НЕСМОТРЯ НА ДОЖДЬ, ПЕРЕХОДЯЩИЙ В ЛИВЕНЬ
Из цикла "Рассказы с кровищей"
День у Заксов начинается в полдевятого. Когда Закс возвращается с работы. Ленка к этому моменту уже рвёт и мечет. Она мыла зачем-то голову и теперь опаздывает. Надевает одни штаны, надевает другие. Штаны сползают.
- Широки штаны мои родные, - поёт Ленка.
Сначала она необузданно поправлялась. Теперь необузданно худеет. Говорит, из-за стрессов на новой работе. Из-за них она мало ест и часто моет голову. А по утрам есть не может вовсе.
Закс ей говорит:
- Сходила бы ты к врачу.
А она:
- У гинеколога я была. Остальные значения не имеют.
- А почему ты худеешь и не ешь по утрам? - спрашивает Закс.
- По утрам я с детства не ем.
- А с месяц назад ещё как трескала.
С Ленкой говорить бесполезно. Чтобы с ней говорить, надо гороху наесться. Поэтому Закс и не говорит. И она убегает в ниспадающих с бёдер штанах.
- Зонт, - кричит Закс, - возьми. Там дождь.
На углу, у булочной, её перехватывает сосед. Он идёт рядом с Ленкой вприпрыжку, длинными кривыми шагами, и что-то ей говорит. Потом останавливается и никнет.
Сосед этот появился у Заксов недавно. Безобидный и сумасшедший. Целыми днями он торчит на улице. В надежде поговорить по-русски. Наших определяет мгновенно. Подходит и говорит:
- Я русский. Русский. Живу тут. Один. Один живу тут, один. Такая хуйня.
Что ему отвечать - неясно. А он идёт, возвышаясь, сбоку, провожает до дому и возвращается на угол, и опять там стоит. Часто до позднего вечера. Прямо под окнами.
А сейчас он стоит под дождём и смотрит, как мастер из АDAC* реанимирует синий фольксваген. Мастер тоже стоит под дождём. В руках у него ноутбук. За спиной хозяйка машины и трое каких-то людей. Мастер тычет в ноутбук пальцами, задаёт хозяйке вопросы. Хозяйка пожимает плечами. Мастер ныряет в машину и снова из неё выныривает.
Закс наблюдает за этим и чувствует, что пора завтракать. И завтракает. В одиночестве и тиши. И ложится на диванчик вздремнуть.
Минут через сорок встаёт. Утро кончилось. А постель до сих пор не убрана. В ней свила гнездо себе кошка. И видны от неё только уши. Кошке не хватает тепла. Потому что осень и сырость, и скользкий холодный пол. По полу гуляет сквозняк. И ей лучше не вылезать, чем мёрзнуть в его дуновениях. А у Ленки рука не поднимается кошку из постели выселить. И у Закса она не поднимается. Поэтому с осени до весны постель убирается редко.
И всё-таки кошка выходит и сонно движется в кухню. Сообщает, что пора бы пожрать. Закс даёт ей консервов. Кошка стоит над едой и смотрит на Закса снизу.
- Ну? - говорит её взгляд. - Что стоишь?
Закс склоняется к кошке и гладит её, гладит. Потому что кошка не глаженная у них не ест.
Она кивает, мол, хватит, и приступает к трапезе. Закс оставляет её с тарелкой наедине. Но она требует его в кухню - присутствовать. Он идёт и присутствует. А кошка ест и следит боковым зрением, чтобы Закс не вздумал свалить.
Но сваливать Заксу надо. Ничего не поделаешь. Нужно идти на работу к Ленке. Везти с ней какого-то деда. Она же как получила права, так ни разу за руль не садилась. Лет уже, наверное, семь. А теперь он должен сидеть справа и дурно потеть с перепугу, и вцепляться в ручной тормоз.
Ленка выходит, оглядывается. Боится, что коллеги увидят Закса. И подумают, что они едут по своим делам. И вообще, посторонним в служебной машине находиться запрещено. А Закс - посторонний.
Они садятся в Ленкино "Поло". И едут за дедом.
