Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность


Красная точка



ПАРАНОЙЯ


Неким ранним и уютным вечерком Сергей Юрьевич взбегал по лестнице, взбегал вальяжно и неторопливо, отсверкивая новым ботинком со стороны лестничного освещения, взбегал, ничего не подозревая, когда вдруг почувствовал некоторое беспокойство. Сергей Юрьевич прибавил шагу, точнее, ступенек, прибавил их значительно, по одной, а то и две на шаг. Прибавив, Сергей Юрьевич в полминуты добежал до своих дверей, секунду смотрел на них вызывающим взором в надежде на то, что они, двери, расскажут ему скрываемые ими секреты, потом достал ключ с выдавленной на желтом кружке буквой "А" и с легким щелчком ввернул его в замок. Дверь тут же мирно подалась, обнажая тухлое, пряное, уютное нутро холостяцкой квартиры, возле самих дверей слегка желтоватое от падающего в проем двери света, а дальше густо-густо черно-мрачное, как и положено квартирному нутру.


Беспокойство кольнуло Сергей Юрьича уже настойчивее, куда-то туда, где у него должна была быть некая ложечка, точнее, место, которое он для этой самой ложечки назначил себе еще в раннем детстве, когда же назначил определенной части организма название "солнечное сплетение".


Сергей Юрьевич поднажал на, в общем-то, весьма и весьма податливую дверь, отчего та крутанулась, как обиженная, выпростал руку из зеленоватой от службы перчатки, нашарил квадратик выключателя справа от входа, включил свет и прямо как есть, в обуви, в башмаках с улицы, не раздевшись, не отряхнувшись, следя бы, если бы не зима, он вбежал, ворвался, да, ворвался, вбежал в свою комнату и выжидающе, очень выжидающе стал осматриваться вокруг.


Ничего, ну ничего не сообщало ему, что неприкосновенность жилища нарушена. Все молчало, кроме внутреннего голоса, а тот-то как раз как-то все суетился и жался, егозил в узком пространстве желудка.

Ну и, думал Сергей Юрьевич, стоя в ботинках посреди комнаты, одновременно и игнорируя ботинки и помня об учиняемом безобразии.

Ведь все же кто-то тут был.

Сергей Юрьевич вернулся в прихожую, снял одежду и обувь, вымыл руки (заодно исследовав ванную комнату на предмет чего-нибудь необычного) и, включив весь наличный свет, присел на диванчик пораздумать.


Кому это надо, думал Сергей Юрьевич, никому это не надо, нету у меня врагов, а в инопланетян я не верю. (Тут Сергей Юрьевич осторожно и рефлекторно перекрестился. Так рефлекторно, что это выглядело, как подергивание.) Но проверить все же надо. Надо проверить, думал Сергей Юрьевич, надо проверить, так же он думал и утром, перед уходом, закладывая листик бумаги между косяком и дверью так, чтобы он слетел на пол при любом движении двери.


Вечером следующего дня Сергей Юрьевич торопился домой с особым чувством в животе. Так торопятся домой дети после недоброго школьного дня, так торопятся под утро со свидания юные девы, издалека выглядывая в окне мутное пятно бессонного родительского лица.

Сергей Юрьевич ждал облегчения - и он был готов к тому, что оно не наступит.


Добравшись до двери, Сергей Юрьевич применил к ней уже известную процедуру открывания, проделывая это самым преаккуратнейшим образом - и все равно обнаружил контрольный листок в полутора метрах от порога. Предательски отсвечивая, тот лежал в полосе, тянущейся от коридорной лампы, и казался издалека даже пропечатанным чьим-то сапогом.


Сергей Юрьевич вынул из кармана специально заготовленный на улице камень, камень лежал в руке неудобно, выдавая в Сергей Юрьевиче неловкого слабака; Сергей Юрьевич включил свет в коридоре и двинулся обходить владения, не закрывая входной двери.

Квартира молчала, не выдавая тайн, в какую-то секунду Сергей Юрьевич вдруг проникся к ней неприязнью, ему вдруг показалось, что изо всех углов высовываются дразнящие языки, он даже подумал прихлопнуть парочку дверью, но быстро себя приструнил, так как никогда прежде не замечал за собой чрезмерной истеричности.


