Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




ПЬЕСА  ДЛЯ  БАБУШКИ  И  ФОРТЕПИАНО


Петров позвонил.

- Слушай, - спросил он, невнимательно выслушав, что дела мои - нормально, - ты в субботу как? Свободен?

- Свободен, - с готовностью подтвердил я.

Шли первые дни мая, на улице теплело стремительно и неудержимо. Май - время жарить шашлыки. Май - время ездить к Петрову на дачу и жарить шашлыки. У Петрова справа от дачи - лес и озеро, слева тоже лес и за лесом речка. Ночью над садом - звезды и дым над шашлыками. В звездах орет соловей.

- Петров, - спросит у Петрова какая-нибудь девушка, прижимаясь ко мне мягким и теплым плечом, - где ты такого соловья достал?

Петров посмотрит нежно на свою жену и скажет: М-мм...

- У него тут таких соловьев - стадо, - объясню я девушке с гордостью за Петрова.

Девушка вздохнет с надеждой и еще крепче прижмется ко мне мягким и теплым плечом.

Мы давно разделили с Петровым обязанности. У нас - договор: он отвечает за шашлыки, я - за девушек. Шашлыки у Петрова - знатные. Мясо всегда нежное, маринад какой-то особенный, он один знает как особенный маринад приготовить. И дрова для шашлыков специально собираются. Вишня сухая, дикая груша. Свою часть договора Петров выполняет честно. А я ему когда-то жену Таню привел. Таня подошла Петрову. Так что и ко мне претензий нет.

- Свободен, - повторил я. - Петров, ты же знаешь, для тебя я всегда свободен.

- Мы с Татьяной переезд назначили на эти выходные. Ты бы помог, а, - сказал в трубке Петров.

Сочный запах подрумянившегося, уже почти готового мяса и нежный дым сухих вишневых веток какое-то время еще витали под потолком моей комнаты. Потом они исчезли.

- А-аа... Конечно, Петров, помогу. Вот спина, последнюю неделю что-то ноет. Погода ветренная какая-то, сыро. Но я помогу. Сгибаюсь я плохо и таскать тяжести не могу, но приду обязательно, - пообещал я Петрову.



В субботу с утра шел небольшой дождь, но было не холодно. Машина пришла вовремя и, ожидая пока мы заполним ее нутро петровскими пожитками, уныло чернела у подъезда сырым и тяжелым брезентом. Предполагалось, что будет две ходки.

- Мебель у тебя, какая-то... нелегкая, - пожаловался я, глядя, как Петров с грузчиками пытается спустить старый дубовый шкаф. Как ее сюда втащили? Наверное дом вокруг твоей мебели, Петров, строили. А там какой этаж?

- Третий, - прохрипел Петров, едва удерживая дубовую громадину.

- Ну еще ничего, - вздохнул я так, словно собирался поднимать этот шкаф. - На третий и без лифта можно, если что.

У Петрова было две комнаты в коммуналке. Татьяна привела с собой в семью однокомнатную отдельную. После нескольких месяцев поисков и переговоров они обменяли все это на двухкомнатную квартиру. Два плюс один - два.

- Петров, - спросил я, когда машина подошла к дому, в котором ему предстояло теперь жить, - а эти уже уехали?

- Вчера. В татьянину. Вот, ключи отдали.

Он показал мне латунный ключик на колечке.

- Тогда хорошо, - кинул головой я, - иди глянь, лифт работает?

Вернулся Петров растерянный и удивленный.

- Не работает, - понял я.

- Изнутри закрыто, - пожал он плечами. - Квартира закрыта изнутри, - объяснил он мне, - если я, конечно, дверь не перепутал.

- А дом ты не мог перепутать?

Петров закинул голову, разглядывая окна третьего этажа. Дождь моросил по-прежнему. Две капли, одна за другой, быстро стекли у него по виску. Мне стало вдруг жаль Петрова.

