Стихи
В зеркале прессы
"Серенькая учица..."
"Все куда-то подевались, всякие зверюшки..."
Песня про уриналов
Дачная ночь
Божественный август
Штабные игры
Торжественное произнести
"Когда душа стрела и пела..."
"Меня подрисовали с краю..."
Опыты по исчезновению Мойдодыра
Адекватный перевод древнеацтекского текста
"Кастоэтльчкенгклоатль", обнаруженного
в
Чечефигауа на стене храма Поатлькглопопопетль
под изображением человека, сидящего за рычагами
некоего аппарата
"Все аемые и яемые..."
Инсектарий (песни неба и земли)
Стансы Балалайкину
"Муж лежал на солнцепеке..."
В зеркале прессы *
В огромном супермаркере Борису Нелокаичу
показывали вайзоры, кондомеры, гарпункели,
потрясные блин-глюкены, отличные фуфлоеры, а
также джинсы с тоником, хай-фай и почечуй.
Показывали блееры, вылазеры и плюеры,
сосисэджи, сарделинги, потаты и моркоуфели,
пластмассерные блюдинги, рисованные гномиксы,
хухоумы, мумаузы, пятьсот сортов яиц.
Борису Нелокаичу показывали мойкеры,
ухватистые шайкеры, захватистые дюдеры,
компотеры, плей-бодеры, люлякеры-кебаберы,
горячие собакеры, холодный банкен-бир.
Показывали разные девайсы и бутлегеры,
кинсайзы, голопоптеры, невспейпоры и прочее. И
Boris Нелокаеvitch поклялся, что на родине
такой же цукермаркерет народу возведет!
* Перепечатка из итальянской газеты "Карьерра
делло серое", #139 за 1987 год.
***
Серенькая учица,
над столом склоненная,
пялится и телится,
мучится, но учится.
Срежется - расплачется,
свалит - успокоится,
перышком старается,
инженером хочется.
Инженер володенький,
узенький, серьезенький,
сам весь положительный,
резус отрицательный.
Влюбится и женится,
тем это и кончится,
учицу хотимую
из общаги вызволит.
Пестренькая учица
над столом склоненная,
пудрится и мажется,
модница-кокетница.
Срежется - разнюнится,
сдует - улыбатеся.
Охали да хахали,
щекоталы-трахали..
Кучерявый вылезень
подгребет-подвалится,
позвонит-потренькает,
вцепчивый и влипчивый.
Влюбится и женится,
тем это и кончится,
пестренькую учицу
из общаги вызволит.
А в общагу драную
въедет в свою очередь
злюканькая учица,
глюканькая учица,
мяконькая учица,
ме-е-еконькая учица,
учица-халявщица,
учица-тусовщица,
учица-спортсменщица,
учица-китаица...
Так и продолжается.
Так и продолжается.
***
Все куда-то подевались, всякие зверюшки.
Все куда-то превратились. Вымерли, наверно.
Муравоин кропотливый, гусельница-дева,
стрекозунья попрыгуля, бабочка-летута,
самолетный паукатор, мухаил-охрангел,
жук-ползук с морским отливом, тучный
комарджоба, мошка с бантиком ленивым, стрекотун
легатый и мечтательная с детства тетенька
улетка. Все зверюшки опустели, улетели,
ускакали, закопались, завинтились, шляпка не
торчит. Стало чисто, не кусаче, не жужжаче, не
виваче, стала осень, просто осень, осень
холосо!
Песня про уриналов
Повстречалися два уринала,
и воскликнул один уринал:
"Как нас мало на свете, как мало!" -
А другой уринал зарыдал.
Помолчали, наполнив бокалы,
и заметил один уринал:
"Затирают нас, брат, сексуалы", -
а другой уринал зарыдал.
Пр.
Гормоналы, вагиналы,
уранилы и микроцекалы вокруг!..
Где ж вы, где ж вы, уриналы?!
Огорчительно узок ваш круг!..