В то время, как Сергей Юрьевич заглядывал под кровать, с трудом уминая в себя отягощенный курткой живот, в открытую дверь квартиры шмыгнула уличная кошка, не шмыгнула, ввернулась с душераздирающим криком, как будто вонзилась штопором в узкое жерло жилья, от неловкого броска Сергея Юрьевича, имитирующего поимку, забралась под шкаф и высовывала оттуда огромную лапу, с, как показалось Сергею Юрьевичу, окровавленными когтями.


Сергей Юрьевич бросками передвигался по квартире - и не находил (для извлечения кошки из-под шкафа) предмета длиннее вилки или бритвенного станка. Наконец он благополучно запнулся о веник и, обретя уверенность и силу, изгнал-таки дьявольское отродье из квартиры, предварительно отдав ему на поругание кухонный подоконник, тюль и уже пованивающий кусок рыбы с обеденного стола.


В этой суматохе Сергей Юрьевич многократно наступил на испытательный листок и сейчас сидел на диване в поту от беготни и сомнения и размышлял, насколько можно доверять пятнам и помаркам на поверхности листка. Эксперимент решено было повторить, квартира издавала тишину и исторгала покой, но все равно полночи гудела кухонным краном, и гудела не просто, а эдак заливисто, с переходом на личности, а иногда включала холодильник и точно в ту минуту, когда страх было совсем уходил.


На грани тяжелого сна и не менее тяжелого пробуждения от тарахтения будильника Сергей Юрьевич понял, что вложенная в дверь бумажка была слишком заметной. Гостям ничего не стоило бы, закрывая дверь, вложить ее точно в первоначальное место и, значит, совсем сбить Сергея Юрьевича с толку.


Потому Сергей Юрьевич, уходя на работу, с непроизвольным нутряным стоном выдернул из довольно оволосенной затылочной части головы два черных (один с пеговатой сединой) жестких курчавых волоса и пристроил их возле косяка внизу, там, где ни одному человеку не пришло бы в голову отличать их от кошачьей шерсти и прочего коридорного хлама.


Дни становились все неудачнее. Начальник прислал новую инструкцию по технике безопасности, написанную то ли неграмотно, то ли на новоязе, невыспавшийся Сергей Юрьевич читал ее медленно и настойчиво, не все понял, однако был вынужден подписать и теперь лихорадочно думал, будет ли ему что-нибудь за это, и что означает слово "теклинстеры".


Эти теклинстеры так занимали его беспокойное сердце, что, подойдя к двери, он совершенно забыл о волосках и открыл дверь обычным вольным и красивым жестом. Искать улики было теперь невозможно. К тому же, уличная кошка, должно быть, пометила дверь Сергея Юрьевича, а если не она, то ее ухажеры, что усугубляло общее впечатление от этой дурной животной привычки.

В проеме квартиры пахло так, как будто Сергей Юрьевич весь день накануне мездрил плохо выделанные шкуры.


Житейские заботы захватили Сергея Юрьевича, он пошел на запах, обнаружил под шкафом две кучки, скрытые от него событиями вчерашнего для, изничтожил еще несколько очагов вони, притерпелся, поставил на плиту чайник и вдруг отчетливо понял, что чайник был утром пустой, а сейчас оказался полон.


Мокрая холодная дрожь скрючила Сергея Юрьевича, но он убедил себя, что налил воду в чайник уже после прихода, не сосредотачиваясь на этом, полный дум об испорченной атмосфере. Но эксперимент с волосками было решено повторить.


Вечером следующего дня, поднимаясь по лестнице, Сергей Юрьевич ощутил в организме ток крови. Биение этого тока ощущалось сразу в нескольких частях тела. И неважно, что было тому причиной - злосчастные теклинстеры (или вот еще одна фраза - за нарушение ТО взыскание накладывается ЕМНЗ и ПИ), боязнь узнать страшную правду о незваных гостях или сумка, в которой на этот раз были не полуфабрикатные котлеты, а туго позванивающие и булькающие с оттягом пивные бутылки. Важно было то, что Сергей Юрьевич остановился хватануть воздух на лестничном марше и заметил, что в глазке квартиры напротив что-то шелохнулось, а это означало, что за ним кто-то наблюдал. Сергей Юрьевич, поэтому, дойдя до своей двери, не стал сразу наклоняться для удостоверения цельности волосков, а некоторое время перекладывал вещи из кармана в сумку, а потом обратно в карман, кряхтел и вертелся самым скучным образом. И все равно за ним непрерывно наблюдали.


