МОЖНО
Нарушение заповедей часто бывает лучшей теплицей для прорастания побега.
Густав Майринк "Зеленый лик"
Краткое предисловие
Ко времени описываемых событий все пращуры здешних героев будут непоправимо мертвы и, хочется верить, вычеркнуты из человеческой памяти. Эти имена забудутся и большей частью превратятся в пустые звуки. Через несколько лет многие из них никому ни о чем не скажут. Но мы не должны забывать о наследии и пренебрегать потомками, достойными своего прошлого. Прошу надзорные органы не усматривать в этом крамолы. Упомянутые мной имена не могут быть причиной преследования, ибо фигурантов не будет существовать, а нынешние по своему устройству не способны понести от написанного моральный ущерб. Это фантастическая история о далеком будущем.
1
Притащился запыхавшийся юноша Сомм:
- Там!..
Дряблые сальные щеки прыгали, перепончатые кисти тряслись. Рот неприлично округлился; короткая шея, казалось, вот-вот захрустит в попытке вытянуться. Свиные глазки полнились ужасом и надеждой. Он раскраснелся, но не от вечной зимы, к которой привык, не зная иного. Покрытый толстенной полуметаллической коростой, в десятке драных одежек, Сомм приплясывал и был готов обмочиться, перекатываясь на коротких, напоминающих плавники, а больше - рыбий хвост.
Посреди замороженного цеха щелкал костер.
Старый Соом оказался шустрее других и вскочил первым.
- Гасите!
Охтыжсом метнулся во тьму, через секунду вернулся с мятым и ржавым ведром. Он опрокинул его над костром. Мрак сомкнулся, едва собравшиеся успели увидеть взметнувшийся серый дым. Змеиное шипение прозвучало, как акустический аналог отточия или красной строки, открывающих короткий смертный абзац. Ледяной холод рванулся к пепелищу.
Сома толкнул Сомма к выходу.
Сомма любили, но по его слабоумию не нарекли звучным именем. Когда он, едва появившись во тьме, замяукал, все стало понятно всем. Соом хотел утопить его в этом самом ведре, которым пользовались для разных надобностей уже лет пятьдесят, но батя не позволил. Мамаша Соома валялась без чувств - так и не пришла в сознание; батя Дажсом поклялся, что Сомм не станет обузой. Он, его батя, все берет на себя.
Два года назад батя принял на себя выстрел из огнемета. Сомм, схоронившийся в снегу под мертвым кустом светящегося лопуха, недоуменно смотрел, как бесшабашно пляшет объятый пламенем родитель.
- Уюююдо, рыба! - заголосили вокруг. - Сом! Сом!
Дети Сома, кто в чем был, устремились к флуоресцирующей реке. Она никогда не замерзала, ибо была горяча. Усиленно дыша носами и ртами, кто их имел; готовя скрипучие жабры, шлепая ластами по насту, они подскакивали и катились под спасительный откос, где над нестынущей водой нависли черные корни гигантской ивы. Там хоронился Отец-Испытатель, Палач и Защитник, Хранитель Хога. Он достигал километра в длину, занимая значительную часть русла; лежал на дне, пошевеливая канатами усов - все познавший, ничего не видевший от слепоты, с постоянно разинутой пастью, которая обещала приют либо временный, либо вечный.
Ибо Ёна, учил старый Соом, побывал во чреве Сома и спасся оттуда.
Сом тоже светился, но по личному усмотрению, и мог быть не виден Махогу, благо сливался со сверкающей рекой. Зубастые снежные грифы парили над пестрой толпой, валившей в омут; пятна желтые, пятна розовые, лиловые, голубые; море ночных огней стекалось под корни, ныряло, а вдалеке уже выло и визжало неживое. Сатана, будучи скован на тысячу лет, давно разорвал колдовские путы и совершал набеги, калеча Сусовых детей, а чаще - разя их насмерть или увлекая в подземные чертоги для неведомых действ.
Соом, и Сомм, и Сома, и Охтыжсом, и Воттежсом, и многие прочие потянулись в раззявленную пасть, где было не так светло, но намного теплее, чем на поверхности.
Там, наверху, радиоактивный город заполонила стальная нечисть. Откуда ни возьмись, из-под дымящейся земли высверливались буры. Затем вступали в дело прожекторы: они веером рассылали мощные лучи, которые выхватывали понурые, ослепшие здания, ледовые и местами жаром пышущие улицы, изогнутые каркасы чего-то тысячелетнего. Летала крупная пыль - скорее, сажа. Взмывали неуклюжие птицы, разбегались огромные существа, сочетавшие в себе травоядность с хищничеством, поспешно расползались шестипалые ежи и ехидны, сокращались сороконожки толщиною в бедро какого-нибудь Сына Бобра. Из плешей земных, на какие и не подумаешь, вылезала никелированная материя, неживая, броня, нейтрализующая отраву, ощетинившаяся стволами, на гусеничных колесах, ходулях, крыльях, с винтами и соплами, с приуготовленными колючими сетями.
Начиналось избиение, но большей частью - ловля.
Дети Сома догадывались, что им уготована особая участь - их, как непонятно выражались древние, оставляли на какое-то сладкое, ибо пришлось бы осушить реку и достичь Сома, а что умел Сом, про то, наверно, не было ведомо и Махогу. Поэтому охотились на прочих Чад - Лосей, Вепрунов, Шатунов, Змееглавцев; хвостатых, рогатых и кольчатых, но Сом, как правило, пребывал в безопасности, и его род страдал по случайности - опять же взять сожженного Дажсома, который вылез некстати и стал идеальной мишенью.
Внутри Сома было рельефно и скользко, в огромном желудке могла разместиться не одна колония, а двадцать. Желудочный сок пощипывал обнаженные части тела, покрытые, впрочем, защитной коростой, панцирями, броней, что была не настолько прочна, как у стальных и пластиковых Почвенников, но не давала кислоте разъесть подвижную, охочую до метаморфоз плоть, которая напоминала мясо омара. Сомм, всхлипывая, мчался в хвост; дурак дураком, перед лицом опасности он развивал немалую скорость - одно время плыл, как жаба; другое - перебирал ногами, едва касаясь складчатого дна. Вокруг бурлило, возникали здоровые пузыри: то были пищеварительные соки и газы Сома.