Закурили, порезали сало,
и воскликнул один уринал:
"В руководстве засели фекалы!" -
а другой уринал зарыдал.
Тьма над ними крыла распластала,
и, прощаясь, сказал уринал:
"Трудно быть на земле уриналом!" -
а другой уринал зарыдал.
Пр.
Гормоналы, вагиналы,
уранилы и микроцекалы вокруг!
Где ж вы, где ж вы, уриналы?!
Огорчительно узок ваш круг!..
Дачная ночь
В щелях латыни непролазной
говнеют сочные клопштоки,
для них питательный, широкий
мужик специальный приготовлен.
Пискливый комарад слетает,
вонзило ловкое надрючив,
и, роковую страсть питая,
нетерпеливо ножки сучит.
Кухонный стол покрылся мухом,
зеленым, жестким, здоровенным;
замухоренное варенье
в литровой банке копошится.
Во Тьме - какой-то - Таракани
прием какой-то тараканий:
заходят толпами в стаканы
снутри пустые тараканы.
Хрумтит крысавица подполья -
лихой эсеровской закваски -
с таким азартом костемольным,
что котовасий зрит с опаской
в дырявый угол и за плинтус;
и тенью жуткою террора
его пугает черный фикус
и улетающая штора.
Божественный август
Шар-птица летит в золотых облаках,
вращается жгучее тело ее,
и тянется параболический взмах,
- немыслимо длинный.
На плотном песке у горящей воды
расплавился оттиск имперских подошв,
и стелется низко рассеянный дым
- кузнечного треска.
Лежать на песке, ощущая рукой
биенье наручных песочных часов,
пернатого света стеклянный покой
- и угол склоненья,
и плыть на матрасе в прохладном огне,
и видеть в бутылочном темном раю,
как курочка-рыба плывет в глубине
- и тихо кудахчет,
как божья коробка ползет по руке:
квадратные пятна на желтых крылах,
и слово Господне гремит в коробке,
- как серная спичка.
Штабные игры
Упала ночь в квадрате 38.
В квадрате 43 растаял снег.
В квадрате 35х39 -
портрет владельца автомастерской
по улице Бакинских коммерсантов
анфас, с женой, подругой и детьми.
В квадрате 29 - 6.00.
В квадрате 8 - 64.
В квадрате 37 проведены
диагонали, и из точки их
пересечения опущены высоты;
по ним спускаются назначенные люди
в квадрат 14 и пропускают ход.
"В квадрате 80 он не поместился.
Пришлось ломать". - "Кого из них?"
- "В квадрате
отмечено движение пехоты
противника числом до полуроты
к высотке 90. Принял меры.
Тринадцатый".
- "В квадрате - 33,
в квадрате - 46. А 29 -
в кружке... Ну почему?!!" -
- "Твой номер 8 -
вообще шестиконечный! Уж молчал бы..."
"В 6-м этапе, сразу, как доходишь
до 81-го квадрата,
шмаляй из пушки (Shift и стрелка вверх),
пока в квадрате 82
не уничтожишь вражескую точку.
Но если кубик упадет на 8,
то сразу жми Escape и делай ноги.
А не успеешь - 50 вистов
и десять в гору". - "Ни хрена себе!.."
"В квадрате лип на поле a1,
пустом и темном, он стоял, невидим,
как памятник Малевичу.
Над ним..."
"Для выдвиженья танковой колонны
в квадрат 75 привлечено
резервов ГСМ из службы тыла
в количестве..."
- "И шашка 45
идет на поле 54,
а там уже все скошено, под ноль,
и нечего ловить! Ты представляешь?"
В квадрате 100 игрок снимает фишку
(при этом все очки его сгорают)
из прикупа берет четыре карты
и движется на поле 38,
то самое, куда упала ночь.
Он пялится в квадратный лаз прицела
на 26 бакинских коммерсантов,
штурмующих высотку 90,
и, вычисляя синус или конус,
условные, но кучные снаряды
сажает по квадратным площадям.
