Они встретились на Съездовской линии Васильевского острова, как встречаются молоток и гвоздь. Одинокая девушка убегала от пыльного ветра. Первая капля будущего убийцы-дождя ударила по ее щеке, а бурая небесная воля приковала на секунду ее взгляд и впечатала с пролетарской силой ее грудь в стоящее мужское тело.
На углу Кубанского переулка он курил папиросу "Беломорканал" бывшей фабрики им.Урицкого № 1. Косматый ураган сорвал кусок жестяной крыши со здания журналистского факультета. Мгновенно и одержимо, как вакханка, на мужчину набросилось и повалило в лужу женское существо. Время было: ровно двенадцать часов пополудни.
Их встреча не была знаком стального движения грозовых туч. Их встреча оказалась первой запятой одного стихийного предложения.
Какую-то секунду они обнявшись лежали на мокром асфальте. Потом они мучительно долго (365 замедленных кадров) поднимались, а ливень хлестал их по запачканным лицам, по разодранным в кровь рукам, и водоворот их расстроенных от падения чувств превратился в случайную глупую улыбку.
Надо было действовать по максимум скорости, и они метнулись в полуподвальное соседнее кафе "Атил". В дальнейшем, и в мужском, и в женском повествованиях (объяснительных записках) дважды встретится название вышеуказанного кафе, которое переплелось для них рассказами друг другу о себе, наслаждением и болью ноябрьского дня.
- Как тебя зовут?
- Вика. А тебя?
-Андрей. Ты конкретно меня напугала.
- А как я испугалась! Ты не представляешь.
Ей было жаль свои порванные чулки, но она уже смеялась. Она сидела за столиком в кафе с приятным мужчиной (разве не удача!), грела свои ладони, сжимая белую фарфоровую чашку с глинтвейном, и отпивала с придыханием горячий напиток.
Гром грохотал. Молнии сверкали.
- Класcная погодка, - сказал Андрей, - Я однажды попал под такой же жуткий ливень. Выполнял задание редакции. Надо было написать статью об убийстве в порту. Небольшое журналистcкое расследование. Так я в тот день вообще не добрался до порта, а ночью того же дня там убили еще одного угольщика. Мне втык был от главного! Я тебе как-нибудь расскажу.
- Расскажи сейчас, пожалуйста. Очень интересно. Ты в редакции работаешь?
- Лучше ты мне что-нибудь расскажи.
- Ну, так не честно. На самом интересном остановился.
Высокая официантка-негритянка принесла поллитровую кружку "Балтики"-семерки и, покачивая узкими бедрами, вернулась за стойку бара. От внимания Вики не укрылся взгляд Андрея, который сфлюорографировал аппетитную негритяночку. "Эх, тоже мне мужчина!" - подумала Вика, одним глотком допила глинтвейн и резко встала.
- Мне пора, - сказала Вика, вытащила из сумки зонтик и выскочила из кафе на улицу.
Не успел Андрей ничего ответить, не успела Вика полностью открыть свой разноцветный зонт, как мимо проносившийся черный чемодан-"Мерседес" окатил из притротуарной лужи гордую девушку с ног до головы. Когда люди или предметы попадают в круговорот событий (радужный, черно-белый, никакой), вырваться из потока ошибок судьбы практически невозможно, если не стоять непосредственно в эпицентре счастья.
Вика, абсолютно мокрая и грязная, остолбенела на мгновение, и Андрей выскочил на улицу, чтобы вернуть девушку в кафе. В туалете она привела себя хоть в какой-то маленький порядок. Андрей был доволен от полуденного происшествия: на него накинулась красавица, он сидит с ней в баре, знакомство продолжается, и мужчина показывает женщине свое участие. Вика видела флэш-искру в глазах Андрея, ей нравился его взгляд, ей нравились его белые ненатуральные локоны, и ураган любовной игры начал свое наступление по второму кругу.
-Вика, ты знаешь, я был часто за границей. И наши русские девчонки красивее. Я представляю, если бы всех наших хорошо одеть.
-Везет тебе. А я вот почти нигде не была. На Кипр один раз съездила. Мне многие говорили, что в Европе немного красивых женщин.
-Единственное, наши красавицы выделяются тем, что друг на друга похожи. Высокие, стройные, с длинными волосами, часто собранными в хвостик. Все затянуты в черную одежду: "МаксМара", "Джанфранко Ферре", "ДольчеГабано". Ну вот как ты, один в один. На Западе такие женщины - редкость.
-То есть, ты хочешь сказать, что я посредственность.
-Да нет, у тебя волосы слишком светлые и вьются. Вот так великолепно. Тебе больше идут распущенные волосы.
