Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность




СЕРЬЕЗНЫЙ  РАЗГОВОР


Утро Первого мая выдалось замечательным. Солнце светило ярко и наконец-то по-весеннему тепло. Весь апрель пролился дождями, правда, большей частью теплыми. И несмотря на пасмурную погоду, молодая, изумрудного цвета, трава, каждый апрельский день все больше и смелее отвоевывала площадь у сухой буроватой прошлогодней травы да у черных пожарищ. Но под пасмурным небом эти завоевания смотрелись не так, будто весна идет нарисованная, а не настоящая.

День Первого мая расставил все по местам. И, наверное, любой человек, уставший от постоянной серости весеннего неба, проснувшись в это утро и едва взглянув в окно, облегченно произнес бы: "Ну вот и весна наконец-то пришла. Дожили! Слава Богу". Хотя, конечно, за любого судить не стоит, но именно эта мысль мелькнула в голове у Мурзика, когда он приоткрыл глаза и рассмотрел на полу слабых солнечных зайчиков, прорвавшихся в комнату сквозь грязное, давно не мытое стекло.

Мурзик полежал некоторое время без движения, наблюдая за яркими, перемещающимися по полу пятнами, которые медленно стали подбираться к раскладушке, где он лежал. Окончательно проснувшись, Мурзик сладко потянулся и одним рывком, заставив жалобно взвизгнуть пружины раскладушки, вскочил на ноги. Тут же заломило в висках и в глазах потемнело. Мужчина сморщился и замер. Через несколько секунд отпустило, и жизнь снова была прекрасной и удивительной, учитывая то, что голова, вопреки ожиданиям, сегодня не болела и не было уже ставшей привычной утренней тошноты. Выпитая вчера самогонка была выгнана "от души" и "для себя". Спасибо Виктору Ивановичу!

О том, что волка кормят ноги, тридцатипятилетний Алексанкин Александр, по прозвищу Мурзик, знал с самого раннего детства. Отец любил повторять эту нравившуюся ему пословицу, веря что три его сына - гордость и надежда - внемлют, если повторять это как можно чаще. Но как только сыновья один за другим подрастали и выпархивали один за другим во взрослую жизнь, то, вопреки ожиданиям отца и полагаясь на общественное мнение, становились непутевыми и никчемными. Ни один из них не женился, и два старших брата скоропалительно, один за другим, померли, отравившись тормозной жидкостью. Отец и мать, погоревав недолго о безвременной кончине сыновей, отправились в последний путь той же самой дорогой, что и старший со средним, но уже без тормозной жидкости, а по причине старости и безнадежности. И получилось так, что схоронил Мурзик всех близких ему людей за один год.

Этот год пролетел для него волшебной птицей, которую нельзя увидеть, но которая закрыла собой все небо и не оставила даже надежды на то, что когда-нибудь на небе снова сможет засиять солнце. Едва заканчивался один запой по случаю похорон, нужно было проваливаться в другой, по тому же самому поводу. Александр и раньше был выпить не дурак, а имея такие веские причины, совершенно не стал себя контролировать. После череды смертей родственников прошло больше пяти лет, и Мурзик каждый раз, когда наступало кратковременное прояснение в мозгах по причине временного отсутствия горячительных напитков, удивленно осматривал квартиру, из которой удивительным образом стали пропадать вещи. Полезных и необходимых для жизни вещей, нажитых его родителями за долгую совместную жизнь, становилось от прояснения к прояснению все меньше и меньше. Пока однажды он не проснулся и не обнаружил, что в комнате стоит только одна хромоногая тумбочка, в которую напиханы были старые школьные тетради, когда-то тщательно собираемые покойной матерью, да раскладушка, на которой навалом брошены старые, пахнущие плесенью и мышиным пометом пальто, курточки да фуфайки.

