Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



    ЭМАНАЦИЯ
    ВАКХИЧЕСКИХ   ПЕСНОПЕНИЙ


    * ДЖАЗОВАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ
    В СТИЛЕ НАЧАЛА СЕМИДЕСЯТЫХ
    * ВЕЧЕР В САРЫ-ОЗЕКЕ
    * ПЕРВОМАЙСКИЕ МАНТРЫ
     
    * ЛИНИЯ ЖИЗНИ
    * За мой убогий дастархан...
    * Эти глаза, которым, как звездному небу над Иссык-Кулем...
    * ЭМАНАЦИЯ ВАКХИЧЕСКИХ ПЕСНОПЕНИЙ


      ДЖАЗОВАЯ ИМПРОВИЗАЦИЯ
      В СТИЛЕ НАЧАЛА СЕМИДЕСЯТЫХ


      1.

      Это было на пике языческой веры в нечто, что очень близко
      нигилизму приставки "бес": беспринципность, беспозвоночность.
      Время стены китайской. Безвременье стен Берлинских.
      В мире кривых зеркал кремлевских курантов точность.

      Это было горячее время напалма и МиГ-двадцать третьих,
      оголтелых полемик в печати, десятиклассниц беспечных,
      новоявленных пастырей, хипарей. И в любой котлете
      стрекотали дозиметры, как табуны бунтарей запечных.

      В кухонных репродукторах гремели раскаты гимна. Хрипел Высоцкий,
      охреневая с тоски, марафет догоняя водкой.
      В студенческих общежитиях рабфаковцы ели на ужин кондер и клецки.
      (Выходцы из Вьетнама предпочитали жареную селедку.)

      Гоношилась фарца у "Березок". Мадонна с помятой мордой
      из-под полы торговала, краснея, компактной пудрой.
      Молодожены слагали охапки цветов к подножиям монументов.
      И бодро
      отправлялись по распределенью в пустыни, тайгу и тундру.

      Диссиденты сидели в психушках. Алия сидела на чемоданах.
      Крымские здравницы оккупировали подвалы Массандры.
      Дикция у генсека была чрезвычайно странной.
      Наш паровоз бил копытом на стрелке между Даманским и Кандагаром.



      2.

      В арсеналах страны было вдосталь патронов, рядового состава, иприта.
      Чистотою сияла курилка в любой казарме, как скит монаший.
      Боже мой, чуть не забыл! - жив еще был Никита.
      И караванами шли сухогрузы с пшеницей в Россию нашу.

      Амбициозные карлики темпераментно заточали
      непомерно громадных джиннов в компактные боеголовки.
      И одно за другим происходили события, о которых молчали,
      день за днем отравляя пространство ложью, газетные заголовки.

      День начинался передовицей и завершался стихотвореньем.
      Встреча двоих, не успев стать волшебной сказкой, становилась дурацкой байкой.
      Жизнь, вдохновленная притчей о вавилонском столпотворенье,
      вновь устремлялась вслед за байкало-амурской пайкой.

      Только суровою ниткой зашитый рот был пригож для пенья.
      Взгляд, обращенный всегда вперед, зрил только образ вражий.
      Ссылку покинул Бродский для вечного поселенья
      в дивной земле, о которой с пеленок мечтает каждый.

      Дети рождались, играли, влюблялись. Старики умирали.
      Были разлуки пожизненны, а перемирия кратки.
      Это было великое время самой последней схватки
      двух безумных идей, в которой обе они проиграли.



      3.

      Время истлело, стерлось. Остались воспоминанья
      и миражи, в которых тоже немало стерлось.
      Уцелели обломки машин, ракет, грандиозные здания,
      кватроченто "Ди перпл", квинтэссенция спазмов горла.

      Все уцелело, все! Кроме старенькой классной дамы,
      кроме отцовских рук, кроме всех, кому сорок было...
      Даже следы на Луне! Даже следы помады
      на обеих щеках, если только слезой не смыло.

      Встали и вышли. Остались медали, маски,
      моль в гардеробе, простынки в крови, пуанты,
      из-под боли шприцы, разлученные с мозгом каски,
      некрологи, программки театров, и просто сухие факты.

      Сотни тысяч кило бумаги, заполненной мелким шрифтом,
      электронная рухлядь, пустая тара, оборванная проводка.
      И обязательно женщина, согласная дать. Но видом
      говорящая: "Сволочь, плати за водку!"

      Время другим понужать сапогами планету. Ибо
      просто - уставшим пора на покой. Ибо просто - не стоит в тогу
      триумфатора обряжать бездыханное тело. Ибо
      то, что можно поэту, не под силу герою, быку и богу.

      _^_




      ВЕЧЕР В САРЫ-ОЗЕКЕ

      1.