Не отставал и староста Соом, резвый не по годам; он крепко держал под мышкой промасленную книгу Забытия, которую его предшественники завели в незапамятные времена и сразу же пропитали особыми веществами, благодаря которым написанное не размывалось, листы не горели, и только столетия темнили страницы, так что буквы, постепенно сменявшиеся закорючками, приходилось подновлять светящимися красками. Кое-что было вклеено много позже. Светящегося же вокруг, хвала Сусу, находилось в избытке. Сам Сом был освещен изнутри, и кто-то уже, различив уступ, обозначавший плотную печенку, хоронился под ним, подбирал ноги-ласты, выпучивал глаза, испуганно поглядывал наверх - не пронзят ли Сома до самого днища сатанинские световые резаки. Сом лежал неподвижно, как мертвый. Отец-Испытатель тоже испытывал страх.
Соом придержал Сомма: довольно.
- Уже кишочник, - проскрежетал он - вернее, пробулькал, а больше просто обозначил тонкими губами незамысловатое объяснение.
Земноводный Сомм, раздувая жабры, огляделся; он постепенно пришел в себя и узнал рельеф: возвышенности, неровности, впадины - далекий холм сердца, высокий тяж спинной аорты, похожий на уложенный горизонтально водопроводный стояк; еще одно всхолмие поменьше - поджелудочную железу. Он помнил все названия, потому что был дурачком в гораздо меньшей мере, чем слыл; да, он мяукал, когда рождался, но мало ли что делали в такой ситуации: случалось, что каркали и щебетали, мычали, шипели кобрами и раздували капюшоны, голосили дурным, мало походим на человеческий голосом. Да, Сомм не был охоч к учению, особенно ненавидел цифры, но в общем и целом был достаточно смышлен, проворен и даже ладен собой по меркам Детей Сома; пытливый, он вечно шлялся вне колонии, забредал далеко и кто, как не он, предупредил колонистов о нынешнем нашествии.
Грохот на поверхности проникал даже сквозь коросту Сома.
- Перед Юдой угодничают, - качал головой староста, - Суса калечат, все ветви его, Бобров и Приматов, Коньков и Орлуш, но до Сома не достают, ибо Ёна сидел во чреве, и претерпел, и уцелел, а Даниил из Детей Львятных не пожран был, и други его из Детей Огнедышащих не сгорели в печи...
Соом перестал булькать и перешел на ультразвук, разнося благую весть по Сому.
- Непобедим Сом, - завещал он. - Недосягаем он, и не подвергнутся его дети распаду под жаром соков его...
Все старики претендуют на мудрость, но не каждый ее достигает. Старый Соом алкал ее до умоисступления; располагая сшитой по лоскутам и местами неведомо кем дописанной от руки книгой Забытия тысячелетней давности, он танцевал вокруг нее и плавал над нею; в минуты особого экстаза порывался жевать с краю или совершать с корешком сексуальный акт, где корешок тот бугрился, закруглялся и создавал отверстие; на сходах Детей Сома Соом твердил одно: как прискакали могучие Дети Жеребца, четыре штуки, и все сгорело, и засияло, и стало неудержимо множиться, выражаясь в ластах, жабрах, жвалах, рогах, щупальцах и колоссальных размерах, и пала пыльная морозная тьма, ибо наступило счастливое царство ожившего Суса, которого предал нечестивый Юда, оно же Хог, а весь Махог с Сатаной во главе был загнан под землю и скован там на тысячу лет. Но вот срок истек, и Махог, поклонявшийся Юде и ненавидевший Суса, принялся за набеги, размножившись за это время в формах ужасных и металлических, разящих насмерть, но Сус даровал своим Чадам, в частности, Сома, а детям Орлуш, например, гигантского Орлана с размахом крыльев в половину версты - Соом не знал, что такое верста, но полеты Орлана видели все, а чрево Орлана вмещало четыре колонии душ, похожих на Детей Сома, но пернатых и с зачатками крыльев. Соом не сомневался, что с годами - веками - орлята эти встанут на крыло. А у Детей Приматов имелись руки вчетверо больше тел и с десятью пальцами на каждой; и ноги, хоть и короткие, были такие же многопалые; для них не существовало Отца-Испытателя с вместительным чревом, зато летали они получше Орлуш, ухватываясь за горячие, ровно светящиеся железные палки, что торчали из древних сооружений; неслись через площади и магистрали стремительно, едва уловимые в прицелы бронированных Почвенников. Их непонятливость сбивала с толку, но они не вкушали мясного и ели только плоды, которые всюду росли в изобилии, разных цветов и в рост едоков.
Соом все рассказывал о былом: про дочь Змееглавца с ядовитым плодом, от которого муж ее начал строить стальные буры и огнеметы; про Сына Медведя, который пожаловался матери на дерзких чужих детей - вероятно, Приматовых, и тех разорвали; про Юду, который целовал самого Суса, а после выдал его Почвенникам, и Почвенники приколотили Суса к доскам, но Сус ожил и поменял обличие! - тут Староста воздевал перепончатую ладонь и обводил собрание победоносным взором.
- Как мы, - втолковывал он, хотя все уже слышали это много, много раз, но все равно ликовали, - ибо мы были подобны Почвенникам, но вот пришел Сусов суд, и все зажглось, и многие истребились, однако достойные возымели отличия... по коленам своим и родам, и перышки, - сладко заговорил-засюсюкал Соом, - и жаберки, и хвостики, и рожки... И только Дети Юды, Почвенники, низвергнуты были под землю в неизмененном виде, и ежели ободрать их, лишить одежд, то омерзительны они, наги и отвратительно гладки, скользки, и света не дают, и гибнут от благостного Сусова духа, который невидим, но пронизывает все, от черных небес до последней песчинки, и греет нас, и охлаждает, и питает плодами....