Это открытие не огорчило надолго Мурзика, так как он снова выпал из реальной жизни и ушел в очередной запой. Отсутствие вещей, годных для продажи, его нисколько не огорчало, всегда можно было в поселке найти бесхозные предметы, которые беспечные односельчане оставляли без присмотра. Мурзик, как рачительный хозяин, каждое утро обходил свои владения и подбирал такие вещи, снося их поселковому старосте, Чистякову Виктору Ивановичу. Староста мужиком был не вредным, и хотя каждый раз морщился, рассматривая принесенные вещи, но все-таки брал, за что расплачивался продуктами и самогонкой. Виктор Иванович мужик был свойский, держал десятка три свиней для продажи, и когда жизнь Мурзика становилась ну совершенно невыносимой, разрешал тому подрабатывать - чистить навоз за скотиной. Ну и расплачивался всегда сразу же, по-честному и без обид.

Мурзик, еще разок оглянувшись в окно, наполненное солнцем, глубоко вздохнул и пнул ногой дверь в ванную. Гнилой воздух рванулся в комнату, но Александр и не подумал отступать. Стараясь не дышать, быстро открыл воду и сбрызнул лицо. Потер глаза мокрыми пальцами и посмотрел в ванну, которая наполовину была завалена грязной одеждой, залитой протухшей водой. Над всем этим одежным хламом выросла приличных размеров шуба белой плесени.

- Надо бы все-таки выбросить это как-нибудь, - в который раз подумал Мурзик, - воняет жутко как. Аж глаза слезятся. Скоро весь дом провоняет.

Но представив, как ему придется вытаскивать сгнившие вещи из ванной, и потом с этих тряпок будет ручьями стекать вонючая вода, и их нужно будет нести к мусоропроводу, и все это будет жутко вонять. Нет, заниматься этим после представленного ему сразу расхотелось.

- В следующий раз как-нибудь, - пообещал он сам себе и, выйдя из ванной, быстро закрыл за собой дверь.

- А ведь все как начиналось хорошо, - усмехаясь, вспомнил он, - в кои-то года решил порядок навести в доме, постирать. Даже два куска мыла не загнал Чистякову, а ведь, натурально, мог. Настрогал в ванну ножичком мыльца, одежку замочил. И на тебе, друзья-товарищи! Сколько же мы тогда выпили-то? Нет, не вспомню! А когда снова в ванную зашел, чуть не задохнулся. Эх, да ладно, завтра будет день и будет пища. Вышвырну эту кучу на помойку.

Мужчина рукавом растянутого, замызганного свитера протер лицо и, натянув на себя когда-то ярко зеленый, а теперь грязно-бурого цвета пуховик, вышел из квартиры. При такой погоде особой необходимости напяливать пуховик не было, но он очень дорожил этой вещью. Нравилась она ему, и чтобы не потерять ее где-нибудь, а пуще того чтобы не украли. Вот уже третий год этот пуховик служил Мурзику. Закрывать входную дверь не имело смысла, так как вряд ли кто-то позарился бы на богатства, хранящиеся в его квартире. Ценный пуховик был привычно на плечах.

Спустившись с третьего этажа на второй, Мурзик натянул розового цвета бейсболку на давно не мытую и нечесаную голову и вполне довольный собственным видом заспешил на улицу.

Любопытство сгубило многих, и умных и глупых, и старых и малых. Если в больших городах человек старается обуздать любопытство и по возможности не вторгаться в чужую жизнь, то в поселках, особенно маленьких, жизнь соседа- это продолжение твоей собственной.

Уже собираясь по привычке пнуть ногой дверь подъезда, Мурзик краем взгляда заметил, что дверь на первом этаже, в квартиру, где жила тетка Ксеня, приоткрыта.

По нескольку раз в день спускался и поднимался Сашка по этой лестнице, и за многие годы, что жил он здесь, дверь всегда была закрытой.

- Может, плохо человеку? Может, помощь нужна? Или случилось что? Чай не среди волков живем - стал оправдываться мужик перед самим собой и, враз передумав выходить на улицу, подошел к открытой двери.

