Марина Конюшихина"Так и запишем - больно"
Я очень долго шла к этому поэту. Сначала просто заходила на сайт и перечитывала названия стихов, пытаясь угадать, о чем они. Потом открыла "Сетевую словесность" и с первого же цикла поняла, что передо мной очень необычный поэт, стихи которого помногу читать невозможно, хотя, может быть, это только у меня не получается. И в цикл их сложить тоже поначалу очень сложно. На первый взгляд, кажется, что всё рассыпается. Хотя "Порнофильм 2" достаточно жёстко выстроен: дорога к постижению через тоску, и собственно постижение - печаль, но сладкая до приторности.
кто не боится, тот и спасён...
искренне светит в окошко солнце.
как ни раскладывай этот пасьянс,
всё равно не сойдётся.
город и лето, полдень, жара,
торгуют на улицах вишней...
только опять и в который уж раз
дама червей вышла лишней.
ты сам себе и палач и суд линча,
печаль так сладка что приторна...
скачано из стратосферы мной лично -
распечатать на принтере.
Каждое стихотворение Анатолия Гринвальда о трагедии человека, выключенного из вселенского космоса и понимающего, что мир, в котором он вынужден пребывать, страшен и дисгармоничен по определению. И такая наступает тоска по "настоящему" миру, поэту, человеку, по истинной любви, что единственное чувство, испытываемое и автором, и читателем - боль!
Мне иногда хочется сравнить поэтический мир Анатолия Гринвальда с маятником. Складывается ощущение, что каждое стихотворение начинается с Вечного (с макрокосма), как правило, это акт сотворения новой Вселенной (у него есть даже "Инструкция по сотворению новой Вселенной") из памяти и боли:
любовь уходит в сигаретный пепел
лишь остаётся нотой си-бемоль
балконной рамой связанное небо
грудною клеткой запертая боль
Затем поэт приближает читателей к реальному миру - какой-нибудь деталью, которая запомнится надолго и будет мучить всякого, кто попытается объяснить ее, понять, из биографии ли она поэта взялась или из созданного им художественного мира, фантазии (эти вишни и испачканная майка, спелая черешня, слива, зеленые джинсы из вельвета, породистая дворняга).
А потом он вновь уводит нас отсюда, открывая перед нами параллельную галактику:
он пишет что ни власти ни короны
не хочет что вчера синиц с руки кормил
и что в углу висит старинная икона
как дверь отсюда в параллельный мир
Этот параллельный мир видим и открыт, но шагнуть туда невозможно решиться, если живёшь и веришь не в день, а в боль от неслучившегося или уже прошедшего, закончившегося навсегда, если принимаешь и понимаешь эту боль, сродняешься с ней и уйти никуда не можешь, хоть порой даже позволяешь себе над ней иронизировать (как в случае с хрестоматийным ахматовским текстом):
Не срослось... не выросло... твоя фотография плачет...
Виртуальная боль... слава тебе, виртуальная боль!
Новый день на десктопе планетку вертит.
С каждой смертью своей я ближе к тебе на пол-
Половины шага... всего лишь на четверть...
Постоянно постигать Вселенную и не попытаться понять ее творца невозможно, и Гринвальд много пишет о Боге. В его стихах много библейских образов, есть библейские реминисценции. Но его Бог не традиционный: он и человек равновелики. Они друг другу ничего не должны, и оба они несовершенны:
Поп за венчание возьмет с нас по тарифу,
При случае отдаст те деньги Богу,
А Бог, при случае, раздаст свои долги.
Но мне он ничего, увы, не должен,
Как я - ему не должен. Ничего.
А возможно, Бог - это только часть чего-то большего, и сам он сотворен мальчиком, который когда-то "на солнцепёке в Назарете" (с) лепил из глины воробьёв, а теперь вот из пластилина создаёт нового бога (неудивительно, что "бог" здесь пишется со строчной буквы):
Так и представь себе: сидит на берегу реки мальчик, что-то из пластилина лепит.
Вот приделал к рукам фигурки кусочек простыни - белое знамя...
Над головой у него, - не понять - то ли ангельский, то ли птичий лепет...
Возможно, он мастерит нового бога... но бог об этом пока не знает.
Что еще поражает в стихотворениях Гринвальда? То, что они при всей своей трагичности ни разу не сбиваются на истерику. Интонация спокойная, печальная, полная раздумий о сути бытия, порой становящаяся траги-ироничной. Много вопросов, очень часты многоточия, но мало восклицательных знаков даже там, где о самой сильной боли, даже там, где о смерти, хотя смерть для поэта, пожалуй, самая обыденная вещь:
наверное смерть это повод побриться
как выпивка после работы во вторник
но нож в рукаве и накачанный бицепс
тебя не спасут от любви в подворотне
а в среду похмелье а в среду ломает
и в городе солнцу светить запретили
и в жизни твоей как в бульварном романе
расставлены все запятые
Вот, по-моему, тем Гринвальд и удивителен, что учит нас просто и спокойно размышлять о бытовом как части бытийного, задумываться о смерти без страха (просто надо верить, что тебя "унёс аист. Аист"), понимать, что когда поэт пишет стихи, то "бывает больно и бумаге", ощущать эту светлую боль, помнить её, возвращаться к ней. Обязательно возвращаться.