В конце концов, томимый всем, чем может быть томим человек, пришедший домой с работы, а более всего беспокойством, Сергей Юрьевич сделал вид, что завязывает развязавшийся шнурок (или развязывает завязанный, оправдывал он себя потом), а сам в неверном свете лестничной лампы попробовал углядеть в заветном месте два волоска, на этот раз черных. Волоски он углядел, но то ли они скурчавились больше, чем тогда, когда он оставил их поутру, то ли дверь все же открывалась, потому что волоски были как будто чуть ниже отколотой щепочки на косяке. Мало того, Сергею Юрьевичу показалось, что и отколотых щепочек на косяке стало больше. Как бы то ни было, дольше топтаться на пороге под прицелом соседского глазка он не смог, вынул ключ и совершил вхождение на территорию, которая начинала становиться враждебной.


Опытный боец Сергей Юрьевич проделал уже привычные процедуры самозащиты - включил свет, обошел территорию, осмотрел потайные углы, шкафы и занавеси, проверил уровень воды в чайнике и, не найдя на этот момент ничего особенно подозрительного, разделся и стал шуршать пакетиками, извлекая из них полусфабрикованную снедь.


И в этом шуршании он внезапно различил слово, которое будто кто-то нашептал ему на ухо. Ток крови прекратился, кровь обратилась в ртуть и слилась к ногам Сергея Юрьевича. Бутерброд упал на носок маслом вверх, Сергей Юрьевич отдернул ужаснувшуюся ногу - бутерброд приземлился на другой носок, на этот раз маслом вниз.

Но Сергей Юрьевич стоял совершенно как истукан, боясь повторения звука, не понимая слова и страшась его одновременно.


Тут промасленная бумага, брошенная на столе, зашуршала вновь, контуры ее дрогнули. Но до того момента, как они стали действительно расплываться в глазах Сергея Юрьевича, из засаленной бумажки выполз взрослый и потому наглый коричневый таракан; как показалось Сергею Юрьевичу, грубо стрекотнул что-то в его адрес - и убежал в ящик для вилок и ножей.


Тьфутытьфуты - бормотало нутро Сергея Юрьевича само собой, без вмешательства голосовых связок.

Надо было приходить в себя.


Сергей Юрьевич прихватил авоську с пивом, холодные котлеты из свиного полумяса, нашарил осторожно в захваченном тараканом ящике стола открывашку - и отправился к телевизору унять тревожную муть, бултыхающуюся внутри него так, что она была вот-вот готова попроситься наружу.


Отметим, поскольку это важно, что Сергей Юрьевич пил пиво и другие алкогольные напитки довольно редко. Денег на них тратить было жалко, смысла в них не было никакого. Сидя с бутылкой пива перед телевизором, Сергей Юрьевич просто вначале терял фокус происходящего, потом мирно задремывал, просыпаясь утром с помойным вкусом во рту, болью в заломленной шее и вонью от несвежего и мятого белья.


Но что-то подсказало ему в этот раз, что выпить надо. Надо как-то утихомирить то, что пузырями всплывало со дна желудка Сергея Юрьевича, проникая в сердце и отравляя мозг.


Сергей Юрьевич включил какую-то незначащую передачу - там показывали саванну. По саванне бродили плоские звери, проложенные волокнами марева, как заплавленные в полиэтилен страницы энциклопедии, страх постепенно уходил, сонливость тихо придвигалась, у нее была войлочная поступь и вкус патоки.


Сергей Юрьевич наблюдал, как львица пыталась поймать антилопу; антилопа оказалась проворной и увернулась, взмахнув рогами. Молодец, сказал вслух Сергей Юрьевич, хлопнул себя по коленке и до хруста за ухом зевнул.


Выпавшее звено пищевой цепочки, сказал кто-то рядом. Сергей Юрьевич в ужасе повернул голову направо и в одну секунду охватил темнеющим взглядом сидевшего рядом с ним собеседника. Это был человек или гигантского размера таракан, он был очень похож на таракана, но глаза у него были осмысленные и живые; те немногочисленные движения, что он успел сделать за то время, пока его образ отпечатывался в мозгу Сергея Юрьевича, были вполне человеческими, отчасти даже дурацкими.


