Иконный свет небес через оконный холод
проходит без труда. Щека теплеет. Голод
опутывает ум, где как под Новый год
неспешно снег идет, и водят хоровод
казенные уроды, моды громких слов
нам демонстрируя. И замутненность снов
прорвав, раздвинув шторы ночи, выходит вдруг
на круг и в центр встает мой ненавистный друг,
возлюбленный мой враг - мое второе Я, -
в дурацком колпаке, с подарками в чулке,
с пузырчатым вином в хрустальном колпаке;
он открывает рот и говорит, смеясь:
Приветствую, мой князь. Хоть ты - увы - не здесь,
а там, и бьет там-там в кирпичной голове,
и смотрят за стекло прозрачные зрачки,
и мысль мутным-мутна, как зоркие очки,
когда в тепло лицо с мороза ты вносил
и веки опускал, как будто свет гасил,
и в этой темноте себя не находил,
в подводном мире жил под черною звездой,
вворачивая мысль в свой череп костяной
о том, что воли нет, что есть лишь то, что есть,
что мрачен горизонт и ночь - благая весть;
ты помнишь это все - как ширились круги,
как хрупко бились рты в осколки тошноты,
теперь же здесь, со мной, среди своих мозгов,-
извилин бытия, уродцев прошлых снов,-
ты молча говоришь со мной, то бишь с собой,
запутавшись в сетях минут и дней; покой
морского дна уже не кажется судьбой,
хотя еще с трудом ты двигаешь рукой,
и вертишь головой, и открываешь рот,-
лишь пузыри летят к холодной грани вод,-
ты вырвался из сна мохнатых стариков,
по лестницам косым плетущихся, и вот
ты здесь, со мной, всегда, здесь жить и умирать,
чертить на дне слова, со дна на дно всплывать,
и знать, и понимать, и вглубь вещей вникать,
поступки совершать, дышать, смотреть, бежать,
и ногу опускать на леденящий пол,
идти в сортир, достать свой мужественный пол,
поссать, потом смотреть на зеркало, глаза,
как зеркало воды, морщиня, видя за
их вялой синевой тревогу и невроз;
ты весь застыл, в ночи подъездной жилки слез
на матовом лице рельефны, но твой мозг
в спокойствии пребудет, запах черных роз
слегка ноздрей коснется, девочка же та
из виду пропадет, и будет тошнота
густеть, по лестнице, прошорканной до дыр
ты будешь восходить, из-за дверей квартир
титиканье часов, обрывки голосов,
журчание воды, сдвигаемый засов,
надсадный скрип пружин, железный лом на дне,
и крики детские в зелено-взрослом сне
услышишь; вот ты пьешь шершавый воздух из-
под крана, страх растет, стекает вниз
рябая ночь в оскале сосен, ты один,
глядишь в стекло окна, бессильный властелин
судьбы своей, а в небе тихо гаснут звезды...
"Полёт разборов", серия 70 / Часть 1. Софья Дубровская[Литературно-критический проект "Полёт разборов". Стихи Софьи Дубровской рецензируют Ирина Машинская, Юлия Подлубнова, Валерий Шубинский, Данила Давыдов...]Савелий Немцев: Поэтическое королевство Сиам: от манифеста до "Четвёртой стражи"[К выходу второго сборника краснодарских (и не только) поэтов, именующих себя рубежниками, "Четвёртая стража" (Ridero, 2021).]Елена Севрюгина: Лететь за потерянной стаей наверх (о некоторых стихотворениях Кристины Крюковой)[Многие ли современные поэты стремятся не идти в ногу со временем, чтобы быть этим временем востребованным, а сохранить оригинальность звучания собственного...]Юрий Макашёв: Доминанта[вот тебе матерь - источник добра, / пыльная улица детства, / вот тебе дом, братовья и сестра, / гладь дождевая - смотреться...]Юрий Тубольцев: Все повторяется[Вася с подружкой ещё никогда не целовался. Вася ждал начала близости. Не знал, как к ней подступиться. Они сфотографировались на фоне расписанных художником...]Юрий Гладкевич (Юрий Беридзе): К идущим мимо[...но отчего же так дышится мне, / словно я с осенью сроден вполне, / словно настолько похожи мы с нею, / что я невольно и сам осенею...]Кристина Крюкова: Прогулки с Вертумном[Мой опыт - тиран мой - хранилище, ларчик, капкан, / В нём собрано всё, чем Создатель питал меня прежде. / И я поневоле теперь продавец-шарлатан, / ...]Роман Иноземцев: Асимптоты[Что ты там делаешь в вашей сплошной грязи? / Властным безумием втопчут - и кто заметит? / Умные люди уходят из-под грозы, / Я поднимаю Россию, и...]