Словесность

[ Оглавление ]







КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность



ПО  УЛИЦАМ  ТЁМНЫМ


 



      * * *

      По улицам тёмным, по улицам длинным
      гуляет в бессонницу пух тополиный.

      Гуляют, прозрачные тучи проклюнув,
      полночные звёзды над сочным июнем.

      И два завсегдатая бара "Тортуга"
      не спят и гуляют, обнявши друг друга,

      и песни орут, одурев, до рассвета.
      И с ними совсем уже пьяное лето,

      ничуть не смущаясь подобным пиаром,
      гуляет по гулким ночным тротуарам.

      И ты всё такая же, с той же душой
      всё ходишь по улицам этим мощёным -
      всё с той же своею бедою большой,
      всё с той же своею виной не прощённой.

      И, как корабли, натыкаясь на рифы,
      бегут твои мысли на рифмы, на рифмы...

      _^_




      * * *

      Твой город взорван воздухом весны,
      чудным и чудным светом полнолунья.
      Как улицы становятся тесны...
      и ты раздавлен близостью июня.

      Гудит в ночи последний паровоз,
      вздыхают баржи, выстроясь у плёса,
      а сердце выскочит, как на дорогу пёс,
      с цепи сорвавшийся, - и сразу под колёса...

      _^_




      * * *

      И утро начнётся совсем, как обычно:
      ты выйдешь на улицу в старом пальто,
      и смог городской, точно рюмка "столичной",
      по венам твоим разольётся легко.
      А там, на бульваре - гуляют трамваи,
      и птицам не спится над чёрной водой.
      И грустно немного, но это бывает,
      со всяким бывает, а нынче - с тобой.
      Ты бродишь бесцельно, и слушаешь воды,
      и говор деревьев, объятых тоской,
      и жадно строчишь в записной переводы:
      язык человечий - язык городской.
      И даже не знаешь, кому это нужно.
      Случайные рифмы бьют прямо под дых...
      И голову кружит, и солнце по лужам
      блестит, одурев от твоих запятых.

      _^_




      * * *

      Мне помнится, не то, что б хорошо,
      сырой ноябрь и первая позёмка:
      как с неба, затянувшегося плёнкой,
      беззвучно падал белый порошок
      на огороды, трубы, на дома...
      И город подставлял ему ладони.
      Как коркою нетающей в бидоне
      бралась оледенелая вода.
      Как угасал, непомнящий числа,
      бесцветный день оснеженных окраин.
      Как город стал печальным белым Каем -
      а я его, как Герда, не спасла...

      _^_




      * * *

      ... в том времени, где жив Курт Кобейн,
      где сапоги Сталлоне-"кобры"
      топчут асфальт,
      в том времени, где слово "шмотки"
      легко рифмуется со "жмот ты!",
      где ставит мат
      компьютеру Каспаров - то-то! -
      где рэкетиры - Дон Кихоты,
      в сравненьи с тем,
      что сделает десятилетье
      из них же... где в квартирах-клетях
      теряет темп
      диаспора людей "советских",
      зачем-то всё смотрящих детски-
      наивно - ввысь...
      мы вымрем - мамонты и зубры,
      мы будем вырваны, как зубы,
      в иную жизнь...

      _^_




      * * *

      "В Европе холодно, в Италии темно..."
      В Берлине пьют российские поэты -
      Михайлов и Белов. Через окно
      отеля виден парк. И это Трептов
      печальный парк. Здесь водку разольют
      в пластмассовые хрупкие стаканы.
      Здесь раз в году случается салют -
      под новый год... что, в общем-то, не странно,
      и, в общем, объяснимо... В никуда
      их поведёт широкая аллея,
      где некогда Берлинская стена,
      а ныне - ресторанчики белеют.
      Как странно жить, когда кругом Берлин...
      Контрастным душем - вспомнится Россия,
      где выветрен извечный русский сплин,
      но так и не пришёл ещё мессия.
      Калининград, пусть даже - Кёнигсберг
      (что произносишь всё-таки по-русски).
      В Берлине холодно. Ложится первый снег
      на черепиц чернеющие сгустки.
      В Берлине холодно... В Италии - Бог весть.
      А в Кёнигсберге - море на подошвах...
      Поэты пьют, за тех, кто были здесь,
      за всех других... за будущих и прошлых.

      _^_




      ППЛОЩАДЬ  ПОБЕДЫ

      Девушки в Минске красивые, как мираж.
      Площадь Победы о многом уже забыла...
      С юным, пока что еще не остывшим, пылом
      смотрит на девушек давний знакомый наш -
      Саша из Лейпцига, Алекс... ариец... Он
      в Минске - студент, отрывается здесь по полной:
      пить он умеет, ведь с нами давно знаком,
      учит славистику, учится видеть, помнить...
      Впрочем, ему-то к чему вспоминать войну -
      скромный, и добрый, и в чем-то наивный Вертер -
      как не похож он... а впрочем, за все на свете
      он ощущает привычно свою вину.
      Площадь Победы. Июнь. Синева слепит.
      Память о прошлом - ладаном и елеем
      стала давно...
      добродушен, помят, небрит,
      Саша, как танком, раздавлен с утра похмельем.