- Нет, - тряхнул он головой. - Что ты глупости-то говоришь? Как я мог ошибиться? Я был тут сколько раз. И внутри был. Я дверь узнал... Не мог я ее перепутать. Постой, - он крепко взял меня за руку, - посмотри.

На балкон третьего этажа вышла огромная старуха в темно-коричневом халате. Она облокотилась на перила и уставилась на нас.

- Бабушка! - крикнул ей Петров. - Бабушка! Мы приехали.

Старуха молча смотрела на Петрова. Мне показалось, что его приезд ее не обрадовал.

- Откройте дверь! - крикнул Петров.

- Ты ее знаешь? - тихо, почти не размыкая губ, спросил его я.

- Это их бабушка. Они уехали в квартиру Татьяны, а бабушка должна в мою.

- Откройте дверь! - еще раз крикнул старухе Петров и помахал рукой.

Старуха какое-то время постояла на балконе и не сказав ни слова, ушла в квартиру.

- Сейчас откроет, - обрадовался Петров и побежал к подъезду.

Я остался сидеть в машине. Так мне показалось, что если Петрову и откроют дверь, то произойдет это очень не скоро.

Не понравилась мне эта бабушка. И неспроста.

Минут через десять с лестницы послышались крики Петрова, а из окна на третьем этаже завывания старухи. Кричащий Петров - чрезвычайно редкое природное явления. Прежде чем узнать, в чем дело, я успел пожалеть, что с нами нет Татьяны. Она с Петровым может всю жизнь прожить и не услышать, как он кричит. Надо было ее с собой взять.

Старуха выскочила на балкон.

- Ка-ра-уу-у-л! - громко запела она, правильно распределяя дыхание и грамотно интонируя. - Ка-ра-уу-л!

Из подъезда выскочил Петров.

- Водитель! - заорал он не своим голосом. - Монтировка есть?

- Старушку мочить будем? - поинтересовался я.

- Дверь ломать! - рявкнул Петров.

- Ка-ра-уу-ул! - выводила старуха с балкона своим подсевшим за годы эксплуатации, но еще вполне ликвидным меццо-сопрано.

- Нет монтировки, - пожал плечами водитель.

- А что есть?

- Ка-ра-уу-ул!

Петров дернул головой и посмотрел на балкон. Старуха стояла у раскрытого окна, широко расправив плечи, подняв подбородок и сложив руки под грудью. - Ми-или-ци-я-аа! - Она поймала взгляд Петрова и сменила репертуар.

- Ключ есть, - сказал водитель. - И отвертка.

- Давай скорей, - потребовал Петров.

- Хорошо поет, - заметил я. - В ее возрасте... Не удивлюсь, если скоро тут будет полно публики.

- Ценитель, - бросил мне Петров и не оглядываясь побежал в подъезд.

- Шо он дурака валяет? - спросил меня водитель, когда Петров скрылся в доме. - Пусть ее детей вызовет, пусть разберет шо к чему. Так же тоже нельзя. Живой же человек. У меня, к примеру, монтировка есть. Но я ее сейчас ему дам, а потом следствие определит, что монтировка моя, а я, значит, соучастник. Пусть разберется во всем, как следует, а потом двери ломает.

- А ты мне монтировку дай, - предложил я. - Скажу, что моя, если что.

Он с сомнением покачал головой.

У Петрова с дверью не пошло. О том, что он скоро вернется, мы узнали по появлению на балконе старухи. Она осмотрела машину, двор и поставила рядом с собой горшок с кактусом. Потом еще один. Потом еще.

Когда Петров вышел из подъезда, старуха уронила на него первый горшок.

- Скоро смолу лить начнет, - порадовал я Петрова. Мы стояли за кабиной машины. Петров отряхивал свои брюки, забрызганные сырой землей и соком кактуса. Местность, видно, была плохо пристреляна и старуха промахнулась.