Да, в книге Забытия имелись позднейшие вставки из каких-то других источников - подклеенные, вшитые; однако Соом, который, как все старики, принимал на веру чересчур многое, если не все, и считал, что всякий текст книги что-нибудь важное да означает, исправно читал подряд. Орфография и сюжеты основатель но изменились.
...По Сому пробежала волна: он изготовился рыгнуть, благо сверху наконец установилась тишина.
- Воспомним Ёну! - пробулькал староста, заблаговременно ложась на курс.
Сом дрогнул, изрыгнул своих блудных детей, и в воду пробкой вылетел фосфоресцирующий ком. Распавшись, он устремился к поверхности; оттуда Дети Сома поползли на берег, как было сотни миллионов лет назад. Вот суша, мокрый песок, и на нем остаются следы, похожие на лягушачьи. Вот пригорок. Вот Сын Жеребца, который возвышается там, расставив копыта и снисходительно улыбается. В мозолистых лапищах у него дымящаяся железная труба. Он встряхивает гривой и кивает на серебристую бочку с замершим буром на оконечности и бездействующим огнеметом. С бочки еще комьями опадает земля. Ни звука не доносится изнутри, но ясно, что она не пустует.
- Учитесь, земноводные! - ржет Сын Жеребца.
По воде бежит рябь: Сом восстанавливается после приступа поноса и тошноты.
2
Землеход не уступал размерами доброй трети Сома. Так показалось собравшимся; на самом деле он был, конечно, гораздо меньше. Сын Жеребца победоносно скалился и расхаживал вокруг. Он возбужденно помахивал хвостом, обнажая огромные морщинистые ядра. Соом топтался на месте, не осмеливаясь подойти к изделию Почвенников. Сомм оказался смелее: шагнул вперед и протянул руку, чтобы потрогать тускло сверкающий металл.
Его сородичи нестройным хором вскричали:
- Не трожь!
- Пусть потрогает, - возразил Жереб. И звонко лягнул землеход ради общего утешения и гарантии безопасности.
Староста нервно огляделся по сторонам, оценивая нанесенные Почвенниками ущерб. Тот оказался на удивление невелик: несколько срезанных металлоконструкций - рам, балок и стрел; болталась наружная лестница, угол которой вырвали с каменным мясом. Как обычно, что-то горело: в полуверсте от берега поднимался столб черного дыма, но только один. Покойников не было. Невдалеке зияла яма, откуда вывинтился сбитый снаряд.
- Пролетел самую малость, - объяснил Жереб. - А тут и я.
- Чем ты его? - благоговейно спросил Дажсом.
Жереб показал трубу. Навел ее на покалеченную лестницу и передернул звено. Ослепительный луч распорол ржавое железо, и лестница с грохотом рухнула в светящийся мусор.
- Это ихнее, - сказал Жереб. - Обронили с месяц назад, когда удирали. Я взял. Пока учился, отрезал ноги Коню, провались оно пропадом. Конь выдюжил, мы его прижгли, схоронили. Ну, не насмерть. Жрет теперь за целый табун и разжирел за месяц праздной сытости
В своих высказываниях разнообразные Чада, всех видов и со всеми невозможными речевыми аппаратами выражались приблизительно одинаково, худо-бедно понимая взаимное кваканье, карканье, ржанье, зуй, шипение и лай - проклятое, но удобное наследие Почвенников, плюс коллективные чтении всеведущей книги Соома. Попадались даже такие, что прочитывали некоторые надписи, хотя бы и выжженные дотла. Совсем уже редкие знали названия укрытий, где таились ночью и днем.
Сомм все-таки прикоснулся к землеходу. Тот был теплым, и чувствительная перепонка уловила слабейшее колебание, словно плод, еще очень маленький, толкнулся ножкой в материнский живот. Правда, Сомм ничего про такое не знал, только про икру.
- Там кто-то есть, - квакнул он сдавленно.
- Еще бы не быть, - усмехнулся Жереб. - Сейчас вынем!
Дети Сома с готовностью обступили вражеский транспорт. Но решительность через минуту сменилась растерянностью, потому что никто не представлял, как к нему подступиться. Капсула была гладкой, без единого зазора; ни щелок, ни выступов, нечего поддеть ломиком.
- Как ты его завалил? - спросил Сом-Соом-Сом. - На нем ни царапины.
- Почем мне знать? Нацелил эту штуку, слева направо провел, он и рухнул.
- Штука твоя сильно яркая. Небось ослепил ездока, и он навернулся. Сейчас оклемается и взлетит! От нас останется туман...
Строй их речи был не настолько упорядочен и подводится к норме из соображений постижимости.
- А как оно видит? - спросила любопытная Сома. - Ни дырочки! И выстрелить неоткуда.
Холодало все яростнее, из рыбьих пастей валил солоноватый пар. Много где было и жарко, но туда не отваживались идти: могли затянуться жабры, отсохнуть ласты, поредеть чешуя. Могли наступить слепота, глухота, немота и бешенство с совокупительной разнузданностью. От последней страдали все, даже Дети осторожных Тараканов, Клопов и гигантских Мух. Их и так поедали за почти полным отсутствием других насекомых.
- Кто его знает!
- Что делать-то будем?
Посыпались идиотские, предсказуемые предложения: скатить в реку, развести костер.
- Бросьте, - махнул рукой Сом-Соом-Сом. - Что ему река? Он под землей находился. И огонь его не возьмет.
- В Соме разогреется, - возразил кто-то.
- Он и так раскаленный был, - сказал Жереб. - Сейчас остывает. Небось там какая-нибудь прокладка, чтобы не зажариться.
- Палками бить, - предложил дюжий Сомс. - Пусть рехнется от грохота.
Это показалось делом более здравым, но утомительным и долгим, хотя Жереб для порядка подпрыгнул и ударил в землеход мохнатыми копытами.
- Голодом уморить, - задумчиво произнес Соом.
