улицы города глупова забиты пробками машин
как бутылки ростовского шампанского
которое не открыть без клещей
солнце садится на свалке
в поисках чего б пожевать
голова соседа в метро падает мне на плечо
хочу стряхнуть
но не удержать свою
кризис дошёл до дна
и пускает пузыри
они разрываются в небе
трескучим шуршанием
праздничных фейерверков
в честь величия города
на которое всем наплевать
но весело и красиво
внешний враг окружает глупов снаружи
внутренний изнутри
наполняя патриотизмом
политиков речи
пренья застолий
и во всемирной сети потасовки
пирожок бронепоезда начинён стрип-баром
дырка от бублика кажется шаром
из неё выходит деловитый герасим
в костюме с бабочкой и кроссовках
деловито тащит скулящий мешок к пруду
оглядываясь в поисках камня
садится на берегу
закуривает сигаретку
и наблюдает за каким-то гоголем
который путаясь в длинном плаще
топит собаку
отгоняя её палкой от берега
и колотя по башке
чтоб сократить мученья
всё-таки божья тварь
чуть поодаль под дубом
кто-то копает яму
что-то в неё опускает
засыпает землёй
утаптывает орошая слезами
прилаживает табличку
долго стоит перед ней на коленях
встаёт
отряхивает колени
уходит потерянно семеня
то и дело оглядываясь
и наконец растворяясь
в мельканьи огней и мельтешеньи фигур
подходишь к табличке
читаешь
у попа была собака
он её любил
она съела кусок мяса
он её убил
в землю закопал
и надпись написал
у попа была собака
и думаешь
не завести ли собаку
что скажете михаил евграфович
он поднимает глаза
нифигасе
какой я тебе евграфыч
очень приятно
будем знакомы
герасим
пинает мешок в воду
и
мы отправляемся
в поисках третьего
по улицам глупова
забитым пробками
будто уши бога
верлибр говорят это просто проза
неровно нарезанная на грубые ломти строк
неловкий изыск не умеющих рифмовать
и паковать слова в пакетики метрик и ритмов
так что каждый журден
лишь вчера открывший что он говорит прозой
и наугад тычущий в клавишу Enter
начинает казаться себе поэтом
ладно
я же не спорю
я открываю библию
где воля рифмуется с жизнью
молитва с дыханьем
дыхание с пульсом мысли
где волны смиренной страсти
стремятся к берегу гнева
и лижут песок золотой прощенья
ласковыми языками
где песнь возникает из песни
где чистота стиха
белее любой белизны
которая не разлагается на семь цветов радуг
где птица скользит по тайне
между крылом и каплей земного шара
в усталой ладони
Бога
в начале
была не словесность
а Слово
рождённое из
косноязычных вибраций верлибра
между створками связок
как жемчуг между невзрачных створок моллюска
как дух между сложенных вместе ладоней
а вы говорите проза
ну что ж говорите
рифмуйте под стук метронома
кайфуйте в дыму филологий
но не пропустите
не прозевайте
не упустите
свободы
таящейся в клетках классификаций
как муза на ложе прокруста
уста не сводимы к губам
потрескавшимся от жажды
над родником верлибра
.............................
а вы говорите проза
этот камень даже в жару
омыт залетейской прохладой
три жизни под ним
превратились в траву
каждый год
она пробивает корку земли
и тянется к небу
и каждый год возвращается в землю
становится новой травой
и снова тянется к небу
словно пробиться хочет
сквозь небеса в занебесье
и шепчет ушедшим душам
простые нет проще слова
помню
люблю
я их слышу
и слышу ответное
ждём
любим
и помним
но не спеши
солёно щекочет в горле
дожди поднимаются в небо
душа по шуршащим струйкам
торопится ввысь
а тело
скулит одинокой собакой
свою окликающей душу
в изножьи
зелёной кровати
где спят и уже не проснутся
те кто травою стали
балагурим
балаболим
а Слово
солнечным золотым
закатилось в какую-то щель
между слов и словечек
раздвигаем слова
как половицы
ищем глаза проглядев
как диоген с фонарём
человека
кончается день
закат опускает веко
на свечке
трещит мошкара суесловья
пикейны жилеты
лавровы венки
терновый венец висит на гвозде
ожидая того
кто примет его как награду
как знак и знаменье
и поднимет глаза
от пола
от поля
от пыли
от боли
к небу
где дышит
звучит
сияет
то самое Слово
терновый венец в каплях засохшей крови
зеваки глазеют
осторожно трогают пальцем
некоторые мысленно примеряют
третья тысяча лет
как никто не надел ни разу
застой
взбухал лиловыми венами
на ногах молоденькой парикмахерши
клокотал в груди
пучил глаза оловянностью пуговиц
в галереях дряхлеющих членов
украшенных орденами
как новогодние ёлки
достоявшие до бабьего лета
заболоченность речи
рождала развесистость клюквы
маразм неуклонно крепчал
назло империализму
на зияющих вершинах
двенадцать раз в сутки сменялся караул
но
как замечали станиславы ежи лецы
под палочками
даже в барабанах просыпалась муза
диктуя искусство писать и читать между строк
понимать сказанное с точностью до наоборот
делиться этим заполночь в кухнях
ценить анекдоты в терминах приговора
этот на пять тот на десять а тот и на все пятнадцать
четыре копии эрики перевешивали тома ПСС
и потому за свободой заботливо ухаживали в психушке
