РЫБА
Трифонов поставил Бобронову шах и мат в четыре с половиной хода. Половина повисла, потому что собственно физическое действие осталось незаконченным. Трифонов замахнулся ладьей, а Бобронов уже все понял и остановил его руку на пике движения по убийственной дуге.
Шелестели липы, кружилась пыль.
- Красивые шахматы, - пожаловался Бобронов, вставая.
- Уголовники делали, - старенький Трифонов оскалился железным ртом. - Вот где умельцы! Урка. Левша! Сторговались мы славно. Он дорого не взял, а им цены нет...
Бобронов топтался, не решаясь окончательно уйти.
- Ну, ступай! - весело велел ему Трифонов.
- Давай, шагай! - подхватили остальные шахматисты и зрители в шляпах, всего человека четыре или пять. - Правило есть правило!
Бобронов и сам понимал, что правило. Местность, где он проживал, то есть малая родина, делилась в смысле досуга на два уровня. Аристократия сражалась в шахматы, а чернь забивала козла. Бобронов метил в авторитеты, он мечтал выиграть интеллектуальную игру. Но разместившиеся под унтерденлипами гроссмейстеры разделывали его даже не шутя, а в порядке рабочего полуденного перекура.
Шахматисты завели жестокое правило. Аристократа, проигравшегося трижды, ссылали, он изгонялся в домино. Это напоминало гражданскую казнь. А мастера уровня Бобронова, вообще не способные ни к каким развивающим играм, допускались в качестве придворных шутов.
- Я такой же человек, как и вы, - бормотал Бобронов, семеня по тропинке, усыпанной свежевыпавшей листвой. - Мне попросту не везет.
Среди лип попадались дубы, и он наступал на желуди.
На выходе из сквера уже открывался прекрасный вид на двор, где вокруг стола сидели малопрестижные доминошники. Они колотили лапами по столешнице, перемежая удары отрывистыми бессодержательными выкриками.
- Ха! Ха! - дикие звуки напоминали стрельбу петардами.
Любому было понятно, что азартные игры подобного рода не вознесут в облака, не принесут положения, не выпрямят позвоночник и не расправят плечи.
Под столом стояла позорная бутылка с вином, жалкий удел, жребий посредственности. Бобронов медленно приближался к ристалищу, где его хорошо знали, всегда приветствовали и по-своему любили.
- Садись, сосед! - крикнул ему огромный человек, одетый в вытянутую майку навыпуск. - Снова продулся? Стакан Бобронову!
Из дома напротив за игрой наблюдали двое. По пояс обнаженные, татуированные звездами и куполами, они сидели возле окна во втором этаже, раскидывали картишки. Длинный и тощий, с синими эполетами на плечах выбрасывал карты, не забывая поглядывать во двор.
Партнер остановил его:
- Хватит, себе.
- Девятнадцать, - раскрылся тощий.
Партнер, фигура покрепче и вида совсем свирепого, бросил карты на стол:
- Восемнадцать.
- Не прет тебе, Рыба, - меланхолично заметил тощий, закуривая папиросу.
Крепыш опрокинул в себя стакан.
- Ну, ставлю его, - пробурчал он вроде как недовольно, но и равнодушно.
Бобронов присел на лавку, для него нарочно подвинулись. Игроки выбивали из рассохшегося дерева душу.
- ГусенИчные пошли!... гусенИчные!...
Вскоре Бобронова приняли в круг, и он ощутил себя элементом сообщества - пусть не того, в которое рвался, но все-таки не лишним человеком. Он повеселел и начал думать, что лучше быть первым в провинции, чем вторым в метрополии. Понижение в статусе сопровождалось повышением шансов.
Сосед Бобронова, разнорабочий из продуктового магазина, сидел уже крепко выпивший и вел запись.
Татуированный тощий тем временем высунулся в окно, присматриваясь к удаленному скверу, где жировала белая кость.
- Может, лучше оттуда?
- Не, - отозвался Рыба. - Я им шахматы продаю. Давай еще.
Тощий выдернул карту, Рыба принял, заглянул, задумался.
- Еще.
- Рыба! - донеслось со двора.
За столом оживились, сидящие задвигались, расположились под тупыми углами, чтобы лучше видеть, как Бобронов полезет под стол. Бобронов полез безропотно, встал под столом на четвереньки, заискивающе выглянул - готов.
- Козел! - удовлетворенно воскликнул огромный толстяк в майке.
Игроки застучали по столешнице в веселом ожесточении.
- Меее!... Меее!... Меее!... - закричал Бобронов из-под стола.
- Двадцать одно, - сказал тощий.
- Вот сука, - выругался Рыба и вышвырнул две десятки. - Не нравится мне что-то, как ты катаешь... Ну, ладно. Так которого завалить, козла?
- Меее!... - голосил Бобронов, незаметно увлекшийся и вошедший во вкус.
- Как договаривались, - отозвался катала. - Козлы на то и козлы, чтобы их мочить.
- И как валить? Тупо или сделать ему цыганочку с выходом?
Бобронов блеял, развлекая окрестности.
Тощий закатил глаза.
- Давай цыганочку. Зарядим ему по полной. Чтобы понимал, падла, что и к чему. И нам веселее будет.
февраль 2011
© Алексей Смирнов, 2011-2025.
© Сетевая Словесность, 2011-2025.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Андрей Бычков. Человек знака [Как обычно некто не знал, что ему делать, забывал, что сделать хотел, вроде бы решал и снова застывал в своей нерешительности. Вдруг обнаруживал себя...] Владимир Буев. Обнять не обнятое [Репортаж с первого из вечеров, посвящённых 11-летию арт-проекта "Бегемот Внутри".] Изяслав Винтерман. "В неразбавленной воде, в глубине песка" [Все линии вдруг стянутся к одной, / соединятся в непредвзятой точке. / И жизнь, и смерть стоят на проходной – / я предъявляю пропуск на листочке...] Дмитрий Мальянц. На распахнутых ладонях [Февральским снегом падают века, / На антресоли в банках бродят вишни, / Останутся ржаветь в черновиках / Простые незатейливые вирши...] Лана Яснова. Из прошлого в настоящее [Владельцам небогатого улова, / нам так привычна рыбья немота / и вера, что сумеет правда слова / сравниться с правдой чистого листа...] Михаил Поторак. Шары, светящиеся в темноте [Наверное, это моменты, когда я бываю необъяснимо счастлив, разлетаются вот такими шарами, и в них заводятся отдельные какие-то маленькие миры...] Татьяна Горохова. "Я не жду, когда красота спасет мир, я активно ее сохраняю" [Обнаженка притягивает. Однако современные люди со своим культом одежды, с вечной погоней за модой закрывают свою суть – свои тела...] Дмитрий Аникин. Царь Эдип [Беда большая. Мор великий в Фивах. / Ходил слепец пророк узнать, за что / такое нам. И в храме объяснили: / есть, дескать, нераскрытое убийство...] Илья Будницкий. После оттепели [Всё это – свет, но ты живёшь в тени, / Проходит жизнь в неслышном промежутке, / Со всех сторон огни, огни, огни – / И многие пугающи и жутки...] Александр Заев. Акварели [Жизнь безоблачна и блаженна, / когда дождь омывает крышу, / тихо в окна стучит и в стены, / и я только вот это слышу...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