- Там может быть еда, - помотал гривой Жереб, внезапно обнаружив нетравоядную смекалку. - И снадобья. А главное, за ним могут пожаловать. Может быть, прямо сейчас! Выручать товарища. Вот выползет штук десять таких же, где мы стоим, и посечет нас напополам.
- В конце концов он здесь замерзнет - прочавкала сердобольная Сома. - Давайте откатим его в Этажи. В подполье. Там жарко, а думать будем потом...
Этажами называли остов строения, от которого остались лишь сваи, балки и кое-где - перекрытия; крышу снесло, помещения выгорели; изначально этажей было намного больше, но сколько - никто не знал; верхние снесло, когда явился Сус вершить расправу, и теперь они покоились рядом, образовав мерцающую гору, вокруг которой буйно разрослись гигантские морозоустойчивые папоротники и лопухи. Но цокольный этаж сохранился; там даже стояли проржавевшие колесницы с обтекаемыми формами, дверцами, и разные Дети там иногда ночевали. Иногда - исчезали. Это было крайне опасное место, поскольку Почвенники, совершая вылазки, чаще направлялись первым делом туда, однако Дети об этом знали, и враг ни разу никого не застиг. Оно полнилось невидимым ядом, и там не стоило задерживаться. Но да, там было гораздо жарче, нежели снаружи.
- Кликни своих, - попросил Соом Жереба.
- Зачем?
- Пишут, что в старину таких запрягали.
Дело было дней столь далеких, что Жереб не оскорбился. Но звать никого не стал.
- Да я и один сдюжу, - заявил он. - Вы только сзади приналягте.
Опасаясь возвращения Почвенников и потому суетясь, землеход наскоро обмотали проволокой и тросами, которых было много припасено неизвестно ради чего - и вот пригодились; десятки перепончатых ладоней уперлись в теплый металлический бок, а Жереб, издавши задорное ржание, напрягся и дернул. На конский манер сразу и опозорился. Сосуд с начинкой медленно перекатился. На лбу Жереба вздулись лиловые жилы, копыта зарылись в пепел и почву.
- Наддайте, - прохрипел он.
Под ноги ему закапали горошины светящегося пота.
- Тяни! - отозвался Дажсом. - От Хога - Махогу! Поднажмем, братья!
- Именем Суса! - подхватил Соом, который по дряхлости не участвовал в затее, да и драгоценная книга мешала ему толком упереться. Он приплясывал сзади на раздвоенном до паха хвосте пуча глаза.
Юный Сомм старался пуще других. Во-первых, он был молод и крепок. Во-вторых, сгорал от любопытства. В третьих, разжегся непреклонным намерением рассчитаться с Махогом за родителя. Его широкий рот приоткрылся, потекли вязкие слюни. Непроизвольно стрельнул язык, которым Сомм в минуты праздности ловил себе в пищу мух, что поменьше - мальков, ибо взрослые были с кулак, и такими не составляло труда подавиться.
- Да вы совсем не толкаете, - обиженно выдавил Жереб, озираясь.
Не успел он договорить, как снаряд мерно загудел. Все отпрянули, в ужасе наблюдая, как начинает поворачиваться коническая верхушка. Только что Дети Сома мечтали откупорить эту штуку, и вот они содрогаются, глядя, как конус начинает выдвигаться на толстой цилиндрической ноге; нога же имеет круглые матовые оконца не то для обзора, не то для стрельбы. Ее диаметр был немного меньше окружности корпуса; по сути, землеход выворачивался наизнанку, готовясь опорожниться - делал примерно то же, что только что предпринял Сом. Вскоре показался едва очерченный продолговатый люк.
- Вооружайтесь, - проквакал Соом, прижимая к груди фолиант. - Мы не успеем разбежаться. Хватайте, что попадется под руку, и сразу бейте.
Сомм поискал глазами, заметил какой-то черный железный штырь с резьбой. Подобрал, взвесил в руке. Он не привык сражаться. Никто из Детей Сома не числился в бойцах. Да и Жереб, если на то пошло, не отличался воинственностью, хотя и позволил себе выстрелить в посланца Почвы. Это граничило с шалостью, мелкой пакостью из-за угла. Едва такой снаряд, неведомой силой движимый, зависал над табуном Детей Жеребца, тот разбегался врассыпную, не помышляя об отпоре, и так бывало со всеми Детьми. Они, ютившиеся в посланных Сусом пещерах, лишь хорохорились в грезах, не решаясь на кровопролитие. Но Сомм, очевидно, просто не успел выпрямиться, ибо привычно опорожнялся лежа на боку, и если бы сопла - Дети Сома не знали, что это сопла - включились, то лишь погнали бы его по дымящейся, заваленной каменным и металлическим хламом почве. А значит, наружу выберется собственной персоной Почвенник.
Которого никто из живых ни разу не видел вблизи. Кто наблюдал вплотную, тот сгинул, а издали запомнились только серебряные фигурки с аккуратными непроницаемыми шарами вместо голов.
Цилиндрическая нога остановилась. Казалось, что из корпуса вырос толстый гриб.
- Что твой елдак, - хмыкнул старый похабник Трисом.
Сомм невольно засмеялся, но быстро осекся средь общей напряженной тишины. Обоих никто не одернул. Сомма считали недалеким, взять с него было нечего, а от Трисома можно было получить пространный ответ в выражениях, которых никто из Детей Сома часто не понимал, но общий посыл улавливал.
Люк, оказавшийся скорее шторкой, пускай и чрезвычайно прочной, поехал вверх.
Из отверстия высунулась трясущаяся рука. Без перепонок, когтей и шерсти. Пальцев - пять штук. Все окровавлены.