      День клонился к закату. Из пыльных кустов сирени,
      облюбованных молодежью, раздавались томные ахи и вздохи.
      Водители Скорой помощи отключали сирены,
      глядя на то, как лохматые кабыздохи,

      изнывающие от жажды, жары и любовной страсти,
      воспламенясь изнутри, снаружи окаменев как сфинксы,
      белый флаг выставляя из каждой пасти,
      капли слюны роняли на пыльный асфальт или чьи-то джинсы.


      2.

      Короче, ситуация из разряда вполне заурядных.
      Как, впрочем, любое перемещенье молекул в старинном тигле
      над огнем спиртовки. Чему толкований хотя бы отчасти внятных
      не дали экклезиасты, ниже иезекиили.

      А потому, полагаю, ситуация нравоучительна, как плохая сказка.
      Вернее, подсказка: что делать, когда во рту и в горле все пересохло.
      То есть, даже если с фасадов облезет краска,
      то всегда остаются еще полыхнувшие солнцем стекла.


      3.

      И снова песок не хуже куска шагрени у всех на глазах стареет,
      и смертельно устав за четырнадцать тысяч лет железяками грунт царапать,
      облаченные в синий сатин и кирзу феллахи просят у бога Ра: скорее
      бы колесница Рамзеса прогрохотала на запад.

      Аборигены из местного бантустана сражаются в секу, очко, по щелястым сортирам курят.
      Проводивший супругу в Талды-Курган мой сосед по кирпичной клетке,
      закутавшись в полосатое байковое одеяло, как витязь в тигровой шкуре,
      порывается мастурбировать, корчась в слезах на кухонной табуретке.


      4.

      Ситуация, повторюсь, из разряда вполне обычных.
      Элементарное "экшн" на уровне кинохроники и тому подобного анахронизма.
      Но стоит сместить акценты на область переживаний сугубо личных,
      и не достанет слов у самого хлесткого афоризма.

      Потому что слова это жалкий треп, на который способны любые ханыги, бичи и зеки,
      за стакан чифиря продающие все, что способны держать за душою.
      А простой летней ночью простые цикады на полигоне в Сары-Озеке
      хороши, как Ванесса Мэй, обдолбившаяся анашою.


      5.

      Глупый мир инфузорий, финансовых пирамид, опасных
      связей, любовных свиданий, разлук, икоты
      после обеда, где правят железные канцлеры Санчо Пансы
      и сдаются в плен гуттаперчевые Дон-Кихоты!..

      Так будет и после нас, было так и во время оно:
      то, что храним - не ценим, становимся сами себе врагами.
      И оплакивает иссохшая мумия почтальона
      грязь на дороге, что пахнет резиновыми сапогами...


      6.

      Было время почувствовать на обнаженной коже
      бритвенных лезвий сталь и усталой Шехерезады шепот,
      перемежающийся стонами вожделенья. Однако избави, Боже,
      от желания повторить весь этот горький опыт!

      Потому что в его начале у нас отнимают детство.
      После чего незаметно воруют воспоминанья.
      Остается циничный сухой сценарий произошедшего действа,
      но едва ли мы знаем хотя бы его названье.


      7.

      По большому счету, в пространство вокруг компонентов матричной платы
      (то бишь твоих мозгов) чересчур понапхали фигни и вздора,
      и все это щелкает калькулятором, требуя почасовой оплаты,
      будучи недостойно ни возгласа брани, ни огорченного вздоха.

      И пролетая над водной гладью, некий бесплотный облак
      более не согласен, как ерш на приманку, клюнуть
      даже на анекдот из разряда особо грязных. Поскольку опыт
      порождает отнюдь не веселье, а только желание молча сплюнуть.

      _^_




      ПЕРВОМАЙСКИЕ МАНТРЫ

      Новообращенному в лоно дня нередко бывает трудно:
      тянет курить, подташнивает... Но уважая в себе мужчину
      и не желая опять сорваться и загреметь по крупной,
      молча грустишь у окна и ожесточенно трешь настырную как сорняк щетину.

      Созерцательность вовсе не есть проявленье изнеженности натуры.
      Просто себя самого приглашаешь быть как бы у Бога и черта третьим.
      То есть - ждал приглашенья, но сознавая ужасающее несовершенство текстуры,
      вдруг становишься в позу. А между тем и этим

      безотносительно звука "ом" сизари на карнизах бормочут мантры,
      майский день по пятам крадется, как сумасшедший судебный пристав,
      и персональные пенсионеры, как новоявленныe Кассандры,
      обещают приход антихриста и всяческих так коммунистов.

      И без труда прорицают будущее: подорожает водка,
      с опустевших прилавков исчезнет почти дармовая манна,
      и большая страна, как продырявленная врагом подлодка,
      отойдет от причала и сгинет бесследно среди тумана.

      _^_




      ЛИНИЯ ЖИЗНИ

      1.

