Выхожу на улицу. Никого. Ясно - ночь же. Холод обхватывает, щиплет - пробуждает. Внезапно снова все вижу, слышу, чувствую. Вернулась. Вышла - никого нет. Тебя нет. Тебя нет, значит и никого или наоборот? Каждый день я смотрю в стены, всматриваюсь в лица, заглядываю в морды собак - а что? - гляжусь в зеркало, ах да, это же я, с собой нельзя; внимательно жду у дверей - никого. Тогда возвращаюсь к зеркалу - там я, а это уже все-таки кто-то. С собой интересно, только очень долго, конечно, нельзя. Каждый день столько лиц, приятных, хороших лиц, некоторые даже очень хотят посмотреть, подойти ближе, еще ближе, пробуют заговорить, подают знаки, сигнализируют - эй, это я, я тоже ищу, тоже хочу, но - нет, не на моем языке говорят, они не на моем языке даже свои волосы причесывают, не то что знаки подают! А их много, кто сигнализирует, очень много, каждый день разные и такие интересные, что иногда это даже дает забыть, что я вообще кого-то ищу. Бывает, подумываю о простой замене всеми одного - не получается. Все равно что-то внутри настойчиво теребит - нет, не то, тебе не то надо. И тогда я ухожу, прямо внутрь, закручиваюсь по спирали, до самой точки, бесконечно малой частицы, как китайский "шар в шаре", что там улитки-черепахи со своими домиками; бесконечно углубляюсь в себя на бесконечную глубину и там постигаю все. Достаю все, что хочу знать, могу много и подолгу беседовать с собой и с кем хочу, нырять в такие загадочные звездные пространства, матовые, глянцевые, любые, такие нежные, что тут же принимаюсь плакать от того, как это здорово и хорошо. А иногда соединяю ладони в листики, раскрываю их и поднимаю вверх - ловлю дождик. Воображаю летний мягкий теплый дождь, как слезы и как молоко; свет, какой бывает только в предвечерний час и все - уже нет одиночества совсем. Есть дождик. Дождик-друг, дождик-поверенный, советник. Нет одиночества. Нет одиночеству. Оно так сильно, мощно, так плодотворно, когда оно есть - можно часто и пафосно по-настоящему Творить! Но оно безрадостно, хоть и продуктивно. Я даже могу допустить - оно желанный гость, но не тогда, когда лишь одиночество твой друг. Тогда так много этого одиночества, оно хозяйничает, поселяется, занимает все пространство, уже в привычном доме не вмещаясь, и давит, душит, не давая дышать. Одиночество - мой друг! В нем можно утонуть, захлебнуться, задохнуться можно им. "Когда поймешь, что одиночество - благо, " - сказал Виктюк, - "тогда почувствуешь себя счастливым". Я так не могу пока. При нем слишком часто мечтаешь, а тут и до ухода в точку, в ничтожно малую частицу недалеко. И можно потеряться, уйти и не вернуться, пропасть в дождях, лунах, сладких теплых ночах, песках, долгих, вкусных, красивых звуках, протяжных, как молитва-плач муэдзина. Когда одиночество еще не везде, не совсем все вокруг тебя поглотило, можно что-то придумать. Можно вырядиться, например, морячком, отважным, страстным малым или наоборот - таким прозрачным, эфемерным юношей; придумать имя, время, место и историю и носить это все единственным багажом на ближайшие несколько суток. А можно сесть в воображаемом вечере на пирс и, наслаждаясь воображаемым же розовым морем, быть "девочкой-тонкие-ножки-в-море-мочила". Или слушать музыку - мой спаситель! - из старого патефона, слушать, как он зашумит, зажужжит, сначала тяжело, нехотя, а потом - вдруг зальет решительно все вокруг светом музыки Вертинского или еще какого-нибудь последнего странствующего серебряного принца, если есть эти принцы кроме него. Еще хорошо сидеть на подоконнике в теплый, радостно-грустный вечер в нестерпимо щемящее лето и, глядя в небо, отдавать ему свою печаль. Вообще можно много чего.
Я хочу, чтоб ты рядом был. Как в том кино - "хочу, что б она обвила меня ногами, обняла меня руками..." Это я хочу обвивать тебя ногами, обнять тебя тепло-тепло, руками-лианами; раскачиваться, как красивая обезьянка. Хочу забыть, где ты, а где я, не чувствовать твоих-моих пальцев, ощущать бесконечный туман в голове, не понимать, что происходит вокруг, хочу не соображать ничего; смотреть на тебя безумным взглядом, утопая время от времени в твоих глазах, падая камнем в глубину.
Но...
...Вышла на улицу. Холод вернул сюда, в "здесь". Никого. Кроме меня. Но не я же одна населяю этот мир! Не может же не быть никого, кто мог бы говорить со мной на одном языке? Молчать со мной на одном языке? Молчать. Я забыла уточнить. Я прошу даже только молчать. Только условно, условно-четко, честно, чисто, без вредных примесей, как притча, как у Брехта - только короткие фразы, слова-предложения, слова-письма, слова-поэмы на века. Чтобы слово - и ясно. Чтобы жест - и половина всех ворохов мыслей успокоилась, выровнялась и понялась. А еще лучше - взгляд. Как в кино, когда план выделяет надолго, минуту или две, глаза, только глаза героя и в этих глазах - все. Есть что-то красноречивей балета или немого старого кино?
А еще пробовала не искать. Совсем. Так даже лучше. Можно сесть у двери, как собаки сидят, и ждать. Только непременно нужно быть готовой, если придет. Сижу. Иногда - на улицу, но ветер всегда возвращает. Невозможно оставаться в себе, если постоянно что-то раздражает-мешает. Вообще если не вовремя вернуться, можно очень расстроиться, начать плакать, переживать. Печаль горька, слезы солоны, лишь цветы как звезды - нежны и близки, и что за английская поэтесса сказала это? Так вот, я то сижу, то выхожу. Вообще, стоит только от чего-то отказаться, по-настоящему, искренне отказаться, как оно тут же придет. Но это если от "чего-то". А вот от кого-то нельзя. Или можно, но только очень-очень трудно. Я знаю - только откажусь - и все получу, но отказаться просто не хватает сил, не такая еще душа у меня широкая. Может, и не придет никто, вообще никогда, такое тоже может быть, я думаю. Но вдруг нет? Вдруг есть? Тогда где? И когда? И как? Тогда до встречи? Не понимаю.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