3
Почвенник был женского пола. Это немедленно стало доводом в его защиту, ибо дети всех тварей, населявшие царство Суса, благоговейно относились к самкам как собственным, так и вообще любым, включая животных, даже насекомых; последние достигали такого размера, что пол удавалось распознать без труда. Самки работали в поте лица, рожая Сусу, ибо заповедовал Сус, большая часть приплода жила от силы часы. Что-нибудь вечно оказывалось негодным: то вместо кожи или шкуры - прозрачная пленка, сквозь которую просвечивали потроха; то не было конечностей, то головы продолжались туловищем величиной с ладонь, а еще бывало, что зияли черепа, заполненные водой, которая немедленно вытекала, а с нею, как догадывались окружающие, все зачаточные мысли. Так, слюнявый недоумок Сомм считался очень удачным экземпляром, способным производить потомство и усваивать книгу Забытия. Да если повториться, то не так уж он был и глуп, поразумнее многих - разве ляпнет что или перднет для смеху, а косорукость и неумение что-либо смастерить встречались и у толковых детей Сома. И Сомм первым выронил свой штырь при виде женщины.
Та, шаря ладонью по цилиндру, уперлась и высунула голову. Шара не было, голый череп. То есть не голая, а с долгой русой гривой, которая рассыпалась по плечам и наполовину закрыла лицо. Вот оно было голый. По лбу тянулась кровоточащая ссадина, кровь заливала правый глаз, левый скрывался за прядью. Рывок исчерпал силы подземной самки. Она прерывисто выдохнула и замерла. Собравшиеся стояли столбом и не смели приблизиться. Наружность пришелицы ошарашивала и отвращала. Обнаженная кожа, которая не защищала ни от чего. И правильные черты. Правильные, как некогда. Детям Суса время от времени попадались изображения тех, кто жил до прихода четырех отпрысков Жеребца и всемирного пламени. Все это были, как они знали, былые и будущие прислужники Махога, поклонники Юды, которые отправились к раскованному Сатане. С тех пор понятие нормы исчезло. Нормой было все, что умело жить, передвигаться, принимать пищу, размножаться и общаться с себе, если так можно выразиться, подобными, так как подобия зачастую не было в помине.
Та, что явилась из почвы, что-то пробормотала. Никто не понял. Она повторила громче, настойчивее. Дети Сома переглянулись. Язык был незнакомый, хотя не казался напрочь чуждым. Молящая интонация, построение фразы, многие звуки - нет, никто и не слышал о таких вещах, но все уловили нечто смутно знакомое и привычное. Чем пользовались все. Впрочем, догадаться о смысле было не трудно.
- Да, все равно она тут помрет, - совершенно здраво рассудил старый Соом. - Вон кожа какая. Не зря же они сидят под землей. Черное небо Суса обуглит эту нечисть.
Все невольно подняли глаза на мрачные небеса, чьих было царствие.
Но самки не разделяли мужского трепета перед своими особами. Только что добрая Сома шагнула вперед и плюнула в окровавленное лицо. Затем подобрала брошенный Соммом штырь.
- Давайте, спасайте, - процедила она. - Я сама загоню ей это в дупло.
Очевидно, белокожая поняла. Она сперва инстинктивно подалась назад, но тут же скривилась от боли и дернулась наружу - наверно, внутри ей что-то сильно мешало: придавило или прищемило. Глаза расширились. И Сомм, вообще не сознавая, что творит, вдруг сделал шаг вперед и взял ее за удивительно мягкую руку. По лицу самки пробежала будто бы рябь. Рука была теплой; чешуйчатая, почти бронированная ладошка Сомма - холодной. Но Сомм ничего не заметил. Он осторожно потянул. Самка собралась с силами, уперлась ногами во что-то невидимое, сдвинула брови. Произнесла какое-то слово. Смахивало на команду. Сомм дернул, и она выскользнула на половину корпуса. Одежда, как и предполагали собравшиеся, была серебристой.
Тут приплелись сын и дочь Кота. Оба обросшие спутанным, с колтунами, мехом; глаза без ресниц и почти без век, подернутые защитной пленкой. У дочери окрас был с намеком на полосы, но, может быть, это были разводы въевшейся грязи. Котта и Котт пересидели атаку в самом опасном убежище - туннеле, который находился глубоко под землей. Туда вел наклонный спуск по когда-то ребристым, а ныне начисто стершимся лестницам. Другие Дети не отваживались туда соваться отчасти из суеверного страха перед настоящими катакомбами - ("Котакомбы - неспроста это!" - бахвалились Коты), откуда было рукой подать до почвенных пластов, отчасти из-за крыс - не Детей их, а настоящих, ростом с Собачьих родителей. Дети Кота, в отличие от подавляющего большинства других, не были вегетарианцами и охотились на этих крыс, зачастую неся тяжелые потери. Их сжирали дымящимися, тех и других, не брезгуя желчными пузырями, которых кошки обычно не трогают. Другим отличием детей Кота было не столь почтительное отношение к самкам, что, несомненно, объяснялось плотоядностью, которая, как давно подметили разношерстные дети Суса, уродует нравы.
- Большая удача, - заметил Котт, не здороваясь. - Что, к нам поволокли?.. Снаружи эта гадина не выживет.
- Сожрете, - уверенно квакнул Сомс.
- Это потом животами маяться, - хмыкнул Котт. - Если она вам нужна, то мяукаю поберечься. Вы небось навострились в свои Этажи? Тогда можно оставить и здесь. За ней обязательно придут, и вы уже не отсидитесь в своем Соме. Ее надо к нам, в туннель, на глубине там жарко.
- И ядовито, - напомнила Сома.
- Коты же почему-то не дохнут. И твари, которыми кормятся - тоже. Может, и не маются даже. Не хотелось бы наблюдать, - сказал Жереб.
- Благоприятная мутация, - пожала лишайными плечами Котта. Где она подцепила это научное выражение, никто не имел понятия. Лишаи переливались в свете смертоносных огней.
Старый Соом задумался. В словах Котта имелся резон. Правда, соваться в туннель отчаянно не хотелось, однако Соом как староста считал себя обязанным умножать знания и полагал важным лично потолковать с самкой Почвенников, когда та вернется в чувство. Таких диалогов на его памяти не было. И еще он слышал, что в туннеле было много надписей, начертанных до вмешательства Суса, и очень хотел их увидеть.
- Пожалуй, пойду, - сказал он.
- Я тоже, - неожиданно выпалил Сомм.
