Как круженье созвездий в ночной высоте,
чьих узоров не разгадать мне,
чту твой сон в круглом мамином животе,
вырастающем с каждым объятьем.
Замерев, твоих кротких движений ловлю
в глубине отдаленные шумы.
Твоих лет белооблачному кораблю
я взираю навстречу, и думы
о тебе величаво-нежны, и светла
в небесах цепь жемчужная буден;
и златятся заречных церквей купола,
как земли материнские груди.
Будь же солнечен путь твой, лазурен и бел,
и неспешен, пусть белые стаи
твоих праведных слов и блистательных дел
плещут гулкими крыльями в высоте
над судьбы золотыми крестами.
Востани сѣвере, и гряди юже,
и повѣй въ вертоградѣ моемъ,
и да потекутъ ароматы мои.
Песнь Песней, 4:16
Час садов - так пахуче, так крепко счастливый.
Лишь украдкой в нем праздную я
тихий праздник расцветшей пленительной сливы:
славно льется под стук соловья
от пушистых ресниц ее луч молчаливый.
Как в колодце полночном, на сердце глубоко,
но как роза у всех на виду,
как внезапной любви раскрывается око, -
то ли с юга, толь с севера, то ли с востока
распускается ветер в саду.
И простая краса невеликого древа,
как привычная прелесть родного напева,
вдруг наполнится силой другой.
И взволнуется цвет, но нешаткой стопою
ствол в земную врастает кору, и собою
утверждает мгновенный покой
на весах соловьиных, над вечной Окою.
Ходишь, дружишь с дворами ночными: как схожи
их шершавые лица, и кроток привет
тополей да осин, в их растреснутой коже,
в осторожных телах отражающих свет
фонарей галогенных. Есть тайная нежность
электрических лун к рассеченьям коры:
словно черные губы, раскрытые в вечность,
пьют млеко городов. Световые шары
вас напоят до сытости, ствольные жилы,
как орган наполняет касаньем рука...
Здесь бывают часы упоительной силы.
Так к старости вспомнишь давнишние игры, и друга
бессчетных открытий в земле, и в ручьях, и в траве, -
и синеголовник, светильник приокского луга,
затеплится вдруг, закружит в седой голове,
как мячик ворсистой, колючей, синей планеты,
качающейся на небесном стебле;
и с влажной подушки сорвешься в далекое лето,
и стёжками памяти будешь скитаться во мгле,
пока не увидишь, как годовалые ручки
под синий, под молчаливо-задумчивый взгляд
проводят по синему шару, и эти колючки
ей нежно - другое, не то, что тебе, говорят...
Ты сядешь на плечи мои, и к отцовскому уху
по-детски прильнувши округлой щекой,
мы будем молчать, внимая качанью и слуху
небесных шаров над золотою рекой.
Что за душные своды: астматика рёбра -
жмут стеснённые эти колонны; без звёзд
камня душное небо. Но нежно-объемно
лепестки распуская, в звонкий свой рост
стебель тянется тонкой свечой: вот предплечья
разливаются в крылья - светает! - и день
ярко блещет: весь воздух бездонно просвечен,
в гуще леса волнует созвучьями тень
свежий ключ... Ты стоишь, вжат коленами в плитах,
снять не в силах хоть малость из каменных масс
с твоих плеч, и зари осияньем залитых
на святыню поднять пламенеющих глаз.
(Тициан. Венера с органистом. Ок. 1550. Прадо, Мадрид)
Скошенным стеблям - злату июльского луга,
или стадам светлорунных овец поутру
твой уподоблю алтарь? Иль сыновнего лука
стрелам в колчане? Иль на осеннем ветру
галочьих стай реющим в небе знаменам?
Блеску луча в стволах опустелых аллей?
Колена ль склоню? Ртом ли прильну опаленным
к струям призывной, томительной песни твоей?
Матерь моя! Небес неветшающий свод
над головою моей - несет, точно роща и поле,
эхо и след в веках отшумевших охот,
клики и рев восторга, погони и боли...
Меркнет восток. На западе тихо встает
звездочка. И замедляют полет
ветер и облако, речка, и роща, и поле.
Жизнь вседневная солнца, и горизонта, и струй,
и кругов с переплесками в глади любимой Оки...
С малой пристани в очи далекому глядя костру,
ты светлеешь лицом, и становятся снова легки
наши души. Твой голос скользит по волне, и звездой
юго-западный светит в молчанье синеющий край.
В душном стрёкоте трав, под сгустившейся темной листвой
разрастается сердца неувядающий рай.
Из дневных мелочей звучных труб вырастают древа,
из смятенья ума разлетаются рифмы, как цвет
с майских яблонь, и слышится уловимый едва
дальний гром, как родной долгожданный привет.
Андрей Бычков. Я же здесь[Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...]Ольга Суханова. Софьина башня[Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...]Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки"[Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...]Надежда Жандр. Театр бессонниц[На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...]Никита Пирогов. Песни солнца[Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...]Ольга Андреева. Свято место[Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...]Игорь Муханов. Тениада[Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...]Елена Севрюгина. Когда приходит речь[Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...]Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике[Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...]Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса...[У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...]Лана Юрина. С изнанки сна[Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]