепенно опрощаясь и привыкая к мысли, что проведем здесь немалый отрезок своей жизни, если она как таковая нам дорога.


75.

И сорокалетняя все-еще-красавица Елена, в прошлом - модель, в прошлом - востоковед, в прошлом - любовница поэта Фетюкова, сидит, обхватив белые с просинью колени и говорит: "Да, Пушкин был чудо."


76.

И глаза ее горят тихим глубоким огнем.


77.

И юный храбрец Айвазовский, замерев с петлей в руках, следит рассеянным взглядом за полетом случайной птицы.


78.

И только я достаточно внимателен и не отвлекаюсь на постороннюю чушь, и поэтому я слышу то, чего другие пока не слышат. Я слышу то, чего, по идее, никак не должен был бы слышать: я слышу шаги.


79.

И в голове моей проносится целый рой мыслей, догадок и аналитических фигур. Это может быть либо Граф, либо случайный путник, что крайне маловероятно, либо это может быть конец.


80.

В последнем случае бежать и прятаться абсолютно бессмысленно, поскольку последний случай означает, что дороги оцеплены, что воздух скоро зазвенит от вертолетов, и что по следу пустят собак. Права, права была белоногая наяда Елена, говоря что Графа надо пришить.


81.

Женщина - безжалостное и умное животное.


82.

И, никому ничего не говоря, я встаю, отчего падает хромоногий стул, и запутываются вновь заскорузлые петли невода, и Айвазовский смотрит с ненавистью, как я иду в соседнюю комнату (а всего их две), и беру со шкафа плетеную индейскую корзинку. Только я один знаю, что в корзинке лежит пистолет.


83.

Теперь уже не только я один слышу шаги - какие-то хромые, неровно шаркающие по траве, - но и Айвазовский, который решительно морщится - кто-то, видите ли, посмел нарушить его покой в девственном канадском лесу! Елена не меняет позы, но по напряжению ее тела и легкому втягиванию головы в плечи можно понять, что и она что-то услышала. И я с небрежным видом запускаю руку в корзину, будто там у меня иголка с нитками, и Елена бросает на меня быстрый взгляд умного животного, а шаги уже шаркают возле дома и не спеша взбираются на крыльцо.


84.

"Старичок-лесовичок", - говорю себе я и почему-то вдруг вспоминаю Большие Кадищи, дачу своего детства, бревенчатый домик, вписанный в орнамент жилистых тополей, и странные игры в сосновом перелеске, который мы называли "чащей". Прочь наваждение, прочь!.. Не до того!..

И вот, как раз в тот момент, когда на лице Айвазовского проскакивает мысль, что, может быть, надо, все-таки, что-то делать, дверь начинает медленно открываться.


85.

И меня начинает вдруг тошнить, и не потому, что в наш дом, шаркая и притопывая, внедряется Пушкин с лесной суковатой палкой и пятизарядным карабином наперевес, а от того, какое, скажем прямо, нечеловеческое зрелище представляет собой теперь его бывшее лицо.


86.

"Не ждали, стало быть," - булькающим голосом говорит Пушкин, вернее, говорит какая-то его глубокая внутренность, а губы при этом висят неподвижно, слегка подрагивая и пузырясь. И, поскольку ответа не раздается, Пушкин пожимает одним плечом и, с видимым усилием удерживая карабин, отвратительно-влажно крякает и стреляет в направлении Айвазовского.


87.

И наш юный храбрец с разнесенной теменной костью беззвучно складывается пополам, так и не успев понять, что же, собственно, происходит. Ай-да Пушкин, меткий глаз! Кто бы мог подумать...


88.

И дуло карабина начинает заметно дрожать и разворачиваться из стороны в сторону, подобно стрелке компаса, ловя то меня, то Елену в так называемый угол обстрела (стрелка-стрелять... не спроста эти смешные лингвизмы вылезают вдруг наружу!..) - и - какое, однако, сильное искушение играет в моих внутренностях - нажми себе на курок в корзинке, да и дело с концом! - но природная любознательность оказывается сильнее, тем более, что мститель опять берет слово. Теперь он обращается отдельно к Елене, будто меня и вовсе нет в комнате. Говорит он следующую загадочную фразу: "А ведь я любил тебя в обоих случаях." Что бы это значило, я не успеваю понять, так как у меня в корзинке, к сожалению, нечаянно звякает металл, и единственный круглый глаз нашего нежданного гостя устремляется прямиком на меня. "Не бойся, я разрядила!" - выкрикивает вдруг Елена, и, видимо, зря, потому что новый выплеск взрывчатых материалов отбрасывает ее назад, выворотив с корнем руку, плечо и лопатку.


89.

Отчего, кстати, Елена отнюдь не теряет своей всегдашней привлекательности, напротив, к ее точеному облику лишь добавляется известная острота. Никто не сказал бы, не зная, что этой прекрасной женщине уже сорок лет.


90.

Было.


91.

И вот тут мои нервы сдают, или, вернее сказать, не сдают экзамена на прочность, и я, слегка прикусив внутренность щеки, нажимаю, наконец, на курок.


92.

И ничего не происходит - только легкое металлическое звяканье в моей корзине, будто я поигрываю, например, ногтяными ножницами.


93.

"Она разрядила," - замечает Пушкин каким-то чуждым голосом, и отвратительная теплая волна окатывает меня, потому что я начинаю понимать смысл предсмертного выкрика Елены. В это время спина Пушкина распрямляется с какой-то насекомой подвижностью, и он, запуская два пальца в ноздри, сильно оттягивает свой нос, который удлиняется, как изжеванная резинка, а вслед за ним начинает сползать лицо, оказываясь роскошной пластиковой маской, и под ней рыбьей бледностью выявляется усталое и порядком попорченное лицо Доктора.


94.

"Не было никакого Пушкина," - говорит Доктор и пожимает оставшимся плечом. И я неотрывно гляжу в звенящую глубину ствола его карабина, понимая вдруг, насколько правильно называют по-английски стволы "бэррэлами" - то есть, бочками. Действительно, так и есть - бочки с черной звенящей пустотой. Почему-то вспоминаются шаловливые сельхозавиаторы, имевшие обыкновения сбрасывать пустые бочки с "кукурузников", от чего те, падая, громко звенели в воздухе и распугивали сельчан. И я молча переминаюсь с ноги на ногу.


95.

"Фотографа в ванну поставила она, - кивает Доктор на мертвую Елену. - А фотографом был он" - кивает он на столь же мертвого Айвазовского. - Так что зря ты, голубчик, меня убил," - произносит он с особо тошнотворным булькающим призвуком. И я пытаюсь быстро представить себе звуковую палитру моей будущей рок-группы - как бы прокрутить кусок этой музыки в своей голове - и ничего не звучит в ней, - один лишь скрип половиц под переминающимися ногами. И вот тут мне становится, и вправду, не по себе.




© Виктор Смольный, 1999-2024.
© Сетевая Словесность, 1999-2024.





Словесность