Господи, Господи, Господи, думал Сергей Юрьевич. Еще он думал - спаси и помилуй. Еще думал - у меня галлюцинации. И - нет, он совсем настоящий, он даже пахнет по-тараканьи (как пахли до сих пор тараканы, Сергей Юрьевич, разумеется, не знал). Еще Сергей Юрьевич боялся и бодрился одновременно. Дрожал и плакал очень внутри, хотел провалиться сквозь землю, заснуть, умереть, проснуться. Все это он успел подумать и прочувствовать за совсем короткое время, за то, которое человекотаракан погладил один из своих отвратительных, мерзких, гнусных, длинных, будто смоченных чем-то усов.

Последняя мысль Сергея Юрьевича была такая - все-таки они существуют.


Мерзкий тараканишко разгадал эту мысль Сергея Юрьевича и, гаденько ухмыляясь, сказал - да, мы давно наблюдаем за вашей квартирой. Тут он ловко спрыгнул с дивана и подбежал к окну, виляя огромным блестящим задом. Идите сюда, идите. Видите, вон там - красная точка?


Встать Сергей Юрьевич, понятное дело, не мог, все его тело было сковано одной судорожной нитью, он даже и дрожал не частями тела, а целиком; со стороны казалось, что он ерзает по дивану.

Но на призыв гостя он рефлекторно среагировал - вытянул шею и полупарализованное тело в сторону окна.


Видите? - возглашал человекотаракан, видите? Сергей Юрьевич то видел, то не видел, то думал, что видел, то вдруг все пропадало, нужно было какое-то усилие, чтобы увидеть, усилия не хватало. Вид его, вероятно, был таков, что гость недовольно свел усы над головой и распахнул большую створку окна.

Боже, что он делает, зима, мы все окоченеем, метель, безумие, надо остановить его, думал Сергей Юрьевич, но тут разглядел в проеме указанную красную точку и его пронзил по-настоящему мощный удар страха. Ему стало жарко, потом холодно, потом опять жарко, потом защемило внизу живота, некстати вспомнились теклинстеры, потом двор и горка, с которой он катался, когда жил в Перми.


Красная точка мерцала, а, может быть, не мерцала, но она различимо светила далеко, где-то у линии горизонта, в кромешной тьме, порожденной снежной ночью.


Здесь наша наблюдательная станция. Зона прямой видимости. Мы передаем наши данные на базу. Красная точка - это база.


А зачем вы тут, нашел в себе силы сказать Сергей Юрьевич. Зачем?


Тараканочеловек заговорил. Он говорил долго, внятно и наукообразно, иногда воздевая элементы тела и головы вверх, иногда опуская, он говорил что-то о миссии, назначенной каждому виду существ с рождения. Из речи выходило, что мучения Сергея Юрьевича с теклинстерами - есть его вклад в мировую гармонию, что тревога и страх - это как нервные окончания вселенной, они дают возможность уточнить источник беспокойства. Что белковая жизнь в тех или иных формах существует во множестве мест во вселенной, что органы чувств человека - это атавистические придатки, которые мешают ему воспринять жизнь во всей ее полноте, что они вынуждают человека воспринимать все темное и коварное, все дурное и страстное, в то время как лишенный органов чувств, например, тараканоид, в состоянии воспринимать жизнь только как последовательность импульсов, порожденных его собственным мозгом, что ведет к одному только непрерывному наслаждению.


Таракан говорил так или примерно так, может быть, как-то и иначе, а Сергей Юрьевич уже почти и не следил за ходом мыслей, а все больше освобождался от страха, потому что он не понял про последовательность импульсов, но догадался, что тоже ее хочет.


Мы станем, почему станем, мы есть повелители вселенной; все в наших руках, говорил таракан, воздевая зачем-то загнутые на концах усы, и они сходились, как кусачки, кромсая на глазах Сергея Юрьевича такой хрупкий, такой тяжелый, нелепый человеческий мир. Коричневый блеск хитиновой оболочки уже не казался отвратительным или грязным; опушенные лапы казались обшитыми мехом; в глазах Сергея Юрьевича закружились хороводы юных тараканьих дев, нежных и податливых, тянущих хрупкие, суставчатые лапы к его безобразному, белому, одутловатому телу.


Я тоже, закричал он. Я тоже хочу к непрерывному наслаждению!