В углу кафе под потолком висел телевизор-"Самсунг" 47 в параллели. Показывали без звука отрывки из Лиги чемпионов. За одним столиком сидели две девушки: студентки первого курса, обе - худенькие с прыщами на лбу, пили кофе и ели торт, за другим - сидело семейство из трех человек: маленький грузный отец с рыжей бородой, высокая черноволосая женщина похожая на селедку, пятилетняя дочь в матроске, и ели мороженое. Матч "Динамо" (Киев) - "Андерлехт" присутствующих не интересовал. В то субботнее утро настроение испортилось так же резко, как и погода. Только Вика и Андрей смеялись. На секунду забылось бурое небо, грязь на одежде и человеческие приличия. Никто ведь еще не знал, что притаилось под деревом.
Х-ветер полной грудью обрушивался на серую-серую Первую линию. Х-дождь грохотал по ржавым крышам и карнизам. Одно из неизвестных в своей сферической динамике проносилось от Университетской до набережной Макарова, схлестывалось само с собой и спиралью пролетало обратно. Х-30 минут.
-Я учусь на юридическом, - сказала Вика. - На втором курсе. А сюда на журналистику ходила в библиотеку. Надо было кое-что посмотреть.
-Здорово, - Андрей улыбнулся. Он представил Вику студенткой первого курса: без прыщей на лбу, с сигаретой "Вирджиния Слимз" в зубах, с чашкой двойного маленького кофе в университетской столовке-"восьмерке". Девчонка неплохо выглядела. Хотя Вика училась уже на втором курсе универа, она была еще свежаком с придурошным блеском в глазах.
Дождь неожиданно кончился. Андрей понял, что с первого раза Вику не выключить. Ей надо показать всю россыпь алмазов, пробить в ней интеллектуальную брешь, чтобы на место разума ворвалась половая страсть. Он также понимал, что можно вообще не опутать красавицу. Но шаг надо делать. В самом движении может быть жизнь или ее обман.
-Вика, так ты же гуманитарий. Ты случаем стихи не пишешь?
-Нет. Я слишком приземленная. Мне нравятся красивые вещи, глянцевые журналы. У меня мечта - работать в глянцевом журнале типа "Вог" или "Эль". Или заниматься международным правом, ездить по миру.
-Сейчас попробую что-нибудь вспомнить, - Андрей прочитал стихотворение по себя. У него для охмурения типа умных девочек была спец.заготовка: текст его старого друга ефрейтора Михельсона.
-Слушай:
Порой, когда я холод ночи,
Ты, словно зеркало и озеро луны.
На дно тебе бросаю страх любви,
На берег рассыпаю аргусовы очи.
Забыт, я плачу, камень немотой,
Точим серебряной волной.
И ты, как пена в тьме моей тени,
Склонишь свой гребень молча: "Отступи".
Тогда взлетит (тут что-то не помню) в отголосок бури
Семи цветами радуги и золотом в лазури, - Андрей прочитал десятистишие и ждал диагноза.
-Красиво, - сказала Вика, - а еще что-нибудь.
-Ты знаешь… Может быть, рифма слишком избитая: ночи-очи, любви-луны, бури-радуги, но я специально взял самые простые, известные всем понятия. Это постмодерн.
За соседними столиками и студентки, и семья засобирались. Надо было успеть пройти по улице, пока дождь снова не начался. Андрей думал, как бы удобней заманить Вику к себе домой. Он искал предлог, чтобы пригласить девушку. Он надеялся, что в свой квартире случайное соприкосновение в рамках интеллектуальной беседы перейдет в страстные объятия, долгий поцелуй и (чем черт не шутит!) сексуальный выверт двух голых тел. Вика смотрела как из кафе сначала уходят студентки, потом - семья. Девушка уже особо никуда не торопилась. Она на 30 минут смирилась с грязной одеждой, но мысленно перенеслась на Владимирскую площадь в свою ванну, после - в свою кровать.
А в этот момент на углу Тучкова и Волхонского переулков пятидесятилетний Y-тополь сгибался под натиском Х-урагана, как XY-жизнь. С Съездовской линии по Кубанскому переулку перекатывалась и кружилась черная мокрая грязь: пыль, мусор из помойки, гнилая листва, потом сворачивала налево на Тучков и неслась направо на Волхонский. Символ XY-жизни = Y-тополь + X-ураган, и эта жизнь была на самом пике, как и жизнь одной небольшой части людей - 2 штуки.