На самом деле он очень хотел, чтобы помощь была нужна. И такая помощь, какую мог оказать только он. В магазин сбегать, фельдшерицу привести, ну, или уж совсем в крайнем случае мусор вынести. Тогда можно было рассчитывать на презент. Бабка Ксения была по слухам богатой, и в матрасе у нее зашита не одна тысяча рублей. Потому как всю жизнь проработала она на заводе, добывающем камень, бухгалтером, то есть всегда при деньгах. И не помеха для слухов было даже то, что вот уже как лет пятнадцать-двадцать тетка Ксеня на пенсии. И за этот период не единожды менялись деньги. Коли имела дело всю жизнь с деньгами, то, значит, бумажки эти при любом дефолте и инфляции сами к рукам липнуть должны.

О том, сколько могло быть зашито в матрасе тетки Ксении тысяч, Мурзик не думал, а вот то, что за редкую помощь, которую просила его оказать иногда, расплачивалась щедро, это Сашка знал наверняка. Такой удачный шанс, наметившийся с утра, было упустить нельзя. Пьяница, как заядлый игрок, всегда играет при любой раздаче и всегда надеется, что даже при не совсем удачной все может измениться. Главное, из любой ситуации извлечь максимум пользы.

- Теть Ксень? А теть Ксень? - крикнул Мурзик, просунув голову в дверь, стараясь привлечь внимание и не напугать своим внезапным появлением старушку, - ты чего двери-то пооткрывала? Я иду мимо, смотрю, дверь настежь открыта, думаю, не случилось ли что с тобой?

Подождав немного и прислушиваясь, не раздадутся ли шаги тетки Ксени, Мурзик нерешительно перешагнул порог соседской квартиры. Он зашел на кухню, но тетки там не было. Быстренько осмотрел нехитрую кухонную утварь. Про себя отметил, что у тетки Ксени очень много алюминиевой посуды: и ложки, и чашки, и кружки. В душу к Мурзику постучалась зависть и обида. "Вот живет, можно сказать, на деньгах, и ни себе ни людям. Ну что, она ест что ли из этой посуды? Нет бы отдала ему, он бы живо эту утварь в дело произвел. Надо будет намекнуть ей, если опять огурцами солеными расплачиваться вздумает".

Причмокнув с досады языком, Мурзик неуверенно подошел к двери в зал, который одновременно был и спальней для хозяйки квартиры. Тетка Ксеня жила в такой же однокомнатной хрущевке, как и Сашка, так что гадать "а что за этой дверью?" ему не нужно было.

Но врываться в спальню к старухе было не то что боязно, скорее не прилично. Мало ли в каком она виде находится? Может, она голая стоит перед зеркалом да волосы расчесывает? Но идти нужно было до конца, иначе если с утра не пофартило, то до самого вечера будешь голодным, злым и трезвым.

- Теть Ксень..., - снова крикнул Мурзик и осторожно приоткрыл дверь. Открывшаяся картина заставила его впасть в стопорное состояние.

Тетка Ксеня в одной сорочке лежала на полу посреди огромной лужи почерневшей крови. Голова ее была запрокинута. Горло перерезано.

Среди всего этого ужасного голливудского фона безупречно заправленная махровым покрывалом кровать придавала случившемуся вполне естественный вид. То есть все было логически объяснимо. Видимо, тетка Ксеня только-только готовилась лечь спать, когда кто-то вошел и убил ее. Обычное дело, особенно в фильмах-страшилках, которых Мурзик пересмотрел в свое время немало.

Ящики шкафов были открыты, вещи старухи разбросаны по полу. Кто-то всерьез поверил слухам про зашитые тысячи в бабкином матрасе.

Мурзик долго смотрел непонимающим взглядом на лежащую в крови бабку, пока огромный ком не подкатил к горлу. Он никогда не общался близко с теткой, так, "здравствуй-до свидания", но вся ее жизнь была частью и его жизни.

