ВЗРЕЗОНАНС

Электродов было много. С проводами получилась шапочка.

- Не сильно жмет?

- Вообще не жмет.

- Тогда я подтяну. Надо, чтобы немного жало.

Друзья были до того не похожи, что могли сниматься в комедии. Один был акромегал. Огромные челюсть и нос, ладони-лопаты, колоссальные ступни. Черные патлы свисали до плеч, кадык напоминал кулак, ушами было впору кормить крупного хищника. Губы как у мавра. За ними прятались лошадиные зубы, а еще дальше горбился мясистый пупырчатый язык. Добрые карие глазки с любопытством смотрели из голубоватых орбит. Нескладный, в вытянутом свитере, он покорно сидел на табурете. Любой, кому предложить догадаться, который из двоих гитарист, подумал бы на него.

Потому что второй вообще не напоминал музыканта. Но гитаристом был именно он. Его так давно прозвали Медиатором, что мало кто помнил настоящее имя. Он был почти совершенно лыс, и непотребный вихор, сохранившийся на макушке непонятно зачем, выглядел издевательством. Упитанный, малорослый, в замшевой безрукавке, он лучше годился на роль литератора. Опять же осечка: литератором был первый.

Его тоже привыкли именовать псевдонимом: Сбитень Творожников.

- Настраивайся на волну, а я пока подключусь.

- А током не шарахнет?

- Ну, потерпишь. Меня знаешь, сколько раз било? Творческому человеку это только на пользу.

Сбитень подчинился и начал настраиваться. Это не составило большого труда. Образы всегда пребывали наготове. Творожников прикрывал глаза, и ад разворачивался незамедлительно. Он работал в жанре славянской фантастики с уклоном в ужас - вернее, наоборот: ужас уклонялся в славянскую фантастику. Наскоро обозначив эпоху, Творожников облегченно вздыхал и отпускал тормоза. Волколаки, вампиры, демоны и зарубежные гости сплетались в визжащий ком. Рекой лились кровь, говно и слезы. Древняя лютость засучивала рукава, расправляла плечи и выходила в чистое поле, поигрывая кастетом и булавой. Шелест страниц мешался с хрустом черепов и чавканьем потрохов. В итоге отчизна побеждала и оставалась одна в кровавом тумане и по колено в трупах.

- Усилитель пошел, - объявил Медиатор.

Непосвященные недоумевали при виде их дружбы. Но дело объяснялось проще некуда - общим школьным прошлым и водкой. Медиатор не читал книг Творожникова, а Сбитень не слушал его музыку. Жанр, в котором нашел себя Медиатор, определению не поддавался. Многие видели в нем импровизаторство, не подозревая о многомесячном напряженном труде. Медиатор выступал на экспериментальных площадках, где озадачивал публику беспорядочным перебором струн и пронзительными запилами. Он вечно что-то перестраивал и перепаивал, изобретая на основе гитары собственные, невиданные доселе музыкальные инструменты и сложную аппаратуру удивительного назначения. Он постоянно находился в поиске, и нынче испытывал новое устройство, которое считывало электричество с головы Сбитня.

- Есть такая штука, - объяснил Медиатор. - Снимаешь с мозгов биотоки и переводишь в музыку. Потом даешь слушать хозяину. Этим что-то лечат. Не помню, что. Музыки там, понятное дело, нет никакой, сплошная какофония. Но я придумал кое-что получше! Мой аппарат снимет токи с участков мозга, которые заработают над твоими образами. Потом я все это сведу и попробую выделить лейтмотив. Может получиться чумовая композиция.

- Как же ты найдешь эти участки? - спросил Творожников.

- Я и не буду, их найдет аппарат. Он настроен на повышенную активность. Допустим, ты думаешь про какого-то лесного кровососа. Оп! Заработало темечко. Потом переключился на древнего палача. Готово! Пашет висок. И так далее. Сборы от концерта пополам...

Сбитень не поверил в успех этой затеи, но захотел посмотреть, что там такое из него выделяется. Энергия литератора редко отливается в изделия, отличные от книг, не считая дебошей и прочего личного скотства. Сбитень сомневался в способности его любимых образов объединиться даже в гамму, не говоря о внятной симфонии, но любопытство и давняя дружба с Медиатором привели его в студию на табурет, где он и сидел сейчас, усиленно порождая картины дикие, пропитанные неприязнью ко всему, что по странному недоразумению дышало.

Медиатор надел наушники и уселся за самодельный пульт.

- Пожестче чего-нибудь, - попросил он. - Чтобы выделилось из основного фона.

И Творожников напрягся, распространяя кровавую баню на всю известную вселенную.

Запись длилась около получаса. Накал был слишком велик, чтобы выдумывать долго.

- Больше не могу, - пожаловался Сбитень. - Я пишу часа по четыре в день, но нельзя же выдавать сплошные откровения. Спасибо, если осенит, а так оно льется себе и льется...

- Ну и ладно, - легко согласился Медиатор, прыгая к нему мячиком. - Снимаем, раз так! По-моему, записалось вполне достаточно.

- Дай послушать, - попросил Творожников, выпрямляясь во весь свой гигантский рост. Он прогнулся в пояснице и с удовольствием крякнул.

Медиатор помотал головой.

- Нет. Ты же не показываешь черновики? Потерпи до премьеры.

- Уж сразу премьера, - недоверчиво отозвался тот.

- Ты давай сочиняй название, - отмахнулся музыкант. - Только держи себя в руках. Музыки хватит.