- Зачем? Какой с тебя толк?
- Такой, что ты старый, а остальные боятся. Вон, Сома уже обоссалась.
Это было так. Сома, ничуть не смутившись - никто не стеснялся вещей естественных, - запальчиво выставила то, что должно было считаться подбородком, а на деле представляло собой мешотчатый скос.
- Территорию метит, - мяукнула Котта.
- Всякому времени - своя территория, - веско заметил просвещенный староста. - В седую старину был город, где коты охраняли от крыс музеи. Шла война. После нее в город специально привезли целый поезд котов.
- Что такое музеи? Подозрительно спросила Котта.
- Что такое поезд? - подал голос Дажсом и тут же продолжил: - Пусть малец идет с ними. Именно что бесполезный. Хоть сообщит, если тебя, старого, поймают на клык.
- Я быстрый, да, - похвалился Сомм. - Я вжик - и выскочу.
Соом все-таки колебался.
- Я так и не пойму, на что она вам, - сказал он Котту.
Тот пожал плечами.
- Конечно, желательно в пищу. Но можно нарезать из нее приманок для крыс.
- Сначала потолковать, такое мое условие, - отчеканил Соом.
- Да на здоровье. Будешь учить язык? Раньше ласты откинешь, старый, и жабрами ссохнешься. И какой тебе прок от ее рассказов? Сом у вас есть, пересидеть можно. Жратвы хватает. Даже книга имеется почитать.
- Знать всегда лучше, - ответил Соом, хотя спроси его кто-нибудь, почему это так, объяснить не сумел бы.
- Захавай меня Махог, если туда полезу, - прогремел Жереб и демонстративно отступил.
- С твоими-то копытами, - подхватила Котта. - Все правильно понимаешь. Ты же сверзишься на первой ступеньке. В кокосовых черепах у копытных встречается мозговое молочко. - И она непроизвольно облизнулась от этого образа: расколотый кокос величиной с добрую тыкву - две половинки, из каждой удобно лакать шершавым язычком, где сосочки разрослись уже, как трава.
Самка, на вид ни слова не понимавшая из их речей, протяжно застонала. Помогая себе рукой, она вывалилась до колен и высвободила вторую. Сомм машинально бросился к ней, ухватил под мышки и выволок целиком. Она повалилась на угольный снег, который чавкнул, уже почти весь превратившийся от тепла землехода в жидкую грязь.
- Там могут быть другие, - заметил Котт.
- Покойнички, - уверенно добавила Котта. - Мертвая тишина. Я знаю ее.
Жереб ударил по землеходу копытом.
- Ну, эту дуру вы к себе точно не закатите, - заметил он Котту и Котте.
- Оно нам нужно? В рот не положишь.
- Хватит про рот, - осадил его староста, кивая на тщедушную фигуру, которая лежала ничком и слабо скребла пальцами черное месиво. Его передернуло при мысли о трупоядстве. - Это наша добыча.
- Наша, - уточнил Жереб, но без особой настойчивости. Он был туповат, как все Дети Жеребца, и, чудом сбивши вражескую машину, исчерпал свой резерв творческой инициативы и любознательности. Его интеллектуально-мнестические способности стремительно мчались к нулю.
Самка вдруг подняла голову и быстро-пребыстро залопотала. Она спешила, проглатывала слова, давилась ими, задыхалась, и многое, похоже, повторяла. И Сомам, и Котам, Жеребу чудилось, что еще немного - и они поймут, о чем идет речь; Жереб даже зашевелил ушами - не совсем лошадиными, но все-таки большими и с кисточками.
- Сомаха, проверь, целы ли у нее кости, - распорядился Соом.
Выступила древняя знахарка Сомаха. Скрипнув чешуйчатым панцирем, она присела на корточки и принялась осторожно мять самку перепончатыми, но узловатыми от старости пальцами. Серебро зашуршало. С небес спикировал почуявший пищу Сын Баклана. Он приземлился шагах в двадцати, распахнул зубастую пасть и требовательно заорал, взмахивая когтистыми крыльями.
- Кости целые, но вишь, падальщик пожаловал, - проскрипела Сомаха. - Не жилица.
- Что с Почвенниками делают дальше? Их сожигает Сус? Он собирает их за к пиршественным столом, где возлежит Сын тучного Тельца?
- А вот распорют Котики, и будем знать. - Сомаха выпрямилась, насколько позволил горб. - Волоките под землю, если собрались, не то сейчас и кончится.
Котт и Котта согласно зашипели. Соом посмотрел в сторону жерла.
- Несите, - решился он. Но сам не прикоснулся к самке. Сомм удивленно понял, что старик боится, а сам он - нет. Он оказался в чем-то выше старосты. Это было неожиданно. Сомм хрустнул плечами, нагнулся и вновь подхватил самку. Она тонко и безысходно завыла.
Воздержались от помощи и Дети Кота, но не от страха, как опрометчиво подумал Сомм, а просто не сочли это нужным. Они развернулись и побежали к туннелю. Соом засеменил следом. Сомм, тоже семеня, но задом наперед, замкнул шествие. Скрип снега слился с шорохом от волочения. Тянулись следы от рыбьих хвостов, немного похожие не то на санные, не то на лыжные.
Селение провожало их пустыми взглядами. За Детьми Сома маячил Жереб, который провожал конским оком свой бесполезный трофей.
4
Вход в подземелье когда-то имел прямоугольную форму, но с пришествием Суса оказался завален надстройкой, внешнему виду каковой было суждено навсегда остаться тайной. Сглаженные атомным жаром ступени превратились в заснеженный пандус, где четко виднелись недавние следы Котта и Котты. На коростяном лбу Сомма выступил бисерный пот. Ему не было особенно тяжело, это передавался страх старосты. Сомм не желал встречи ни с крысами, ни с новыми котами.
Пандус перешел в ровную площадку с кубическими сооружениями. Некоторые были повалены. Староста, щуря подслеповатые глаза, поглядывал на них и явно сожалел, что ковыляет мимо и некогда ему задержаться, рассмотреть остатки выгоревших надписей.
