От прежних воздушных шторок,
От наших за ней теней
До линии фронта сорок
И тысяча - до твоей.
Уже совершен любовью
В ничто затяжной прыжок,
И смертный раствор Люголя
Мой завтрашний свет прожег.
Без ангельского подхвата
С утра и до полусна -
Тройчатка моя, токката:
Смерть мамы, тебя утрата,
Война.
Сквозь память, сквозь кожу, сквозь панцирь,
На беглом зюйд-вест ветерке -
Как промельк забытый негласный
Черемухи зряшной в зрачке.
Вот камня с полынью гнездовье
На долгие годы вперед.
Прощанья протяжною кровью
До мглы напряжен небосвод.
Над жизни и смерти сплетеньем,
Над каждым воздушным клочком
Еще ты сияешь спасеньем,
Хотя и не знаешь о том.
Ты больше, чем встреча земная.
Две чашки, как встарь, на столе,
Но горечь поет золотая,
И тает ладонь на скуле...
Обрушились колодезей колеса
На всю твою печаль, Экклезиаст.
Ни ласточка с корицей не вернется,
Ни подалирий парус не подаст.
Опять дуплетом - незачем и нечем -
Ни миндалю, ни каперсу в руке.
Пратекст любви, ячменевый кузнечик
Угасли на песчаном образке.
Так отпускай по смерти неоглядной
Все то, что никогда и никому.
...Двугласье ханаанских виноградин,
Тепло ли вам лежать по одному?
Впереди и за спиною
Время пробует клыки...
Здесь - родное и блажное,
Всем раскладам вопреки.
Здесь - под ивой полулетней -
Ни печали, ни беды.
Гасит время черный лебедь
В смутном зеркале воды.
Древа крест над головою -
Или это Южный Крест...
Под полесскою травою
Много черных мет и мест.
Певчий воздух умолкает,
Умолкает месяц май,
Загребущими руками
Подбирая пришлый рай...
Завязаны до Божьего суда
Узлом кинжальным время и вода,
Слеза и глина.
Подбит ветрами наш синичий дерн,
Шатаются на нем заштатный терн
И горстка примул.
Ни их, ни нас ничто не защитит:
Что вымысел священных аквавит,
Что воздух пеший.
Но не исчислить многую любовь -
До узких врат, до крайних берегов -
И не прейдеши.
За линией загрудной, за губной
Мы тянемся и тянемся с тобой
Во чистом поле,
Как свитая незнамо кем струна,
Как беглого горчичного зерна
Две семядоли.
Я смотрю из квартиры-берлоги
В блеск некрепкий апрельского дня.
Кто-то дальний берёг, да сберёг ли
Для иного тебя и меня?
Исполняет на грядке павлиньей
Хор цветов сокровенный прелюд,
Шепчет вяз то молитву, то имя
К подоконнику веткой прильнув.
Вот и ласточки в здешнюю милость
Возвратились без терний и виз.
Их пустыни уже завершились,
Ну а наши и не начались.
С четверга так блестит трехэтажек
Перемытое к Пасхе стекло.
...Бродит весями тайная стража,
И на Бледе скрипуче седло.
Я стояла у пустого гроба.
Помню, в лютик прянула пчела
Значит, было жарко... и подробно
Жизнь холмилась, плавилась, текла.
А моя иль то, что ей подобно,
Каменно у камня замерла.
Вот она, пустая домовина,
Вот небес блистает тетива.
Ты воскрес, единственный мой Сыне,
Что ж я ни мертва и ни жива.
Облако мерцает благостынно
Сгустком неземного естества.
Крестовиной на горе фасадной
Сбита жизнь моя и вкривь, и всласть.
Скоро-скоро ветер виноградный
Сможет столько нежного напрясть,
Запах крови вытравит наглядный,
Что на солнце диком запеклась.
Помню руки трав и листьев лица.
Ангелы готовились взлететь.
Вот взмахнули... пыль внизу струится,
А вверху лишь белые крупицы...
Застит взор, уже не рассмотреть.
Утром шел садовник незнакомый,
Как сказала Магдалина - Ты.
Но не к Назарету, нет, не к дому.
...Обежать дорожки и мосты,
Но напрасно. Ты уже ведомый
Новым напряженьем высоты.
Ангелов я слушала вполуха.
Знала все заранее и днесь.
Но сияла весть, коснувшись слуха.
...И пчела... и лютик легче пуха.
Каждому своя благая весть.
2. Назарет
Возьми меня с собой, сыночек.
Так долго ждать, так даль длинна.
Двенадцать лет пройдут сквозь очи,
Сквозь пажити и письмена.
За волоконцем волоконце
Тяни к себе года мои,
Холстины зим, колючки солнца,
Смиренный час ночной земли.
Возьми меня с собой, мой кровный
В разлуки немощь протеки.
Здесь сад цикадствует укромно
В окрестностях твоей реки.
Здесь я брожу. Здесь неусыпны
Ладошка детская, теплынь,
Ни краю, ни конца молитве.
....Приди за мной, дождем нахлынь.
Возьми меня с собой, единый,
Легка надсаженная плоть.
Во мне замес любовной глины,
Для нас, мой мальчик и Господь.
Ты вспомнишь, берег здесь покатый,
И город наш невдалеке.
Вот малый камешек, вот каперс,
Вот след сандалий на песке.
Возьми меня с собой, мой кроткий,
Туда, где будем мы одне.
Без назаретской загородки
В небесном льне и белизне.
Над страхом жизненным и крахом
Люблю - единственный пароль
Сквозь соль евангельских метафор,
И слез моих телесных соль.
3. Голгофа
Ясно вижу крест и время оно,
Все во мне навеки сращено.
Финиковый куст мне Симеоном
Показался вдруг, и так красно -
Что в глазах, что там, над Елеоном.
Как предсмертно ласточки щебечут,
Не понять тебе, евангелист.
Как увечен, как увековечен
Здешний холм, где тянет мне навстречу
Ветвь оливы обморочный лист.
Трет повязка, душит покрывало
На грунтах пустынных мир двояк.
Скажут: смерть, о где же твое жало?
...Ты несытый хобот погружала
В иерусалимский вешний мак.
Помню лет стрижа... или голубки...
Иоанна слезы, крупный пот.
Эта губка, уксусная губка
Мои губы начисто сдерет.
Ось земная в сердце оскользнется,
Оселок голгофский - мой ночлег.
А воды ни капли, мой сыночек,
Только крест и гвозди - твой ковчег
На просторах вавилонских рек.
Потекут предания изустно,
Потечет евангелий река.
Финиковый куст и я дождутся,
Как лучом наклонным облака
Тронет Божий перст изглубока.
4. Вознесение
Ты думал корнями и кроной
Вселиться в телесный предел.
Я слышу: церковные звоны.
Я вижу: огонь пустотел.
Кому расцветает бессмертник
В полях под Твоею сумой?
Окукленным диким столетьям,
Над неопалимою тьмой.
Ты видишь, там корни некрепки
Ромашек юдольных, вербен,
Разрывны любовные сцепки
И сад твой Нагорный забвен.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