В квадрате 29 - 6.02.
Торжественное произнести
Когда Упал, ударившийся оземь,
восстал опять, как древний Победил,
за ним возникло маленькое Тише,
шепча свое опасное сказать.
Когда Упал в сиянии косматом
повел Никто в загробное Ура,
за ним росло клубящееся Тише,
твердя свое отравленное но.
Когда Упал взлетел и, озаренный,
ушел один к небесному темну,
за ним стояло выросшее Тише
и лысых звезд касалось головой.
***
Когда душа стрела и пела,
а в ней уныло и стонало,
и ухало, и бормотало,
и барахло, и одеяло...
О чем мы думали тогда?
О чем качали головами?
Что лучше - ахать или похоть?
Что лучше - лапоть или выпить?
Что лучше - тень или отстань?
Что лучше - осень или плесень?
Ну, перестань...
Такси меня куда-нибудь,
туда где весело и жуть,
туда, где светится и птица,
где жить легко и далеко,
где, простыня и продолжаясь,
лежит поляна, а на ней
Полина или же Елена,
а может Лиза и зараза,
а может Оля и лелея,
а я такой всего боец...
Но там другой всему конец,
но там сдвигаются мотивы,
гремучи и локомотивы,
но там, права или трава,
болит и лает голова,
и наступающее худо
выходит медленно оттуда.
***
Меня подрисовали с краю
к каким-то людям в пиджаках,
нарисовали лейтенантом
в приготовительных войсках,
меня наметили пунктиром -
до поворота и назад,
изобразили чьей-то тенью
и просто отблеском в глазах,
портретом в паспорте, занудой,
трудягой, спящим на столе,
нарисовали лыжной палкой
на белой ватманской земле.
Ей-богу, я не рисовался!
Но кто ж меня нарисовал
глубокомысленно и томно
глядящим в обалдевший зал?
И, как усы чужому дяде
или рога на голове,
зачем меня подрисовали
к тебе, мой просвещенный век?
Подрисовали точкой к строчке,
лицом - к субъекту в сюртуке,
а к женщине, меня любившей, -
одной слезинкой на щеке.
Опыты по исчезновению Мойдодыра
- Мой дадыр - эта твой дадыр!
Твой дадыр - эта мой дадыр!
Их дадыр - эта наш дадыр!
Наш дадыр - харашо!
- Мой дадыр - эта ни твой дадыр!
Твой дадыр - эта ни мой дадыр!
Их дадыр - эта ни наш дадыр!
Наш дадыр - харашо!
- Но мой дадыр - эта чэй дадыр?
И твой дадыр - эта чэй дадыр?
Их дадыр - тоже чэй дадыр?
Чэй дадыр - харашо?
- Мой дадыр - эта мой дадыр!
Твой дадыр - эта твой дадыр!
Их дадыр - эта их дадыр!
А наш дадыр - харашо!
- Нет, мой дадыр - не до дыр дадыр!
И твой дадыр - не дадыр до дыр!
Их дадыр - не дадыр-дадыр!
А наш дадыр - харашо?
- Ай!.. Твой дадыр - не дадыр дадыр!
И дыр-дадыр - не дадыр дадыр!
И дыр дадыр, слушай, - не дадыр дадыр!
Дыр дадыр - харашо!
- Дыр дадыр, дыр дадыр-дадыр!
Дыр дадыр, дыр дадыр-дадыр!
Дыр дадыр, дыр дадыр-дадыр!
Дыр дадыр, харашшо!
Адекватный перевод древнеацтекского текста
"Кастоэтльчкенгклоатль", обнаруженного
в
Чечефигауа на стене храма Поатлькглопопопетль
под изображением человека, сидящего за рычагами
некоего аппарата
И сел он в долгое колбасилище,
и полетел над выпуклым и впуклым,
и грохотал, как нижняя половина человека.
И радовалось густоэхое Чечефигауа, думая себе:
- "Вот грохотание могущее, самодвижное,
оборонопотребное!"