Ему вспомнилось, что давным-давно, когда он был пацаном, они жили с теткой Ксенией в соседних бараках. Тетка Ксения, а не тетка Оксана, именно так все обращались к ней, казалась десятилетнему Мурзику строгой учительницей. Всегда аккуратно причесана, тощая, в строгом костюме, а на носу в тонкой позолоченной оправе очки.

- Не нашенские они, - всегда вставляли родители Мурзика, когда речь заходила о семье тетки Ксении.

Муж тетки Ксении, Женька Тюрин, был человеком широко известным в поселке и за его пределами. Рассказывали, что когда-то он был летчиком, летал на дальнем Севере на самолете, но однажды потерпел аварию и два дня пролежал в снегу, пока его не отыскали. Ему хотели ампутировать обе ноги, потому как сильно обморозился. Но потом передумали и обрезали все пальцы на обеих ногах, кроме больших. Действительно ли служил летчиком Женя Тюрин, а только так его все в поселке называли, или нет, Мурзик доподлинно не знал. Но то, что пальцы у Жени Тюрина были обрезаны, это он однажды видел сам в бане.

Так вот, муж тетки Ксени был первым пьяницей в поселке. Сколько ни пытался припомнить Мурзик, так и не вспомнил ни одного случая, когда бы Женя Тюрин был трезвым. Где он пил, с кем и на что, оставалось для многих в поселке нераскрытой тайной. Дружбы ни с кем из местных он особо не водил. Однако, прилично напившись, любил ходить по поселку и орать: "Я сказал зарежу, значит, зарежу! Зарежу! Я сказал зарежу, значит, зарежу! Падла! Вот ведь падла какая!"

Никто никогда у него в руках ножа не видел, и к кому были обращены эти угрозы, тоже было непонятно, потому как ни с кем и никогда Женя Тюрин не то чтобы не подрался, как это делали по обыкновению все мужики по пьяни, но даже всерьез и не ругался.

Набродившись вволю по поселку, он подходил к бараку, в котором жил, и падал в лопухи густо разросшегося хрена, где тотчас и засыпал.

Мурзик припомнил, как с другими пацанами он тихо подкрадывался к спящему Жене и тонким прутиком начинал щекотать ему нос. Женя отмахивался от прута, чихал и во сне принимался снова повторять: "Я сказал зарежу, значит, зарежу...". Пацаны с хохотом разбегались. Эта забава могла продолжаться часами, Женя не просыпался никогда. Он спал в лопухах до тех пор, пока не возвращалась с работы тетка Ксеня и, взвалив на хрупкие плечи, согнувшись в три погибели, тащила его в дом.

Никто и никогда ей не помогал дотащить мужа до дома, да она и не просила никогда и никого. Она никогда не улыбалась и так же, как и муж, не водила ни с кем дружбы.

Все живущие в поселке единодушно решили, что у Тюриных нет детей. Очень много ходило слухов, почему именно нет. Приписывалась сюда и необычная худоба тетки Ксени, мол, где ж такой выносить. Но больше винили, конечно, Женю - детей нет от пьянства, мол, мужик уже не мужик - спился. Так думали до тех пор, пока однажды в бараке, в котором проживала семья Тюриных, не появился Витька. Весть о том, что у Тюриных есть сын, что он был всегда, просто о нем никто не знал и не догадывался, разнеслась по поселку со скоростью ветра, вызвав неподдельный интерес у всех. Однако еще больший интерес, впоследствии сменившийся на опасения и даже страх, вызвала новость, что Витька девять лет провел в психбольнице закрытого типа. Что в молодости он вместе с друзьями сбивал с прохожих шапки и потом продавал их на рынке. Хотелось жизни красивой и безбедной. После того как их поймали, присудили ему десять лет как главарю банды, а через год зоны поместили в психушку.

Мурзик вспомнил, с каким интересом и страхом в первый раз познакомился с Витькой. В общем-то ничего необычного, мужик как мужик. Разве что руки исколоты, да движения нервные, резкие. Нормальная речь, нормальное поведение.