Девы кружились и кивали, откуда-то высыпала толпа полупрозрачных крохотных созданий; что-то мутнело или светилось у них внутри. Они заполняли мир, мир становился все больше, пространство за окном продлилось, будто взлетная площадка; на головах у всех были белые венцы.


Я тоже хочу к вам! Возьмите меня, возьмите! - пронзительно вскричал Сергей Юрьевич, колыхая руками, и обмирая от счастья и собственной наглости, но таракан повернулся к нему своим длинным узким лицом и тихо сказал - Вы это заслужили. Пишите заявление.


Тут же на столе оказалась ручка и с одной стороны чистая бумажка из сумки Сергей Юрьевича, он схватил ручку, еще нетвердой рукой написал на листке: Заявление. С.Ю.  Заковенко. А кому? - спросил Сергей Юрьевич. Ну что, неужели не знаете, ответил таракан, в Межгалактический комитет. Тут он как-то странно свернул трубочкой твердые губы и выговорил что-то вроде теклинстера, но Сергей Юрьевич уже его не слушал, а выводил рукой, дрожащей так, что ручку вертело по столу, как юлу, большую букву М, которая вдруг удлинилась, выросла, вырвалась из рук; Сергей Юрьевич протянул к таракану руку, призванную изобразить вопрос, рука повисла в каком-то совсем неприличном жесте, Сергей Юрьевич быстро ее убрал, стыдясь своего человеческого несовершенства, он даже нашел в себе силы встать с дивана и сделать несколько шагов навстречу таракану, его шаги были чем-то вроде благодарственного жеста, но таракан отчего-то их испугался, попятился назад, воткнулся хитиновым задом в угол подоконника, хрустнул, надломился и, не удержав равновесия, полетел в заоконную пустоту.


А-а-а-а, в ужасе закричал Сергей Юрьевич и побежал к окну, протягивая руки за избавлением от горя. Но снег, летевший в окно, мешал ему, бил, надувал рубаху, так что добраться до края не было никакой возможности, потом под его скорой ногой оказался наметенный тут же сугроб, снег заскользил, завел одну его ногу за другую, и Сергей Юрьевич стал падать вперед, на ребристый край подоконника, падать лбом. Над которым, наконец, вспыхнула большая белая звезда и родила первобытный мрак.


Сергей Юрьевич очнулся от страшного холода. Он лежал у полуоткрытого окна, в луже замерзающего пива, голова его болела, видимо, он ударился ей, когда падал. Немела и вывернутая во время падения рука. Проклиная все происходящее, Сергей Юрьевич закрыл окно, покрутил краник на батарее, чтобы теплу было привольнее, пошел и вымыл руки горячей водой. В зеркале мутнело отвратительное изображение бессонного пьяного лысоватого идиота.

И чего мне вздумалось пить накануне? Знаю ведь, думал Сергей Юрьевич, что никакого толку от этого нет. Надо быстро в постель, а то не проснусь завтра вовремя.

Сергей Юрьевич вернулся в комнату, стал задергивать занавеси и вдруг увидел у горизонта красную точку.


Все, что случилось накануне, быстро воскресло у него в памяти.


Нет, отчаянно закричал Сергей Юрьевич самому себе внутри себя. Этого не может быть!

Ему стало тоскливо, очень тоскливо, так тоскливо, что раздвоенный свет от уличных фонарей истончился на стенах и сгустил мрак. Надо сходить к врачу, думал он с унынием и страхом, что, вот, сошел себе с ума, а ведь еще и не стар и не дурак, на самом деле...


Что это со мной, трепеща думал он. Что это я? Это все глупые страхи. Не было никого в моей квартире. Сколько раз я ее проверял? Я не сумасшедший. Ведь ничего не было, ни-че-го!


Не в силах убрать разлитое пиво и размолотые ногами котлеты, Сергей Юрьевич расстелил постель, разделся и уселся на диван, чтобы завести будильник. Он уже совсем было успокоился и решил встать на десять минут раньше обычного, чтобы сделать зарядку и тем начать новую жизнь.


На столе лежала бумажка, наполовину залитая пивом. Наклонившись, Сергей Юрьевич прочел - Межгалактический комитет. Заявление.


И волоски все же были не на месте!


Нет! - закричал он, нет!


Красная точка базы на горизонте трижды мигнула ему и вновь засветила ровным космическим светом.




© Лариса Йоонас, 2006-2024.
© Сетевая Словесность, 2006-2024.




Словесность