И разверзились небесы,
и гаркнуло Оттудово чудовищное:
- "Вахен зи хухен!"
И поспрыгивало Чечефигауа с чего ни попадя,
повскакало в двугранные пирамидалища,
позакупорилось третьею гранию, позакричало:
- "Хухен зи вахен!"
и затащилось.
А он расковылял до потрошилок всею подноготную,
по кочкам расклал, только Оттудово полетело;
грохотает и поет:
- "Лети, мое леталище,
Стальное рукокрылище,
Огнепальное моторище
Сердечно-сосудистовое!"
И внял ему божища всеприсутственный,
и приподнял за шепталы наушные,
и облобызнул,
и елеем поелеил,
как из верхней половины человека.
А тот вскочил в своем колбасилище
и кратно ему проурал.
И дивно таращивалось него
пустоэхое опустелище.
И гордилось йим
***
Все аемые и яемые
Все аемые и яемые
всем ающим и яющим:
"Что вы щиплетесь, что вы колетесь!
как вам не ай и яй!"
Все ающие и яющие
всем аемым и яемым:
"А вы двигайтесь, двигайтесь!
Ишь, лентяи-яи!"
Все ущиеся и ющиеся
всем ащимся и ящимся:
"Что вы акаете? Что вы якаете,
как москвичи?"
Все ащиеся и ящиеся
всем ущимся и ющимся:
"А вы не мычите, не брюзжите
и отстаньте-яньте!"
Все ательные-ятельные
всем ованным-еванным:
"Почто ругаетесь матерно
в общественных местах?"
А каждый ованный-еванный
каждого ательного-ятельного
к маме евонной
лично и недвусмысленно!
Блаженны инные и янные, ибо их есть
- царствие небесное.
Блаженны авливаемые-овываемые, ибо их есть
- не пора еще.
Блаженны ующиеся-ающиеся, ибо их есть
- нихт вас нах послать унд вас нах пойтить.
Дважды блаженны айшие и ейшие, ибо их есть
- у нас, а нас есть у них!
Инсектарий
(песни неба и земли)
1.
Пролетали комарабли,
как стальные дирижабли,
во все стороны, как сабли,
ноги вострые торчабли.
Их суставы скрежетабли,
их моторы бормотабли,
и крыла их слюдяные
от полета не ослабли.
Комарабли пролетали
в третьем-пятом океане,
в атлантическом просторе,
в ледовитом уркагане,
бороздили параллели
под созвездьем козерака,
очи светлые горели
из тропического мрака.
Их торчали шевелились,
их махали развевались,
их вонзилов турбобуры
угрожающе вращались.
Но от внутренних печали
пели, как виолончели,
а наружными печали
освещали всю окрестность.
Пролетали комарабли,
тяжкий ветер подымали,
насекомыми телами
все пространство занимали,
птицы гнева и печали
волны черные вздымали.
Пролетали комарабли,
комарабли проплывали!
2.
Грозный черный паукабель
шевелится на столбе,
черным лоском отливая,
красным глазом поводя.
Он плетет электросети,
чтобы всякий к ним прилип
и чтоб выпить из любого
электричество его.
Пролетала батарейка,
вяло крыльями махала
и за провод зацепилась,
и запуталась в сети.
Тихо пискнула бедняжка,
искру выронив из глаза,
и внезапный паукабель
произнес ей улялюм.
После лампочка летела,
вся прозрачная такая,
чтоб найти себе патрона
что-нибудь на сорок вольт.
Только ахнула красотка
под высоким напряженьем,
и кошмарный паукабель
произнес ей улялюм.
Шел простой аккумулятор
на обычную работу,
он с утра зарядку сделал,
ему было хорошо,
но, задумавшись о чем-то,
не заметил черной сети,
и злодейский паукабель
улялюм ему сказал.
Так проходят дни за днями
бесконечной чередой,
батарейки и розетки
пропадают навсегда.