- Слушай, - растерянно спросил меня Петров, - а что с ней делать-то? Ты же у нас отвечаешь за девушек. Изобретай.

- Ты бы детей ее вызвал, что ли. Был телефон у Татьяны?

- Не было, - обиделся Петров. - Я давно уже думал. Телефона нет. Не ехать же за ними. Другой конец города.

Очередной горшок взорвался под колесами машины. Керамика и земля разлетелись по сырому асфальту двора.

- Мужики! - заголосил из кабины водитель. - Она мне сейчас лобовое стекло разнесет. Решайте скорее. Да - да, нет - нет.

- Отъедь на десять метров, - сказал ему я. Водитель начал меня раздражать. Вся эта история задевала мое профессиональное достоинство. - И дай ему мою монтировку, - я кивнул на Петрова, - а мне белое полотенце.

- Зачем? - одновременно спросили Петров и водитель.

- Пойду на переговоры. Давай скорей.

Водитель протянул мне измазанную машинным маслом тряпку.

- Это не белое, - доходчиво разъяснил я. - Белое - без пятен. Если я пойду с таким флагом, она убьет меня кактусом и будет права.

- Психи ненормальные, - водитель захлопнул дверь кабины и машина поползла назад.

-... мы победи-или и враг бежит, бежит, бежит... - донеслось с балкона.

Петров стащил с себя майку и с сомнением протянул ее мне.

- Подойдет?

- Мойся чаще, Петров. Один раз в неделю - это мало. Твоя майка вызывает ассоциации с флагом Тринидада-и-Тобаго. Если меня не признают парламентером, и я погибну, моя смерть будет на твоей совести. Бери монтировку у водителя и прорывайся к двери. В случае провала переговоров будем дверь ломать всерьез.

Отмолотив эту чушь, я направился к старухе. Майка Петров реяла надо мной, как символ признанных и осознанных ошибок. Мы предлагали мир.

Но старуха нас не захотела понять.

Минуты три вещал я у нее под окном, размахивая петровским бельем, развлекая ее, ее соседей и немалую группу окрестного народа, сбежавшегося поглазеть на дармовое шоу. После этого, как честной женщине, ей бы следовало на мне жениться.

Когда я замолчал, зрители с четвертого этажа бросили мне пятак. Я поклонился. Если бы я не поклонился, вазон с алоэ угодил бы мне в лоб.

- У тебя сверху будут отличные соседи. Душевные, - сообщил я Петрову, отбежав к машине. - Сейчас пойдем ломать дверь. Осталась одна формальность.

Я подошел к публике и тактично навел справки о старухе. Очень скоро я знал все, что мне требовалось. Не стану повторять тех инсинуаций и резких суждений, которые раздавались в адрес моей с Петровым оппонентки. Я всегда знал, что наш народ нашу интеллигенцию недолюбливает. Но нелюбовь эта идет от непонимания. Интеллигента надо убеждать.



Когда мы сломали дверь, старуха забаррикадировалась в своей комнате. С балкона исполняла она арии из оперы Мусоргского "Хованщина".

- А-а, а-а, а-а, - доносилось до нас жалобно, пока мебель из машины переносили в отвоеванный холл, брошенный накануне младшим поколением.

- Тоже мне, юродивый, - дернул головой Петров. - Копеечку отняли.

- То-ре-а-дор, - сменился вдруг на балконе репертуар, - сме-ле-еее в бой! Тореадор!..

Петров заметался по комнате: "Сейчас выскочит с очередным кактусом", - прошептал он.

- Не думаю, - усомнился я. - Она ведь с балкона не уходит. Там поет.

Оказалось, старуха увидела, как в подъезд заходил участковый в погонах.

Лейтенант милиции вдумчиво и внимательно изучил петровские документы и документы на квартиру, спросил мой паспорт и права нашего водителя. Он переписал наши фамилии в свой блокнот и долго толковал с Петровым на кухне. Потом он попытался поговорить со старухой, но та по-прежнему пела на балконе и слышать его не желала.