Ненормальность, конечно, была, и заметили ее, когда узнали Витьку чуть ближе. Мужик, начиная волноваться, принимался ходить по комнате, четыре шага в одну сторону, четыре в другую, и при этом заложив руки за спину. Намеренно ли это делал Витька, чтобы попугать пацанов, или действительно это уже была привычка, никто не знал. Но объяснения, что это из-за камеры в четыре шага, в которой он сидел, еще больше вызвали у пацанов уважение к "прожженному" зеку.

Пожил Витька в семье недолго. Примерно через полгода с ним случился первый припадок. Осенью выбежал в дождь, совершенно голый, на улицу и носился больше часа на виду у всего поселка по холоду. Вывалялся в грязи и при этом что-то громко орал.

Общественность была возмущена. Тут же написаны были бумаги в какие нужно инстанции, и Витьку через день забрали в психушку.

Тетка Ксеня на следующий день принялась ходить по соседям и рассказывать, какой хороший был мальчик Витя, как учился неплохо и что он совсем не опасен. И что она отвечает за него, и чтобы никто не боялся, если ей снова разрешат его привести домой. Соседи согласно кивали головой и подписывали заявление протягиваемое теткой Ксенией. Родители Мурзика тоже подписали. Мурзику Витьку было жалко. Ну, а Женя Тюрин продолжал ежедневно кричать, идя по улице: " Я сказал зарежу, значит, зарежу...".

Весной Витьку отпустили из больницы домой, но прожил он у родителей еще меньше, что-то около двух недель. И снова забегал голым по поселку, выдавая из горла нечленораздельные звуки. И снова был увезен "скорой помощью", специальной бригадой.

И опять тетка Ксеня пошла было по соседям. Только на этот раз от заявления все отмахивались. Витьку больше в поселке никто не видел, а тетка Ксеня раз в две недели стала ездить в больницу, таща в руках по две большие сумки с едой.

Потом бараки, в которых они жили, снесли. И семья Алексанкиных оказались соседями с семьей Тюриных, по крайней мере по подъезду. Женя Тюрин умер тихо, в постели, а не так, как предрекали в поселке - "замерзнув в сугробе, как собака". Умер в один год с родителями и братьями Мурзика. С тех пор тетка жила одна, тихо и мирно. Появляясь только на почте раз в месяц, да в продуктовом магазине раза два в неделю.

- Кто ж тебя так? - горестно цокнул Мурзик, наконец-то придя в себя и внимательно рассматривая тетку. - Вот же гад! Что ж он наделал-то? Что ж теперь делать-то?

Тетку было до одури жаль. Пройти через такие мучения в жизни, прожить с мужем-пьяницей, схоронить его, увидеть сына в психбольнице и в конце жизни оказаться с перерезанным горлом на полу? И кто-то еще утверждает, что справедливость есть на свете?

Мурзик собрался уходить, расстроенный донельзя, но, повернувшись, заметил на полке старый двухкассетный магнитофон. Тут же на тумбочке стоял небольшой цветной телевизор. А над телевизором в углу висела икона Девы Марии с младенцем на руках. Да и вообще, осмотрев повнимательнее комнату, Мурзик обнаружил массу нужных и ценных вещей, которые ему бы пригодились в жизни гораздо больше, чем их бывшей хозяйке.

- Зачем они ей теперь? - произнес он, будто извиняясь, и шагнул в спальню. - Все равно родственников нет. Растащат ведь, как только узнают. У нас ведь народ такой! Эх, вот оно как бывает! Живешь, живешь...

Он тяжело вздохнул и взялся было за покрывало, намериваясь сдернуть с кровати и сложить в него вещи, чтобы удобнее было нести. Но увидел, что оно перепачкано кровью. Видимо, тетка Ксения, сопротивляясь, повернулась неудачно, и одной приличной вещью, которая могла бы пригодиться Мурзику, в ее доме стало меньше.

