 |
|
ОПЫТЫ ИЛЛЮМИНАЦИИ
Переступив порог земного бытия, Глория угодила в котел посторонних переживаний, воспоминаний, мыслей, планов и снов. Сравнить это было уместно с потрясением слепоглухонемого, который вдруг разом прозрел и услышал, очнувшись на переполненном стадионе, сочетающемся с зоопарком. Все сокровенные помыслы дальних и ближних, все тщательно оберегаемые секреты стали ведомы ей; то, о чем Глория лишь неуверенно подозревала, пока была жива, обозначилось в буйстве красок и превзошло всякие ожидания, подтвердившись.
Открылись ей вещи мрачные: лжесвидетельства, укромное пускание ветров, тайное поедание носовых коз, мелкое и крупное душегубство, хищения, неверность всему и всем на каждом шагу, придурковатость завуалированная и явная, всех повально рукоблудие, влечение к отверстиям запретным человеческим и звериным, острая ненависть к живому и мертвому, сырое хищничество кротких, гноящиеся чресла грозных.
Любая чужая мысль стала Глории очевидна, как своя собственная. Ее обычные чувства угасли, и сохранился лишь некий потусторонний вид жадного голода, неукротимого аппетита к новизне. Она была словно ребенок, протомившийся в монастыре и дорвавшийся до кондитерской. Ей сделалось доступно решительно все, о чем она давно страстно ли, вяло, но хотела узнать. Любопытство не просто заполнило ее бесплотное существо, но составило его стержень.
Она повертелась у смертного одра, не испытывая ни малейшего интереса к опустевшему личному кокону - зато присасываясь поочередно к родне, которая неожиданно умалилась до предмета алчного познавательного интереса, затмившего недавние горькие и светлые чувства. Мерзость растекалась от родственников, и те будто стояли в липкой луже смердевшего сиропа. Глория поняла, какое на ком белье; ей стало ясно также, кто огорчен, а кто облегчен - во всех обнаруживалось понемногу того и другого, разнились только пропорции. Один любил чесаться и обонять соскобы, вторая намеревалась переписать на себя жилье, а третья, пивавшая запоем, радовалась законному поводу выпустить вожжи. Были и благостные порывы, и добрые устремления ума; они вплетались в навозную муть изумрудными прожилками, подобно редким породам текучих металлов. Все это впиталось за долю мгновения; разноцветная подноготная напирала со всех сторон, не подчиняясь ни времени, ни пространству. Несовершенства родни представились Глории настолько заурядными и мелкими, что она тут же выкинула их из головы или что у нее там стало взамен, и дернулась к руководителю государства, до которого оказалось рукой подать. Все, о чем она прежде догадывалась, моментально доказалось с избытком. За лидером числились деяния столь темные, а грезились ему свершения столь худшие, что Глория задержалась на нем чуть дольше секунды, и этого было очень много с учетом дальнейших откровений, одолевавших ее, захлестывавших и переполнявших.
Ее познанию открылись салоны и завшивленные селения; единым взором объяла Глория разнообразные горние вздоры, тонувшие и прощально сверкавшие в нечистых потоках, которые изливались из бесшумно лопавшихся душевных погребов. Живые и мертвые толклись, спеша поделиться с ней довольно однообразными гадостями - вернее сказать, они объединились с Глорией в единую цепь, гудевшую от тошного электричества.
За Глорией тоже водились грешки. Она жила себе и жила попеременно в горе и радости, понимая, что целиком находится во власти Создателя, который волен заквасить ею капусту. Это было очевидно настолько, что Глория и не думала о таких вещах. Теперь же, когда она узрела вполне, какие явления ее окружали, ей стало легче в том отношении, что лично Глории по кончине угрожало немногое. В сравнении с чудовищными деяниями и замыслами большинства ее персональные несовершенства не то что казались простительными, но даже заслуживали поощрения.