- Левее, - говорит Закс, - левее держи машину. Понимаешь? Левее.
Ленка что-то шипит. Закс орёт:
- Стой. Пропусти.
Ленка пропускает. Сворачивает.
- Тут арка.
- Вижу.
- Сможешь в неё въехать?
- А я знаю?
- Перпендикулярно давай. И медленно.
Они влетают под арку. Закс закрывает глаза. Машина чудом проскакивает в проём.
- Ты что, - кричит Закс, - дура?
- Ну не успела я первую включить. Мне бы автомат.
- Пулемёт, блядь, тебе, пулемёт!
Ленка идёт за дедом.
Закс разворачивает машину и ставит так, чтобы можно было выехать, держа руль прямо.
Они бережно грузят деда и везут на приём к врачу. Дед недоволен, что едет на заднем сидении. Он всю дорогу ворчит. Сам с собой разговаривает и обещает пожаловаться Ленкиному начальству. Ленка психует.
- Да ладно тебе, - говорит Закс.
- Меня выгонят.
- Не выгонят. Хуйня это, понимаешь? Чистой воды.
После деда Ленка говорит:
- Теперь - к одному алкашу.
Закс удивлён:
- Ты говорила только про деда.
- Алкаш возник дополнительно. Позвонил, чтобы денег ему привезли. Телевизор чинить.
- Денег?
- Ну да. Мы ему пособие на дом возим. Частями, чтобы сразу не пропил. Покупаем еду, то-сё и немного даём в руки. А тут у него телевизор сгорел.
- Так он же их пропьёт, деньги. Тем более без телевизора.
- Не пропьёт. Шефиня десятку ему выдала. Чтоб отстал.
Довольно быстро они разделываются с алкашом и возвращаются на работу. Ленка мучительно паркуется, и Закс уходит домой.
Сосед встречает его на своём посту. Говорит обычное: "привет" и "как дела", и "а я один живу, один, один". После чего достаёт блокнотик и простенькую мобилку. Показывает в блокнотике номер и просит позвонить маме, которая "живёт далеко, далеко".
- А то я, - говорит, - не умею. А она не звонит, не звонит. - И: - Такая вот, - говорит, - хуйня.
Закс набирает номер. Наконец, он хоть что-то может для него сделать. Но металлическая девушка сообщает, что позвонить невозможно, на карточке нет денег.
- Надо пополнить счёт, - говорит Закс, - иначе не позвонишь.
- Ну ладно, ладно, - говорит сосед. - Ладно.
Поднявшись к себе и глянув в окно, Закс видит, как он протягивает телефон какому-то мужику. И блокнотик протягивает. В развёрнутом виде. Наверно, у него новый заёб. Бедный парень.
А дома ждёт уже Закса Ленкин папа. Он принёс ему селёдки с луком. Принёс и говорит:
- Вкусная. Из русской лавки.
Потом говорит:
- Ну что?
Это он о квартире. Которую Закс с Ленкой ему ищут. Потому что хозяин его выселяет.
- Пока ничего.
Папе хочется жить поблизости. И на втором этаже. А если выше, то с лифтом. И чтоб хоть какая-то кухня. И две комнаты. Пусть крошечные. А то в одной - как в камере пыток. Но таких квартир нет. Во всяком случае, в их районе. У них хороший район. Сплошной югендстиль. Его даже англичане в сорок пятом почти совсем не бомбили. И с квартирами тут не очень.
Ответ Закса папе не нравится. Но другого ответа нет. "Ладно, хуйня, - думает про себя Закс. - Как-нибудь рассосётся. Зато, - думает, - он сейчас уйдёт, а я сяду за компьютер - и вдруг получится поработать. А не получится - поваляюсь с книжкой. Может быть даже, до вечера".
Но папа не уходит. И Закс говорит, что уходить нужно ему. Он незаметно суёт в рюкзак книжку. И они вместе выходят. И расходятся. Папа - домой. Закс - в парк за театром. По дороге он нагоняет мужика в чёрном балахоне с косой. "Смерть, что ли, идёт?" - думает Закс.