Только черный паукабель
шевелится на столбе,
черной молнии подобен,
красным глазом поводя.
3.
Любабочки-любезницы,
летутаньки и тамоньки,
веселенькие, голенькие,
беленькие, пестренькие,
душечки-подушечки,
два крылышка, два усика,
два клинышка, два пятнушка,
две пачечки, две точечки.
Ах, бабочка, ах, деточка,
летала вдалеке,
и шелковая ленточка
была у ней в руке.
Она махала ленточкой,
манила в далеко
ах, глупеньких, ах, маленьких
крыластых мужиков.
"Летите, мотылькобели, -
любабочка поет, -
покушали и попили,
и время настает.
Усатые, пузатые,
в красивых сапогах,
летите к нам, ребятые!" -
любабочка поет.
"Мы будем улетатели
в далекие кусты,
мы будем приседатели
на толстые цветы.
Летите к нам, порхахали,
любить нас и ласкать,
ах, славные, ах, милые!" -
любабочка поет.
Летуточка-летамочка,
пустая голова,
не плакушка, не хныкушка,
все песенки поет.
Не дудочка, не умница:
какая благодать,
что можно бы додуматься,
а можно - угадать.
Ах, деточка-угадчица,
и только и всего,
и ни о чем не думая,
не зная ничего...
4.
Когда над землею летят комарабли
и воздух сверкает от членистых тел,
печальную песню поют комарабли,
- гортанную песню поют.
Когда на столбе паукабель ужасный
готовится лезть по электросети,
он мощными лапами перебирает
- и мощную песню поет.
Когда же любабочка в небе летает,
лететeнька с ленточкой в белой руке,
она распевает бесстыдную песню,
- любовную песню поет.
Но если, с последнего неба слетая
в сиянии радужных, в сеточку, глаз,
горящую песню, небесную песню
- охрангел поет Мухаил,
тогда умолкают печальные песни
и мощные песни, и песни любви,
и он возвещает растерянным тварям
- предвечную волю Творца.
И скромно поджаты мохнатые лапки,
и кольчатый хобот завязан узлом,
но черное ядрышко в пламени солнца
- огромные видят глаза.
Стансы Балалайкину
"Поэт Вова Балалайкин
чтение стихов закончил!"
Вова Федосеев сказал
"Russian bololaiken
trinken every night"
Еще кто-то сказал
Село солнце, Балалайкин,
в небесах встает звезда.
Все погибнем, Балалайкин,
все мы сгинем без следа.
Нас погубят, Балалайкин,
Хронос, Логос и Эрот,
иль Фемида, Балалайкин,
заберет нас в оборот.
Нужды нету, друг мой дальный,
что ты глуп, а я умен:
ждет нас хаос безначальный
до скончания времен.
И не тщися, Балалайкин,
исчисляя интеграл:
все пожрется, Балалайкин,
как Державин угадал.
Все умчится безвозвратно,
лишь махнет крылом Эол -
и музыка, Балалайкин,
и божественный глагол,
и стенания любовны,
и блаженныя года...
Солнце село, Балалайкин,
уж не встанет никогда!
Солнце село, Балалайкин,
в небесах горит звезда!
***
Муж лежал на солнцепеке,
кушал жареные штуки,
испеченные женой
в позапрошлый выходной.
Штуки синие дымились,
пахли запахом, бурчали
и приятно щекотали
мужу у него внутри.
А жена его в кастрюле
мужу делала пикули,
ненадолго вылезая
полимонить-посолить.
Эта добрая жена,
как родная старшина,
мужу штуков и люляков
испекала до хрена.
Муж лежал на солнцепеке
весь бесчувственный, жестокий,
не поглаживал жены
ниже чувственной спины.
То ли просто измывался,
то ли спал на солнцепеке,
отгоняя толстых мухов
вялой спящею рукой.
А жена ему в кастрюле!
А жена ему люляки!
Вот они какие гады
все на свете мужики!
|