- Командир, - я отвел его в сторону. - Человек она старый, всякое бывает. Думаю, часа через два мы все уладим.

- Ну, смотри, - не поверил мне лейтенант. - Только без поножовщины. Приду - проверю.

Я взял под козырек, как старшина-сверхсрочник из плохого фильма средины пятидесятых.

- Слушай, - набросился на меня Петров, - зачем ты его выпроводил. Он - власть, пусть бы разбирался. В конце концов это его работа...

- Петров, - перебил я его, - скажи, тебе что важнее: участкового работой загрузить или решить свою проблему?

Петров красноречиво молчал.

- Петров, кто у нас за девушек отвечает?

- Ты отвечаешь, - ехидно и с нехорошей интонацией ответил мне Петров.

- Так вот, - скомандовал я, - езжай за оставшимся барахлом, а я останусь с бабушкой дружить. Если к твоему приезду она не будет послушно сидеть на лавочке во дворе, можешь вызывать участкового, группу захвата, короче, кого хочешь. А сейчас, вали отсюда.

- Трепло, - сказал Петров и пошел к двери.

- Слышишь, - остановил его я, - это чье пианино? Я у тебя его не видел.

- Татьяны, - ответил мне Петров и хлопнул сломанной дверью. Потом вернулся и уточнил: оно не настроено.

- Очень хорошо, что не настроено, - вслед Петрову подумал я.

Из комнаты вокалистки не доносилось ни звука. Видимо она решила устроить себе антракт, пока машины нет.

Я поставил ящик с телевизором перед инструментом.

- Мадам, - громко сказал я, - позвольте представиться. Ваш новый сосед. И поклонник вашего голоса, вашего необыкновенного таланта. Не сомневаюсь, что все это утро вам не хватало аккомпанимента. Во всяком случае, слушателям его не хватало точно. С этим я готов вам помочь. Если же у меня слуха чуть меньше, чем требуется для этого, то совместно с вами мы будем его развивать. Слух мы будем развивать, а голос - развывать.

Я подошел к ящику с телевизором, поклонился запертой двери и сел, откинув несуществующие фалды воображаемого фрака.

Старуха молчала.

- Вот, к примеру, небольшая фортепианная пьеса Метнера, - громко сказал я, немного ломая стиль.

Она не отзывалась. Я не сторонник грубого насилия, но назад дороги уже не было. Я посмотрел на часы, дернул руками, сдвигая манжеты от кистей и с размаху ударил всеми пальцами по клавишам. Инструмент взвыл диким воем...

Ровно через двадцать три минуты дверь распахнулась. Широким солдатским шагом она прошла мимо меня и с силой захлопнула за собой входную дверь. Звука я не услышал. Пианино оглушительно ревело и грохотало.



К приезду Петрова мы обо всем с ней договорились. Милая оказалась женщина. Дочка с зятем совсем ее измучили и затерзали. Даже квартиру обменяли, не посоветовавшись. Впрочем, может быть, ее дочка видела эту проблему несколько иначе. Не знаю. Меня ведь не истина интересовала, а благополучие Петровых.

Ее вещи увезла та же машина, что перевозила Петрова. Он сам, на радостях, таскал ее кровати, подушки и половики.

Когда машина выехала со двора, он наконец спросил меня: "Слушай, КАК?"

- Сыграл ей на пианино, она и расчувствовалась. Говорю же, милая, интеллигентная женщина. А что кактусами бросалась, так это от недостатка общения, должно быть.

- Ну-у! Да-а! - протянул восхищенный Петров. - Вот устроимся, ты как-нибудь сыграешь нам, а? Почему, вообще, я никогда не слышал как ты играешь.

- Твое счастье, Петров.




© Алексей Никитин, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
Словесность