Минуту поразмышляв, он не стал брать покрывало, а вытащил из шкафа простынь. Жаль, конечно, что такую красивую вещь нельзя было забрать, но, чтобы продать его, надо было бы застирать от крови, а со стиркой у Мурзика дело обстояло неважно. Когда он собрал вещи, то перед уходом оглянулся и снова взглянул на тетку Ксению. Та лежала неподвижно, запрокинув голову, будто не хотела смотреть ему в глаза.

- Прости, теть Ксень, и спасибо тебе, - серьезно, тихо произнес Мурзик, - я же помню, ты никогда меня не обижала. Всегда огурцами солеными угощала, а иногда и яблоками. Спасибо тебе еще раз!

Он, кряхтя и надрываясь, поднял узел к себе на третий этаж. Развязал его. Телевизор установил на шатающуюся тумбочку. С трудом поборол желание тут же включить его. "Еще будет время." В ту же простынь отобрал кое-что из принесенных вещей. Увязал. Получился узелок поменьше.

- Хватит, - взвесив удовлетворенно его на руке, определил он, - на два пузыря минимум должно хватить.

Подхватил узелок и вышел из своей квартиры. Пробежал, не останавливаясь, мимо теперь уже прикрытой им двери тетки Ксени. "Каждому свое. Живым жить, мертвым лежать, причем все равно в каком месте и сколько времени". А Виктор Иванович с утра мог и в город отправиться. А выпить и пожрать ох как хочется!

Через три часа пьяный Мурзик вошел в подъезд и оказался в толпе людей, стоящих перед дверью тетки Ксени. Расталкивая соседей, он протиснулся ко входу в комнату и, приподнявшись на цыпочках, заглянул в спальню.

Комната, с тех пор как покинул ее Мурзик, существенно изменилась. Опустела. Не было уже на стенах тонких ковриков. В серванте сиротливо жалась к стенке только одна треснувшая чашка. Но что больше всего удивило Мурзика - не было и шикарного покрывала на кровати.

В комнате находились три человека. Участковый Игорь Иванов, бывший одноклассник Мурзика, и двое неизвестных в штатском. Усмехнувшись, Мурзик развернулся и, протиснувшись к лестнице, громко крикнул толпе: "Ну люди, ну люди. Эх, вы!" Потом поднялся к себе в квартиру и крепко заснул на раскладушке.

- Ну что, лейтенант? - намеренно занижая звание участкового, подвел итог осмотру места преступления следователь Зощенко, прибывший из района. - Опять на твоем участке?

- Я же не виноват, - пожал плечами Игорь, - случайность.

- Работу надо предупредительную вести, тогда и случайности случаться не будут, - поддержал коллегу из районного УВД следователь помоложе, улыбнувшись неожиданно получившемуся каламбуру, - а то небось только водку жрать да беженцев обирать?

- Какие беженцы? - обиделся Иванов. - У меня на участке беженцев нет. Все свои, поселковские.

- Короче так, лейтенант, - приняв решение, заявил Зощенко, - сегодня праздник, насколько я помню, и я его тоже хочу провести дома, как и ты. Четвертого мая жду тебя в Управлении и лучше всего с подозреваемым вместе. Понял?

- Да понял я, - зло буркнул Иванов, - где я его найду? Дело какое-то тухлое. Кому нафик сдалась эта старуха?

- А где хочешь, - садясь в черную "Волгу", ответил Зощенко, - у тебя еще два дня в запасе. Действуй. Или рапорт о несоответствии. А ребята из внутреннего надзора, сам знаешь, особенно разбираться не будут. Место-то теплое. Желающие найдутся.



* * *

- В общем так, Виктор Иванович, - заходя в дом к Чистякову, строго выдал старший лейтенант Игорь Иванов, - разговор у нас с тобой будет серьезным.

- Понял, Игорек, - засуетился Чистяков и принялся собирать на стол. Через пять минут стол был заставлен различными закусками, а в центре гордо расположилась запотевшая литровая бутылка "Русского размера".