Тётка с камерой пятится перед ней задним ходом. За смертью несут микрофон. На длинной штанге. Микрофон нависает. Смерть на ходу говорит. Видно, что-то они мутят к своему карнавалу, фашингу.
Закс обгоняет процессию и входит в парк. Жизнерадостные инвалиды обоего пола сидят в самоходных колясках на главной аллее. Они пьют что-то из горлышек и страшно хохочут. Чуть дальше, на мокрой скамейке, актёр повторяет роль. Тарахтит, глядя в небо, скороговоркой. Закс проходит дальше, к Йоханес-кирхе. В ней есть кафе для верующей молодёжи. Ему давно хочется туда заглянуть. Узнать, чем означенная молодёжь отличается от обычной. Но Закс не верующий и не молодёжь, поэтому не заглядывает. Думает - вдруг попрут с первого взгляда. Будет неловко.
Его скамейка - за памятником жертвам фашизма. "Мы умерли, чтобы вы жили", - выбито на памятнике серым.
Скамейка свободна. Закс достаёт из рюкзака пакет. Стелет под зад. Усаживается и открывает книжку.
Домой уходит только потому, что опять начинается дождь. Мелкий, частый и препротивный.
Ленка уже вернулась.
- Завтра, - говорит, - мне к семи. Сегодня ушла пораньше. А это, - говорит, - тебе.
Закс пробегает открытку. Шестнадцать актуальных художников впервые, ла-ла в городе, включая Мозамбик.
- Ну?
- Они тебя приглашают. Лично.
Закс сразу всё понимает. Это Игорь, когда в музее выступал, прямо в микрофон наговорил о нём. Мол, живёт тут у вас один из самых-самых, пишущих сегодня по-русски. Ну, в общем, хуйни всякой наговорил. А они, выходит, запомнили и приглашение прислали.
- Надеюсь, с супругой приглашают? - Закс говорит.
А Ленка говорит:
- Ты когда-нибудь картины мозамбикского художника видел?
- Нет, - говорит Закс. - Слава богу.
- Давай сходим.
- Мне ж завтра к пяти на работу.
- А мне к семи.
- Ну вот.
- Слушай, неужели тебя совсем не волнует актуальное искусство?
- Волнует. Я как про него слышу, так рука сразу тянется к этому... К спусковому крючку унитаза.
Тут Ленка начинает дуться.
- А давай, - говорит Закс, - в субботу сходим.
- Так открытие же сегодня.
- Думаешь, на открытии будут наливать?
- Я выставку хочу посмотреть. С людьми пообщаться.
- Я ж не против. Но если выставка мозамбикского художника - должны наливать. Просто обязаны.
- Написано "художники из восьми стран".
- И что за страны?
- Ну, вот - Россия, Украина, Казахстан, Мозамбик, Того...
- Что, и Того? Точно должны наливать.
- Не любишь ты искусство. И людей искусства не любишь.
- Я и остальных-то люблю не слишком...
И беседуют они так с Ленкой, а Закс думает: "Опять, - думает, - не высплюсь, опять бригадир будет на мой перегар оглядываться. Раньше одиннадцати мы ж не вернёмся. А в полпятого выезжать".
Работает Закс наполнителем. Полки в супермаркете наполняет. Товарами. Магазин открывается в семь, наполнители работают с пяти. Раньше, когда он открывался в восемь, работали с шести, и это было нормально. А с пяти уже перебор. Всегда спать хочется. Хоть после сна, хоть перед. Радует только, что всего двадцать часов в неделю. Но и зарплата за двадцать. Что радует меньше. Ну да им с Ленкой хватает. Тем более Закс кое-какими публикациями в прэссе и редактированием всякой хуйни добирает. Вроде всё это и по мелочи, но на отпуск где-нибудь в Греции-Италии-Хорватии набирается.
Игорь его достаёт, мол, мог бы спокойно выступать и этим тоже что-то зарабатывать. Но Закс же в ящике в отличие от него замечен не был, а без этого хрен здесь выступлениями заработаешь. "Ну хоть бы для самоощущения выступал", - Игорь его воспитывает.