Андрей жил в доме-корабле на углу Волхонского и Биржевого переулков. Окна его квартиры выходили на бывшие Елисеевские винокурню и склады. Именно в сторону Биржевого переулка были направлены его мечты. Вика сказала, что живет на Владимирской площади напротив собора, и вдруг вспомнила, что забыла ключи от своей квартиры. В грязной, порванной одежде она не могла возвращаться на юридический факультет на 7-ю линию. Андрей разрешил девушке воспользоваться своим мобильным телефоном "Сименс" СиЭль-45, чтобы Вика позвонила маме домой. Дома никого не было. Для Андрея настал его звездный час.
-Пойдем тогда ко мне. Я здесь рядом живу. Не сидеть же здесь до скончания века. От меня позвоним. Когда твоя мама придет, вызовем тебе такси. Окей?
Вика наконец-то согласилась. Окрыленный Андрей и грустная Вика вышли из кафе на 1-ю линию, перешли на Съездовскую, пошли по Кубанскому переулку, который состоит из двух домов (дом№1 и дом№2), и повернули на Тучков. Это был известный для Х-ветра маршрут. И эта тропа уже была исхожена: по ней пробежали сначала вышеуказанные студентки, и быстро шла вышеупомянутая семья. Когда юноша с девушкой повернули на Тучков, две студентки мелькнули за углом Волхонского переулка, как влажное марево, как невский туман. На 30 секунд ветер по-волчьи завыл. От его буйного помешательства дождевые трубы из нержавейки заиграли футуристический ноктюрн. От студенток не остался запах: его растворил в себе ноябрьский ураган. Только на сетчатке и рогалике Андреева глаза остались русый растрепанный студенческий локон, коричневая тряпичная сумка, зеленый "Джэнспорт"-рюкзак, черные лакированные туфли и белые гольфы. В субботу в полдень Y-жизнь повисла на одном волоске.
Семья шла по середине Тучкова переулка, благо был субботний день. На углу трех переулков возле длинного желтого здания Института лингвистических исследований стояли шесть старых громад-тополей. С одного из них оторвалась небольшая ветка и упала прямо перед семьей. Уравнение XYZ из трех неизвестных само давало штормовое предупреждение. Отец остановился, посмотрел вверх на тополя, потом вниз на упавшую ветку. Заметив, что у него развязался шнурок на ботинке, бородач присел, а женщина с дочкой сделали три шага вперед. Всего три, но этого было достаточно для разгадки ребуса-судьбы.
Очередной шквал сорвал бейсболку с головы Андрея. Он бросился ее поднимать. Вика стояла у дома Тучков № 5. Глава семейства завязывал шнурки. Один из тополей у дома Тучков № 7 заворчал внутри себя глубоким утробным рыком и начал падать. С оглушительным треском тополь сначала порвал электропровода, шедшие вдоль переулка, и грохнулся поперек улицы. Своим стволом он раздавил тело женщины, похожей на селедку, одной своей большой веткой он уложил на гранитную брусчатку пятилетнюю девочку лицом вниз (об камень лоб и мозг), другой своей веткой он разбил лобовое стекло машины скорой помощи, которая стояла на противоположной стороне улицы, а третьей разлапистой веткой он расплескал глубокую лужу на серые с карманами брюки Андрея "H&M", бежевую куртку-ветровку "Лафурна" и его лицо.
Z-гниение сделало свое гнилое дело. Притаившись под деревом, XYZ щерилось в константе-улыбке. Только не улыбалась одна смерть двух женщин: матери и ребенка. Она сверкнула со свистом своей косой, потому что Z-гниение должно было закончиться. Она повернулась пока спиной к героям дальнейших событий. Молодой врач-практикант из морского госпиталя Сева Минкин констатировал смерть двух человеческих существ, которые погибли прямо под окнами госпиталя рядом с разбитой медицинской машиной. Сержант милиции Леха Сидоров, приехав на раздолбанном ментовском уазике на место происшествия, задержал Вику и Андрея для дачи свидетельских показаний по факту смерти людей. Свои объяснения случившегося Вика и Андрей должны были дать в РУВД Василеостровского района на 17-й линии. Бородатый отец сидел на мертвом тополе-убийце и был безутешен в своем горе. Из пня гнилого тополя вылез невидимый трехметровый Z-червь. Он по-человечески встал над двумя трупами и беззубо улыбнулся во всю свою безглазую харю. Z-гниение скоро должно было коснуться и два женских тела, если только тела жены и ребенка не сожгут по просьбе мужа и отца. На секунду Z-червь подумал, что женщина, похожая на селедку, больше похожа на камбалу, и еще он подумал, что был бы очень хорош в матроске, которая была одета на детском трупе. Он думал. XZT-нет (net).
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