      Путешествие за три моря должно подойти к концу.
      Старая сводня с косой собачится - будь здоров!
      И разжимая кулак, на ладони несешь к лицу
      аусвайс апокалипсиса, мусор морзянки, ров

      полуразрушенной крепости, где на дне оседает пыль,
      вздыбленная табунами твоих кирзачей, штиблет,
      и на одном краю колосится седой ковыль,
      а на другом грустит покосившийся минарет.


      2.

      Солнце уже в зените. Глаза возведя в зенит,
      можно слышать как местный ангел, дожевывая бутерброд,
      поспешает на службу, как в тишине звенит
      и наливается знаньем запретный плод.

      В местности этой - как только ни называй
      эти владенья - провинциальный фат,
      преподаватель физики соорудил сарай.
      И газеты растиражировали сей эпохальный факт.


      3.

      Истину здесь различают по запаху серы из
      кабинета алхимика. Счастье - по цоканью каблучков
      и телефонной трели. Расколотив сервиз,
      падчерицы освобождаются от мачехиных оков.

      Но сколько ни суй верблюда в узенькое ушко,
      вера - есть свойство тел,
      предпочитающих передвигаться пешком
      в сферы, где рак свистел.


      4.

      Бойся данайцев, дары приносящих, снов
      с пятницы на понедельник, сдающих свои посты
      оловянных солдатиков, нищих в законе, но
      больше всего на свете - шума и суеты.

      Не отказав судьбе в необходимости утолить
      жажду всех прописных, подхваченных с потолка,
      старая пряха сама обрывает нить,
      устраняя проблемы с поиском узелка.

      _^_




      * * *

      За мой убогий дастархан,
      где пепла серенького горки,
      и таракан, как богдыхан,
      взошел на трон из хлебной корки,

      за то, что жизнь - сплошной кошмар,
      что руки милой пахнут хлоркой,
      за то, что в морге санитар
      меня зашьет кривой иголкой,

      за все, что вынести я смог
      и что судьба мне обещает,
      любовью истинною Бог
      меня от скверны очищает...

      _^_




      * * *

      Эти глаза, которым, как звездному небу над Иссык-Кулем,
      можно доверить любую мечту и любую тайну,
      эти глаза я встретил, присев покурить на стуле
      в тесной клетушке газеты "На водах". "Майна!" -

      смеясь, приказали глаза. И сразу же следом: "Вира!"
      Стало светло, как в церкви бывает светло от Бога,
      от этих глаз, которых, как воздуха над Памиром,
      никогда не бывает много.

      Неповторимо все, без чего мы уже никогда не сможем.
      Недостижимо все то, что само не дается в руки.
      И только мгновенья, что на два с тобой помножим,
      неподвластны разлуке.

      _^_




      ЭМАНАЦИЯ ВАКХИЧЕСКИХ ПЕСНОПЕНИЙ

      Осенью, слишком роскошной, чтобы настаивать на сравнении,
      я очутился на плоской, как сказочный лес, территории
      санатория имени Н.А.Семашко: явление
      для стихотворца вполне рядовое (но только в теории).

      Всюду дымилось и медленно гасло пожарище
      листьев, сгрудившихся, словно мамаевы полчища
      после побоища на куликовом (мол, сами судите, пожалуйста,
      что нам грядущий готовит). Засим многоточие.

      И оживляясь помалу, как некогда Пушкин в Михайловском,
      благо ни нянюшки рядом, ни озабоченной горничной,
      ( а увлеченье гербарием и энтомологией - ханжество,
      я полагаю), расставшись с сарказмом и горечью,

      я неожиданно вспомнил про вас, Свенторжицкая.
      В генах которой, - я дерзко размыслил, - Стефана Батория
      порох гремучий и, вместе, Богдана Хмельницкого
      сладкая патока (ибо любая история

      пуще водицы во облацех) - эта, с осиною талией
      и голубыми глазами, светлей василька и цикория,
      эта уж точно поймет мое бедное сердце усталое,
      в силу, хотя бы, привычки к общенью. Тем более,

      стоит мне вспомнить о ней - сердце бьется, как тремоло Гершвина,
      в жилах трепещет фламенко горячей Астурии,
      и холодею нутром, как баран перед гейшею,
      и обмираю, как евнух в объятиях гурии.

      То есть, долой суфражисток и эмансипацию!
      Ибо и в мудром наследии Фрейда, и в страстных речах фарисеевых,
      всюду пищит, и рычит, и визжит, и хрипит эманация
      песнопений вакхических, то бишь, псалмов гименеевых.

      То есть, покуда по древу былинному мыслию
      я растекаюсь, бумагу царапая перышком паркера,
      где-нибудь в море любви, и значительно ближе Элизия
      в эстуарий внедряется корпус огромного танкера.

      То есть, пора, Купидон, поскорей заходить на снижение
      над государством сережек и крошечных ходиков,
      чтобы рука совершила простое как песня движение
      вдоль среднерусских лесочков, равнинок и холмиков.

      _^_



    © Игорь Паньков, 2000-2024.
    © Сетевая Словесность, 2000-2024.




Словесность