- Ты у нас староста, тебе и решать, - чокаясь с хозяином, произнес Иванов и выпил, а выпив продолжил, - кто мог бабку грохнуть?

- Да я откуда знаю? - удивился Чистяков, вытирая губы и ставя стопку на стол.

- А надо знать, - наставительно изрек Игорь, подняв указательный палец вверх, - я ведь тоже многое знаю про тебя, но мы же с одного поселка. С сыном вон, Петькой, вместе учились. Утром к тебе, говорят, Мурзик прибегал? Было дело?

- Ну, прибегал, - неохотно подтвердил Чистяков.

- И что приносил?

- Да ничего не приносил, - отвел взгляд староста, - хотел вот его поросят попросить почистить, так он сегодня сказал: "Занят".

- Давай показывай, или в другом месте говорить будем. С протоколом, - с нажимом произнес старший лейтенант.

Виктор Иванович обреченно вышел из кухни и минут через пять вернулся, неся в руках магнитофон.

- Вот, все, что принес, - раздраженно сообщил он и почти швырнул магнитофон на стул, - вечером обещал еще телевизор притащить маленький. Ну, я ему бутылку самогонки да огурцов дал соленых.

- От бабки Ксении? - поинтересовался участковый.

- А я откуда знаю? - разозлился Чистяков. - Мне это неинтересно.

- Мне интересно! Потому как эти вещи украдены из квартиры убитой бабки.

- Да не мог Мурзик убить! Своровать да, сворует. А убить не мог, - в сердцах крикнул Чистяков.

- Да знаю я, что не мог, - миролюбиво согласился Иванов, разливая водку по стопкам, - я с ним восемь лет учился. Но кто-то же ее убил? И мне нужно найти кто. А искать некогда! Так что будет Мурзик. Нечего по чужим квартирам лазить и мародерничать. Согласен со мной?

Старший лейтенант, держа в руке стопку, прищурил глаза и внимательно, изучающее, посмотрел на старосту. Тому ничего не оставалось делать, как взять свою стопку и чокнуться с участковым.

- Согласен.

- Вот и хорошо. Ну, и на здоровье!

Они выпили и, пока закусывали, в комнате слышалось только чавканье.

- Пора мне Виктор Иванович, - вытирая губы ладонью, сообщил участковый, - спасибо за хлеб соль. Пойду преступника изобличать. Телевизор говоришь? Вот дурень! Ах да, забыл совсем. Я тут слышал, ты стариной занимаешься? Завалялась у меня иконка одна, даже не знаю ценная или нет? Выкинуть вроде как жалко, все-таки икона. А так лежит, пылится. Вот, посмотри.

- Да я не занимаюсь..., - попытался отказаться Чистяков, но Игорь уже совал ему в руки дощечку, на которой была изображена женщина с младенцем.

- Тысяча рублей мне, а там как хочешь. Я бы сам в город съездил да в магазин отдал, в антикварный. Но некогда. Ну, так что, берешь? Я знаю, ты же разбираешься, бери, не пожалеешь!

Чистяков с крайней неохотой достал кошелек и, вытянув из него зеленоватую бумажку, протянул участковому.

- Вот выручил, спасибо, Иванович. А то когда я еще в город соберусь - обрадовался Игорь, - ну бывай.

Когда дверь за участковым закрылась, староста взглянул на икону и, обращаясь к Деве Марии, раздраженно произнес:

- А ты чего уставилась, будто я виноват в чем? Носят дерьмо все кому не попадя, а виноват всегда я. И всем плати. А как не брать? Вот и беру. Жить-то надо.

Он прошел в комнату, открыл ящик в шкафу и, не глядя, швырнул туда сухую раскрашенную дощечку. В ящике уже лежали еще несколько таких же дощечек. Когда Чистяков задвигал ящик, лежавшие в нем доски глухо стукнулись друг о друга.

- Может, и пригодиться когда-нибудь, - услышав стук, с сомнением в голосе произнес Чистяков и пошел кормить свиней.




© Евгений Гордеев, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Словесность