      _^_




      * * *

      Я в одиночестве, как в стареньком пальто.
      Продрогший день на серенькой подкладке.
      И всё - как есть. И всё-таки - не то:
      не как всегда, не в заданном порядке...

      Случайный луч... Кирпичная труба...
      Бесцветный взгляд скользнёт по отвороту
      пальто намокшего. И каплями со лба
      покатится дождливая суббота.

      В каком-нибудь одном из этих дней,
      затерянных в шершавости газетной,
      на заголовки юности моей
      забвение наложится, как вето.

      Зерном усталости накормится печаль,
      и голуби проворно проворкуют,
      что ничего сначала не начать,
      ни эту жизнь... ни эту - ни другую.

      _^_




      * * *

      Такие дни, что наплевать на всё.
      Пусть целый мир к чертям собачьим канет, -
      ты всё одно в свой Тмутаракани
      безвольно вертишь будней колесо.
      И, как всегда, накрапывает дождик,
      и кепка мокнет чёрная твоя.
      Ты продаёшь прохожим якоря
      (подобный бизнес, знаешь ли, несложен) -
      и получаешь карточки взамен:
      на них - лицо, но всё в чернильных кляксах...
      Приходит вечер - вычурен, неласков,
      и тьма, как якорь, вспарывает мель.
      Что ж, твой удел не плох и не хорош:
      впускаешь ночь по каплям внутривенно,
      и от судьбы, по-нищенски смиренно,
      ждёшь милостыни. Милости - не ждёшь.

      _^_




      * * *

      где твоя первая скамейка
      где клёны с пыльною листвой
      всё шелестят свои ремейки
      в ночи от шелестов густой
      где первая твоя обида
      пройдёт по венам трудный путь
      глотком портвейна - неевклидов
      мир переменится чуть-чуть
      пройти по улочке по узкой
      и в подворотню завернуть
      где молодой сирени сгустки
      переливаются как ртуть
      и растворяются в пейзаже
      и отравляют исподволь
      и самый воздух твой раскрашен
      в сиреневеющую боль -
      она взяла и укачала
      в бесцветном свете фонарей...
      да если б знать что - лишь начало
      что дальше - больше и - больней

      _^_




      * * *

      Смотришь в небо, видишь звёзды.
      Что-то в жизни происходит...
      Поздней осенью промозглой
      в пешеходном переходе -
      музыкант, больной на память,
      позабывший, в чём причина,
      что сюда он, как на паперть,
      встал в тулупчике овчинном,
      затрапезном... Боже, сколько
      лет промчалось под ногами
      у прохожих юрких, бойких,
      у торговок пирогами...
      И по клавишам баяна -
      стук да стук - венгерка полька -
      вариаций безымянных,
      точно лет, промчалось - сколько...
      А очнёшься - день за полдень,
      звёзды первые, смеркает...
      Что забыл и что запомнил -
      в драной шапке - медяками.

      _^_




      * * *

      В тот самый год, в тот самый край,
      в который - хочешь ли не хочешь -
      не довезёт тебя трамвай,
      и не дойдёт письмо по почте...

      В тот самый год, в тот самый день,
      где снег, как мятая бумага,
      и солнце пляшет по воде,
      залившей трещины оврага...

      В тот самый день, в тот самый час,
      в который - к счастью ли к несчастью -
      вдруг взвоет ветра контрабас,
      и взвизгнет пёс дворовой масти,

      в тот самый миг поймёшь, что вот -
      весна во двор вломилась грубо,
      и что на прибыль день идёт,
      а жизнь всегда идёт на убыль.

      И что набросок черновой
      твоей судьбы уже наброшен,
      что ни случится ничего
      уже ни в будущем, ни в прошлом.

      Тот самый день, в котором след
      оставлен - что ты с ним не делай,
      как утвержденье: "смерти нет"
      на фотоснимке чёрно-белом.

      _^_




      * * *

      Когда растает в марте черный снег,
      когда деревья вычертят узоры
      на фоне неба, слушай "Back to Black"
      и уходи от трудных разговоров.
      А лучше их вообще не заводи,
      скрывая боль под траурные складки.
      И если что-то екает в груди -
      наплюй на все, спасайся без оглядки.
      Здесь, в этой местности любить запрещено -
      "é vietate, - видишь ли, - amare".
      Бушует март. За окнами темно.
      Что ж, пей вино, закусывай Омаром
      Хайямом, чьи премудрости уже
      прижились в речи, стали поговоркой,
      мол, лучше будь один, когда в душе
      любовь взялась, как снег подталый, коркой.
      Мол, лучше будь разумен и держи
      себя в руках, когда, ввиду разлуки,
      бушует март, бушует ночь, и жизнь
      тебе, как мент, заламывает руки.

      _^_



© Елена Иноземцева, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...]
Словесность