РЫБА

Трифонов поставил Бобронову шах и мат в четыре с половиной хода. Половина повисла, потому что собственно физическое действие осталось незаконченным. Трифонов замахнулся ладьей, а Бобронов уже все понял и остановил его руку на пике движения по убийственной дуге.

Шелестели липы, кружилась пыль.

- Красивые шахматы, - пожаловался Бобронов, вставая.

- Уголовники делали, - старенький Трифонов оскалился железным ртом. - Вот где умельцы! Урка. Левша! Сторговались мы славно. Он дорого не взял, а им цены нет...

Бобронов топтался, не решаясь окончательно уйти.

- Ну, ступай! - весело велел ему Трифонов.

- Давай, шагай! - подхватили остальные шахматисты и зрители в шляпах, всего человека четыре или пять. - Правило есть правило!

Бобронов и сам понимал, что правило. Местность, где он проживал, то есть малая родина, делилась в смысле досуга на два уровня. Аристократия сражалась в шахматы, а чернь забивала козла. Бобронов метил в авторитеты, он мечтал выиграть интеллектуальную игру. Но разместившиеся под унтерденлипами гроссмейстеры разделывали его даже не шутя, а в порядке рабочего полуденного перекура.

Шахматисты завели жестокое правило. Аристократа, проигравшегося трижды, ссылали, он изгонялся в домино. Это напоминало гражданскую казнь. А мастера уровня Бобронова, вообще не способные ни к каким развивающим играм, допускались в качестве придворных шутов.

- Я такой же человек, как и вы, - бормотал Бобронов, семеня по тропинке, усыпанной свежевыпавшей листвой. - Мне попросту не везет.

Среди лип попадались дубы, и он наступал на желуди.

На выходе из сквера уже открывался прекрасный вид на двор, где вокруг стола сидели малопрестижные доминошники. Они колотили лапами по столешнице, перемежая удары отрывистыми бессодержательными выкриками.

- Ха! Ха! - дикие звуки напоминали стрельбу петардами.

Любому было понятно, что азартные игры подобного рода не вознесут в облака, не принесут положения, не выпрямят позвоночник и не расправят плечи.

Под столом стояла позорная бутылка с вином, жалкий удел, жребий посредственности. Бобронов медленно приближался к ристалищу, где его хорошо знали, всегда приветствовали и по-своему любили.

- Садись, сосед! - крикнул ему огромный человек, одетый в вытянутую майку навыпуск. - Снова продулся? Стакан Бобронову!

Из дома напротив за игрой наблюдали двое. По пояс обнаженные, татуированные звездами и куполами, они сидели возле окна во втором этаже, раскидывали картишки. Длинный и тощий, с синими эполетами на плечах выбрасывал карты, не забывая поглядывать во двор.

Партнер остановил его:

- Хватит, себе.

- Девятнадцать, - раскрылся тощий.

Партнер, фигура покрепче и вида совсем свирепого, бросил карты на стол:

- Восемнадцать.

- Не прет тебе, Рыба, - меланхолично заметил тощий, закуривая папиросу.

Крепыш опрокинул в себя стакан.

- Ну, ставлю его, - пробурчал он вроде как недовольно, но и равнодушно.

Бобронов присел на лавку, для него нарочно подвинулись. Игроки выбивали из рассохшегося дерева душу.

- ГусенИчные пошли!... гусенИчные!...

Вскоре Бобронова приняли в круг, и он ощутил себя элементом сообщества - пусть не того, в которое рвался, но все-таки не лишним человеком. Он повеселел и начал думать, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в метрополии. Понижение в статусе сопровождалось повышением шансов.

Сосед Бобронова, разнорабочий из продуктового магазина, сидел уже крепко выпивший и вел запись.

Татуированный тощий тем временем высунулся в окно, присматриваясь к удаленному скверу, где жировала белая кость.

- Может, лучше оттуда?

- Не, - отозвался Рыба. - Я им шахматы продаю. Давай еще.

Тощий выдернул карту, Рыба принял, заглянул, задумался.

- Еще.

- Рыба! - донеслось со двора.

За столом оживились, сидящие задвигались, расположились под тупыми углами, чтобы лучше видеть, как Бобронов полезет под стол. Бобронов полез безропотно, встал под столом на четвереньки, заискивающе выглянул - готов.

- Козел! - удовлетворенно воскликнул огромный толстяк в майке.

Игроки застучали по столешнице в веселом ожесточении.

- Меее!... Меее!... Меее!... - закричал Бобронов из-под стола.

- Двадцать одно, - сказал тощий.

- Вот сука, - выругался Рыба и вышвырнул две десятки. - Не нравится мне что-то, как ты катаешь... Ну, ладно. Так которого завалить, козла?

- Меее!... - голосил Бобронов, незаметно увлекшийся и вошедший во вкус.

- Как договаривались, - отозвался катала. - Козлы на то и козлы, чтобы их мочить.

- И как валить? Тупо или сделать ему цыганочку с выходом?

Бобронов блеял, развлекая окрестности.

Тощий закатил глаза.

- Давай цыганочку. Зарядим ему по полной. Чтобы понимал, падла, что и к чему. И нам веселее будет.

февраль 2011

© Алексей Смирнов, 2011-2023.
© Сетевая Словесность, 2011-2023.

Книга отзывов

НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"

Людмила и Александр Белаш: Ученик чародея [На Страшном суде меня сурово спросят: Чем ты занимался смолоду, Йокке Фридль?..] Айдар Сахибзадинов: Война [Я все прекрасно помню – ведь я из того поколения, кто сидел под столом, когда наверху за свисающими кистями скатерти, пили из графинов водку молодые...] Олег Клишин: Шагреневое знамя [...замираешь, глядя на лик луны / с тёмной пастью Хроноса посредине. / И как будто слышишь со стороны, / как звучит твоё среди прочих имя.] Сергей Слепухин: Nature morte [Что ж, намудрил с метафорой и кодом, / обычного словарного запаса / мне не хватило, натюрморт испорчен. / Вот вещи и рождают безъязыко / ночь...] Братья Бри: Зов из прошлого [Ощущение реальности и себя в ней медленно покидало Хамфри. В череде воспоминаний и образов, которые случайно возникали и незаметно ускользали, появилось...] Елена Севрюгина: Время больших снегопадов [Образ зеркала, один из ключевых в книге, придаёт поэтическому повествованию объёмность и психологическую глубину...] Пётр Матюков: Микрорайон Южный [когда-нибудь и мы придём в негодность / как механизм часов ушедших в ночь / суммарная для общества доходность / от нас не сможет траты превозмочь...] Михаил Эндин: Однажды [И я, забыв про смех и шутки, / и про супружние права, / хватаю смело – нет, не юбки – / а снизошедшие слова.] Читайте также: Елена Албул: Итальянский в Тарусе | Владимир Алейников: Арка | Максим Жуков: Не ради красного словца | Владимир Ив. Максимов: Прислушаться к себе | Полина Орынянская: И быть самой собой | Марина Чиркова: По обрезу слов | Анна Арканина: Мы – лишь звуки | Михаил Бару: Концерт для двух гобоев с оркестром | Андрей Бычков: Достопочтимый директор | Андрей Мансуров: Щенок акулы | Сергей Пахомов: Ощущение пустоты | Эмилия Песочина: Звёзды, яблоки, дожди | Владимир Алейников: Посреди междувременья | Изяслав Винтерман: Стихи из книг | Андрей Галамага: Портрет отца