- Кофе, - произнесла по-своему самка.
Сомм оглянулся на Соома.
- Ко-фе, - повторил он. - Она так сказала.
- И что это значит? - буркнул тот. - Тащи, не отвлекайся. Здесь ногу сломишь того и гляди.
Процессия вошла в темный проем. Разные вещи светились там и тут, но недостаточно ярко.
- Эй! - окликнул староста Котта и Котту. - Огня у вас, что ли, вовсе нет? Глаза у нас не кошачьи.
- Ступайте осторожнее, - бросила через плечо Котта. - Внизу светлее.
- Это почему?
- До нас там селились Птицы. Дети Голубей. Им было плохо видно, зенки повытекли, вот понатаскали с поверхности всякого хлама. Уж сколько лет, а все тлеет.
Шагая медленно, они приблизились к стоявшим в ряд оплавленным тумбам. С обеих сторон по краям торчали будки - в том же состоянии. Проходы между некоторыми тумбами были перегорожены косыми заслонками. Дальше начинался спуск. Четыре лестницы, разделенные барьерами. Те самые стершиеся, когда-то ребристые ступени.
- Зачем туда, - сказала самка.
Соом встрепенулся:
- Туда! Она говорит: "туда"! - Это слово он понял, оно было общим. С внезапной угодливостью, ему самому непонятной по отношению к врагу, старик закивал: - Туда, туда! Надо так! Сгоришь или заболеешь наверху!
Но сразу подумал о пресловутом хламе, который переправили под землю Голуби. Будет ли лучше?
Сомм же понял, что обязательно сверзится, если ему не помогут.
- Кто-нибудь, - квакнул он. - Мне нужно держаться одной рукой. Возьмите ее с другого бока!
Котт раздраженно зашипел, но все-таки подошел. Вдвоем они повлекли самку вниз, в слабое зарево. Подножье лестницы виделось явственно. Барьеры внизу были оснащены высокими сосудами, по бокам иногда появлялись оплавленные скрученные перила, а на округлых стенах проступали изображения. Сомм, никогда сюда не совавшийся, опасливо смотрел на улыбчивых самцов и самок Махога. Изображения почернели от времени, покрылись грибами и плесенью, среди которых что-то шевелилось, но местами сохранились на удивление хорошо. Во всяком случае, можно было различить белые зубы, светлую кожу, неприятно синее небо. Впрочем, неприятным было не оно собственно, а чувство, будто Сомм нисходил не к Детям Кота, а дальше, в толщу земли, к тем самым почитателям Юды, которые веками лыбились со стен.
Старосте все это было тоже в новинку. Он сильно возбудился и стал дышать часто, с клокотанием в горле. Ему очень хотелось задержаться и поскрести эти грибы, что бы в них ни скрывалось, отчистить хотя бы кусочек вогнутой картины. Но никто не собирался его ждать, и вслед за всеми он шагнул с лестницы на уходившую вдаль платформу.
Она была широка и упиралась в стену, где тоже было что-то изображено. Какие-то предметы, собранные из мелких разноцветных камней. Платформа была загромождена всяким фосфоресцировавшим ломом, как будто черный металл стал цветным. Светилось также из ровных боковых канав, которые с обоих концов уходили в темные туннели. По стенам поверх рвов тянулись таблички с начертаниями. И снова - покрывшиеся паршой изображения Почвенников, а также непонятных предметов. Самым странным в последних казалось то, что все они были целыми, а сами Почвенники сияли от счастья в своих ненатуральных одеждах и украшениях. Это понимал даже Сомм. Вокруг стояла полная тишина, только что-то слабо потрескивало.
Староста прищурился, стараясь прочесть настенные начертания. Губы беззвучно зашевелились. Котта остановилась рядом, щелкнула когтем по книге у него под мышкой, и Соом испуганно прижал к себе сокровище.
- Разбираешь? - спросила Котта.
- Буквы знаю, кое-какие слова, а целиком непонятно.
- Ты вниз-то глянь.
Староста посмотрел. По дну канавы из ниоткуда в никуда тянулись ржавые металлические брусья. Две штуки. Между ними сплошным частоколом лежали увесистые балясины, и все это в целом напоминало положенную плашмя бесконечную лестницу.
- Здесь что-то ездило, - сказал Соом.
- Соображаешь, - ухмыльнулась Котта. - Ладно, старик. Тебе все равно не хватит жизни, чтобы прочесть. Хромай к своим, с тебя достаточно.
Сомм, уже отпустивший самку и стоявший над нею, услышал и обернулся. Котт шагнул к нему.
- Ты тоже, - скомандовал он.
- Почему? - тупо спросил Сомм. Самка неподвижно лежала у него в ногах.
- Потому. Вы все равно не жрете мяса.
Тот моргнул.
- Ты же обещал, что не станешь ее жрать...
- Ну мало ли кто что пообещает, - усмехнулся Котт. - Вали отсюда! А то нам и рыба не в тягость.
Тут к нему подошел староста.
- Дети Кота, - произнес он, стараясь говорить внушительно и грозно. - Сом хранит нас, и Сус видит все. Не делайте этого. Не грешите братоубийством. Давайте для общей пользы допросим...
Котта взмахнула мохнатой рукой и чиркнула по его щеке кривым когтем. Короста вскрылась, выступила бледноватая кровь. Соом отшатнулся и выронил книгу. Книга была ему дороже всего на свете. Он неуклюже нагнулся, чтобы поднять, и Котта толкнула его ногой. Староста неуклюже завалился на бок, смешно брыкнув раздвоенным хвостом.
Котт тоже выставил когти. Правда, эти выросты были не совсем когтями и уж всяко не кошачьими; у кошек когти прячутся меж бархатных пальцев, а у Детей Кота они сформировались на месте ногтей: длинные цилиндрические выступы прокуренного цвета, которые утончались в конце и дополнительно затачивались самими Детьми. Больше они смахивали на изогнутые острые крючья. Котт оценивающе смерил самку взглядом и задержался на горле. Староста мучительно встал, раздувая жабры. Он кренился на один бок.