- "Наше возмездие", - мгновенно сказал Творожников. - Можно поставить двоеточие и добавить...

- Нормально, - быстро ответил Медиатор. - Оставь для мемуаров.

Он выпроводил Сбитня, ему не терпелось приступить к монтажу. Руки чесались по струнам. Когда за Творожниковым захлопнулась дверь, Медиатор поскакал к рабочему месту, прихватив по пути гитару, и вскоре студия наполнилась мяуканьем. Он подключил монотонный синтетический фон, пробуждая дыхание космоса. Затем, немного подумав, запустил драм-машину.

Обещанная премьера состоялась в любительском клубе через две недели. Пришло человек десять. Сбитень Творожников устроился в первом ряду, распугав соседей, а после и остальных, когда Медиатор его представил. Меломаны не ушли, но все пересели подальше.

Медиатор играл полчаса. Никто из слушателей не понял из его музыки абсолютно ничего. "Наше возмездие" оказалось довольно нудным сумбуром, хотя исполнение заслуживало всяческих похвал, которых он и удостоился. Публика потекла в кафе, которое работало этажом ниже, но Творожников туда не пошел. Он был единственным, на кого пьеса произвела неизгладимое впечатление. Вместо того, чтобы отметить успех, он отправился домой и повесился.

Это выяснилось к полуночи, когда Медиатор явился к нему с бутылкой. Дверь оказалась не заперта. Медиатор вошел и сразу увидел голого Творожникова, висевшего на турнике. В комнате было темно, но не полностью. На полу под мертвым писателем сверкало огромное яйцо неописуемой красоты. Рассеянно сняв тело и уложив его на пол, Медиатор сел рядом и уставился на этот предмет, не будучи в силах отвести взор. Яйцо было без малого страусиное, но более продолговатое. Ослепительная белизна казалась только ярче от филигранных узоров, которые оплетали его золоченой сетью с вкраплениями мельчайших сапфиров. Червонное золото и небесная лазурь в нестерпимом белом свечении. Яйцо представляло собой совершенство в своей безукоризненной округлости и неприступной внутренней тайне. Его заоблачная красота уничтожала действительность. Ломкая, тончайшая корочка, в которую превратилась прозрачная до незримости слизь, его покрывавшая, местами треснула и осыпалась, но этот мнимый изъян лишь подчеркивал безупречность яйца. Узоры полнились намеками, туманно повествуя о царствах и градах, исполненных недосягаемого величия. Медиатор оцепенело сидел перед ним, позабыв о покойнике и настежь распахнутой двери. Яйцо словно впитывало его через невидимый тяж, протянувшийся между ними. Он шествовал по бесконечному зеркальному коридору, одни за другим отворяя бесчисленные врата. Далекое пение было и не было. Медиатор не мигал, но глаза не высыхали. Он приоткрыл рот, и ему чудилось, будто туда струятся мириады светляков.

Он очнулся, когда уже рассвело. Не помня себя и не вполне отдавая отчет в своих действиях, Медиатор бережно поднял яйцо и принял под мышку. Он отчаянно старался не раздавить его, но опасался напрасно. При кажущейся хрупкости оно обладало алмазной прочностью. Не думая ни о чем, Медиатор вышел из квартиры и спустился по лестнице.

Он сколько-то шел по улице, но недолго. Его задержали уже через два квартала. Покойник покойником, и пока суд да дело, но ходить с отрезанной головой - чересчур, и далеко с ней не уйдешь.

апрель-май 2014

© Алексей Смирнов, 2014-2020.
© Сетевая Словесность, публикация, 2015-2020.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Михаил Метс: 1939 [И - кто знает, читатель? Кто знает? / Быть может, в какой-нибудь параллельной вселенной именно так все у них и сложилось?..] Владимир Алейников: Париж и СМОГ [...На то и Париж есть на свете, чтобы в нём обязательно встретить, хоть раз оказавшись там, знакомого человека. И даже не одного, а многих знакомых. Со...] Юлия Пикалова: ОФОРТЫ. Стихи [Я стою перед солнечным озером, / Что равно небесам глубиной - / И ныряю, пронзая насквозь его, / И выныриваю в мир иной...] Алексей Смирнов: Три рассказа [Иван Иванович, эйджист и лукист, прославился скандальными статьями в адрес всевозможных уродов. Статьи эти были разоблачительными, клеветническими и высокомерными...] Макс Неволошин: Фобии [Как бывший психолог, я, разумеется, знаю, что такое фобии. Но об их причинах лженаука толком не договорилась. Самая известная, она же единственная, гипотеза...] Владимир Алисов: Время молчания [может быть / строчки стихов / это окаменевшие молнии /] Читайте также: Ольга Андреева: Город лишних подробностей | Сергей Антонов: Мама мыла раму | Анна Арканина: Стихотворения | Максим Жуков: У коровы есть гнездо | Ирина Жураковская: Стена: и Восхождение | Александр М. Кобринский: Подвеска на ниточке | Макс Неволошин: Средство от тревог | Владимир Спектор: Три рецензии | Владимир Гоголев (1948-1989): Зов утопающей жизни | Анатолий Добрович: Загадки Бориса Клетинича | Елена Добрякова. "Ни денег, ни товаров у пиита..." | Юлия Долгановских: Стихотворения | Андрей Иркутский. Вечер памяти Виктории Андреевой у академика Лихачёва | Ростислав Клубков: Петрушка: и Анна Эммерих | Полина Орынянская: Стихотворения