Она пропитывалась и проникалась, постепенно будто бы воспаряя, хотя ей не было видно, куда. Это делалось заметно лишь по тому, как отдалялся вещественный мир, отныне прозрачный и очевидный - но только в рассуждении душевных движений, поскольку снаружи он становился, напротив, все более непроницаемым, гомогенным, отчасти похожим на кипящую смолу. Глория продолжала насыщаться людской изнанкой, но больше уже машинально, как если бы заглатывала поднадоевшую тянучку, которую так просто не бросишь, ибо она уже продлилась по пищеводу до кишок.
Она вдруг осознала, что осталась одна, непоправимо одна, и все удаляется от пузырящейся нижней гадости, которая неуклонно сгущается в черную однородную жижу, где Глории уже не различить ни лиц, ни коллективов, ни территорий, ни собственно даже земного плана. Она оглянулась, наконец, в поисках сущностей, готовых ее куда-нибудь проводить или, наоборот, к чему-то не допустить, а то и просто хотя бы составить компанию; она рассчитывала, что разобравшись с землей, она теперь пришла в достаточную готовность познакомиться с небесами. Глория ожидала увидеть свечение, зияние, знамение, откровение, ответвление или пусть сомнительное, но все-таки направление устремления, однако не нашла вокруг ничего. Она пребывала в абсолютном одиночестве, и только угольное болото подрагивало внизу, раскинувшись сколько хватало взора. Оно тянулось бесконечно, как если бы согревалось на малом огне, которого не хватало, чтобы взвился сомнительный пламенный протуберанец.
И Глория помчалась, раскинув то, что некогда было руками, а ныне уподобилось невидимым крылам. Она неслась, напрасно выискивая вехи и знаки. Далекие черные пузыри слились в единую матовую гладь. Пытливость Глории сменилась беспросветной тоской. Вокруг было серо и просто никак. Она поняла, что некому положить конец ее бессмысленному парению, и умозрительно сделала жест, аналогичный пожиманию плечами. Затем она обратилась к чернильному полю, простиравшемуся под ней.
- Да будет свет, - провозгласила Глория.
И стало неплохо.
сентябрь 2013
© Алексей Смирнов, 2013-2020.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2020.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Вячеслав Тебенко: На своей стороне [Роман о событиях зимней войны 1939-1940 гг.. Произведение художественное, но основано на реальных событиях.] Сергей Пагын: Между небом и тихой землёй [...Хватит вдосталь вечности и хлеба, / тишины затепленной свечи... / Но горчит под нёбом и под небом, / да и в небе, кажется, горчит.] Мария Гладцинова: Чем-то летящим ещё [нарастает гудение улья / и под дулом чернеющих пчёл / сам становишься ульем и пулей / или чем-то летящим ещё...] Семён Каминский: Шутики мистера Калименко [В этот день распоряжением сверху занятия в школах сократили, учеников отпустили по домам, а преподавателям во время трансляции похорон с Красной площади...] Никита Николаенко: Конец стоянки [Конец стоянки для меня означал конец целой эпохи. Почти тридцать лет я провел за рулем, а теперь вот стал пешеходом...] Ирина Кадочникова: Из цикла "Рассказы" [Незримый кто-то, с фонарем, / Светоподобный, шестикрылый, / Пришел и вскрыл тебя живьем - / И не было того, что было...] Читайте также: Галина Булатова: Дагестанский дневник | Владимир Полетаев (1951 - 1970): Женщина под снегопадом | Айдар Сахибзадинов: Выпускник: и Первая осень в Урюме | Елена Севрюгина: Яблоко смысла | Светлана Холодова: Инвариант | Ростислав Ярцев: Выход с твоими вещами | Владимир Алейников: Париж и СМОГ | Владимир Алисов: Время молчания | Михаил Метс: 1939 | Макс Неволошин: Фобии | Юлия Пикалова: ОФОРТЫ. Стихи | Алексей Смирнов: Три рассказа | Ольга Андреева: Город лишних подробностей | Сергей Антонов: Мама мыла раму | Анна Арканина: Стихотворения
|