на кружку пены
приходился глоток пива
но жили весело
ездили к морю
ходили в походы
а с клееной переклееной плёнки
спрашивал чуть сипловатый голос
можешь выйти на площадь
смеешь выйти на площадь
и маленькая хрупкая женщина с ребёнком
мадонна с младенцем в коляске
вышла на площадь
а я не вышел
сорок лет пролетело с тех пор
давно на той самой площади выступают поп звёзды
а я не вышел
не вышел
мне говорят
не делай из мухи слона
а я говорю
не пошли бы вы на
всё-то вы знаете
где котлеты
где мухи
где слон
но обо мне вы не знаете
ни-че-го
мне говорят
от головы помогает то-то и то-то
а я вас спрашиваю
от чьей головы
если от вашей
то я пожалуй приму
а моя подождёт
от неё не убудет
белый слон моей головы
расправит усталые уши
оттолкнётся от глупых слов
и полетит
я не знаю куда
но полетит
крылья ушей понесут его
в дальние выси и высокие дали
а зелёная жирная муха
тревожно дрожа желе живота
над вожделенной котлетой
будет брюзжать
что больно слоны разлетались
поэты тоже смертны
как мы все
как травы птицы кошки и деревья
генсеки побирушки и солдаты
как моцарт и сальери
день и ночь
вот и ещё один
протаптывает путь
для нас идущих следом
без вести живущих
ступающих след в след
не попадая
сбиваясь с шага
и шелестя продрогшими губами
тепло его строки
в немом полёте
над вечностью распахнутого неба
над ломтем хлеба на стакане водки
над памятью стекающей с пера
последней точкой
чёткой и печальной
с которой всё когда-то начиналось
рисуя музыку
играя живопись
в полный голос стихая стихи
тонкой кистью дыханья трогая струны души
распахнутым слухом впитывать капли молчанья Творца
встречающего рассвет мiра в день завершенья творенья
и отвечать Ему
подтягивая струны души на колках мерцающих звёзд
в полный голос стихая стихи
играя живопись
рисуя музыку
нет
не судьбы знаменье
не воплощенье смерти
не время торжества бессонных муз
не шатёр любви
не одна из тысячи одной
не камушек бинарных оппозиций
а просто ночь
возникшая из дня
как вдох из выдоха
как всё из ничего
и ничего из всё
неспешное шуршанье тишины
стремительный бросок совы на мышь
прозренье инфракрасного прицела
пунктирный топоток ежей
потоки запахов щекочущие щёку
токи тайн
впадающие в никуда истоки
по океану пения цикад плывущая луна
переполняющая поры пустота
взгляд брошенный в колодец неба
и не дождёшься всплеска из бездонья
ночных сознаний проблески во сне без сна в глазу
кристаллы рос икринками рассвета
и утро близится
а полночи всё нет
лежать сутками напролёт
мордой к стене
и ничего не хотеть
кроме того чтобы тебя
оставили наконец в покое
но они ходят и ходят
тормошат и хлопают по плечу
да это у тебя просто депрессия
возьми себя в руки
они улыбаются и смеются
размахивая руками и тыча пальцами
в какие-то серые и чёрные дали
ты посмотри как жизнь хороша
чтоб не сказать прекрасна
они так убеждают тебя
что сами начинают в это верить
а ты лежишь мордой к стенке и терпишь
потому что понимаешь
что таким нехитрым способом
они лечатся от своих депрессий
и если б не ты
как бы они лечились
пусть себе лечатся
покричат и уйдут
а то ведь завалятся рядом
ототрут от стенки
и ты на колючем свету
окажешься перед толпой
орущей
что жизнь хороша и жить хорошо
а будет ещё лучше
и лица
синие
зелёные
фиолетовые
и тоннель за ними забило
ослепительным сгустком тьмы
нет уж лучше мордой в свою стенку
покричат и оставят в покое
сними очки и ты увидишь
как мир изменился
фонари в дождях висят летающими тарелками
углы домов изгибаются в танце
кривых зеркал неэвклидовых геометрий
над головами прохожих светятся нимбы
мир без знаков препинания
только переливающиеся друг в друга смыслы
завихренья значений
тени того чего нет
то что есть без теней
тающие окончанья начал
тянутся к началам окончаний
и чистые пространства между словами
как проблески слабого света
в прорехах шинельного неба
ну ты говорят даёшь
тоже нахватался вируса постмодернизма
ты бы ещё по олбански
с полным преведом
ну аффтар жжошь ржунимагу
внутренний голос трогает тебя за плечо
и говорит на ухо вот тебе дурак
и валяй его сколько влезет
пока время тебя не догнало
не вразумило
не окоротило
не укоротило на жизнь
и ты не предстал перед богом
и вот стоишь перед ним
немножечко зябко
руки сами тянутся прикрыть то что осталось с телом
и ты не знаешь куда их девать
он глядит на тебя с интересом
будто не сам сотворил
и говорит стихи значит пишешь без препинательных знаков а что хорохоришься ты нельзя что ли да не препирайся говорит он я ж тебе не училка да говоришь пишу не юли говорит он знаю что пишешь
а знаки
мне что ли расставлять за тебя запятые
точки тире двоеточия и прочие мелкие штучки
думаешь больше заняться нечем трёт устало глаза и куда задевались мои очки смотрит на тебя щурится близоруко
трогает пальцем верхнее веко
долго молчит глядя сквозь тебя
потом говорит ладно
казнить нельзя помиловать
и точка
катись
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