А Закс говорит, что не знает точно, как себя самоощущает. Игорь: "Ну не наполнителем же". А Закс: "Почему нет? Наполнитель - это звучит гордо. Хотя и глупо".
Короче, всё у них с Ленкой в порядке. А с новой Ленкиной работой вообще всё хорошо будет. В материальном смысле. Оно и в другом смысле было бы хорошо. Если б не Ленкино желание постоянно куда-то бежать.
Так что одела она Закса более или менее прилично и потащила.
- Заодно, - говорит, - прогуляемся.
Закс говорит:
- Дождь там.
А она:
Вот под дождём и прогуляемся.
Ну, догуляли они таким образом до музея. Мокрые, как цуцыки. Отряхнулись. Ленка говорит:
- Видишь машину горчичного цвета?
- Горчичный цвет, - Закс говорит, - это эвфемизм.
- Это машина моей шефини.
- И что?
- Значит, она здесь.
- Ну, тогда тебе сам бог велел.
На это Ленка сказала:
- Злой ты.
И вошла в музей.
А там, конечно, уже речи вовсю звучат. Торжественные. На разных языках. Мол, культура, искусство, интеграция. Послушали они с минуту для приличия и протиснулись за спинами в следующий зальчик. Чтобы определить, где наливают, и чтобы выставку посмотреть - раз уж пришли.
Определили. Выпили вина красного, согревающего изнутри. Ленка один фужер выпила, а Закс три. Потом ещё по фужеру взяли и уже с ними в руках стали по залам прохаживаться. Как люди, близкие к культуре и искусству. Туда-сюда. Ленка всё хотела этого художника из Мозамбика найти, а он не находился.
В общем, ходили, смотрели, хотя смотреть, собственно, было не на что. Хуйня какая-то по стенам развешена и под каждой хуйнёй - название, имя автора и цена.
Ленка у оленя с крыльями вместо рогов остановилась, "смотри, - говорит, - тыщу евро стоит".
- Тыща евро - это мечта идиотов, - Закс говорит. - А стоит он... Да ни хуя он не стоит.
Так, минут за пятнадцать прошли из конца в конец экспозиции со всеми остановками. Закс вино допил и говорит Ленке, головой качая:
- Боже, - говорит, - боже, какая ж везде хуйня нас окружает, какая хуйня.
То есть это он так думает, что говорит ей. А на самом деле он это всем присутствующим говорит, во всё воронье горло. Громко, честно и справедливо. И неожиданно даже для самого себя. Конечно, ответом ему была тишина. Мёртвая такая тишина, гробовая. А потом их с Ленкой начали окружать и теснить. И художники из всех восьми стран мира стали над ними нависать, жестикулировать и орать. На всех своих восьми языках. Нехорошо стали орать, с пеной, как говорится, у рта, угрожая полицией.
"Почему не бьют? Загадка", - думал Закс и пятился к выходу. По его представлениям должны были бить. Художники же.
И представления в конечном счёте Закса не обманули. Где-то в гуще и сутолоке вмазали ему большим костистым кулаком по носу. А нос у него всегда был слабый. И кровь ударила из ноздрей фонтаном. Прямо на приличный костюм.
"Главное никакого тебе языкового барьера, - удивлялся Закс, зажимая красный нос пальцами, - все поняли, что обидел я их. Хотя правдой обидеть вроде бы и нельзя".
А тут ко всему Ленке поплакать вздумалось.
- Теперь, - говорит, - шефиня меня точно выгонит.
- Да она не поняла ни черта. Она ж немка.
- Немка. Из-под Семипалатинска.
Конечно, после этой выходки помещение они гордо, хотя и в крови, покинули. От греха на хуй. Несмотря на дождь, переходящий в ливень. И вот идут они с Ленкой одиноко вдвоём под зонтиком, друг к дружке прижались, а параллельным курсом спокойно и величаво едет на велосипеде негритянка. Красоты, надо сказать, необыкновенной и вся с головы до ног в белом. Без зонтика едет, под струями. То есть зонтик у неё был, но его захватило ветром и понесло по проезжей части, коверкая и переворачивая.
© Александр Хургин, 2014-2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2014-2025.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