Сомм заслонил самку больше от возмущения, чем из жалости.
- Не дам, - еле слышно произнес он.
- Ух ты, - восхитился Котт и погрозил когтем.
- Отойди, - послышалось сзади на чистом, без малейшего искажения языке Суса и всех его сущих, понятном каждому.
Никто не понял сразу, кто это сказал. Котта оглянулась, Котт сузил зрачки до их полной невидимости. Соом завертел головой. Сомм тем более не разобрался, но подчинился машинально и сделал приставной шаг вправо. Самка приподнялась на локте. Рука скользнула по серебристой оболочке и взметнулась. Невесть откуда в ней появилось что-то. Самка рассекла воздух, после чего Котта, Котт и оказавшийся на свою беду рядом Соом вскрылись. Три головы запрокинулись под прямыми углами. Из чистых срезов ударили фонтаны крови - по дуге с обеих сторон, и если бы Сомм по дороге хорошенько присмотрелся к одному настенному изображению, у него бы возникли садово-парковые ассоциации, хотя он, безусловно, не имел представления о парках и садах. Первым упал на колени староста. Руки-плавники подергивались. Котт и Котта обошлись без промежуточной фазы и дружно рухнули навзничь.
Самка, напротив, встала.
- Туда, - наставила она палец на черную нору. - Быстро.
Сомм молча смотрел на нее.
- Быстро, - повторила она на безупречном диалекте Детей Сома. - Сейчас набегут, и тебе конец.
Тот посмотрел на пол.
- Книга, - выдавил он.
Самка шагнула в сторону и пинком отправила фолиант старосты в канаву.
- Жить хочешь? - спросила она, отбросив с лица волосы.
Дети Сома обладали рудиментарным пониманием прекрасного. Тяга к нему естественна, и они находили прелесть в черных сугробах, изгибах расплавившихся металлоконструкций, игре теней и света. Усматривали они красоту и друг в друге, выделяя, к примеру, особые разрезы глаз и толщину межпальцевых перепонок. Сомм, как свойственно многим отсталым существам, компенсировал неполноценность развитием одного отдельного чувства. В его случае - восприятия красоты. И он сумел оценить ее в самке, тогда как его сородичи видели в ней только врага, неприятного и жуткого во всех отношениях. Сомм не смог бы сформулировать, что именно ему нравится. Инаковость? Потому что была совсем не похожа на детей Суса и обитателей Хога. Нет, не поэтому. В ней все было неправильно и в то же время образцово. Сомм, далекий от абстракций мысленно, умел улавливать ее чувственно. Он схватывал не саму красоту, а идею красоты и нормы, воспринимая ее бессознательно, но неосознанность не означала, что это представление не возбуждает ответной реакции на уровне животных чувств. Короче говоря, у него вдруг потекли слюни. И слезы. И встал сомородный орган. Еще его бросило в жар. В ушах загудело, ноздри раздулись, выделяя из миллиона запахов один, необычно свежий. Ткни его кто-нибудь в отдельные прелести - редкие русые волосы, серые глаза, поджатые пухлые губы, - он бы мотнул головой, отрицая их привлекательность.
Он тупо стоял и молчал.
Самка взяла его за руку. Прислушалась.
- Вниз, - приказала она, подвела Сомма к ровному краю канавы и спрыгнула на брусья. Зачарованный Сомм последовал за ней, ни секунды не удивляясь ее стремительному выздоровлению.
Она была здоровехонька изначально или успела чем-то пользоваться. Радиация, очевидно, ей почти не вредила благодаря особенному устройству или зелью.
Переступая через светящийся хлам, они устремились во тьму.
5
Вскоре их окутал почти непроглядный мрак. Самка шагала уверенно, все прочнее убеждая Сомма в исходном притворстве. Оба молчали, опасаясь привлечь интерес местной живности. Потом Сомм все же отважился зашептать:
- Откуда ты так хорошо разумеешь по-нашему?
- Мы разумеем по-любому, - отозвалась она, не особо понизив голос. Взглянув на дрожащего Сомма, сочла нужным добавить: - Наверное, ты заметил, что моя одежда полна неожиданностей. В ней много неизвестного вам оружия, она пропитана лекарствами, а еще переводит с языков уже совсем мутных. Микробных там, вирусных. Впрочем, ты не знаешь, кто такие микробы и вирусы. Но шлема жаль.
- Шлем это шар с твоей головы? - догадался Сомм.
- Да. Там были разные датчики, навигаторы. Но им, чтобы вы поверили, пришлось пожертвовать. Я обойдусь без него.
Ее спутник наступил на что-то живое, споткнулся, ойкнул.
- Не трясись, там был просто паучонок. Хуже, если мы наткнемся на Детей Шершня. От них моей защиты может не хватить.
Они молча ступали по бетону, не страшась обесточенных рельсов.
- Зачем же ты притворялась? - просто спросил Сомм.
- У нас есть тотализатор. Букмекеры. Попросту говоря, я поспорила, что выберусь к вам на сафари максимально беззащитной.
- Но как тебя сбили?
- Меня? Этот мерин? Изобразить крушение было легко. Ваш конек умеет только хвостом слепней сбивать, и то если они доступного размера.
- Что такое сафари?
- Потом расскажу. Как тебя звать?
- Сомм.
- Мы позже выясним, как на самом деле.
- Я сын Сома. А тебя?
- Планета Путина, - ответила самка, все прихорашиваясь на ходу. - Скоро мы доберемся до бокового отсека. За ним уже начинаются Коридоры Власти. Их штуки по четыре на каждом перегоне.
- Что такое перегон?
- Неважно. Здесь же ездили поезда. Это промежуток между станциями. Так называются ваши Этажи.
- И не была ранена совсем?
- Совсем.
- Значит, ты выиграла, - констатировал Сомм. - Что ты за это получишь?
- О, нечто крайне редкое. Практически недостижимое. Отсек уже близко, иди сюда.
Они приблизились к вогнутой стене с ошметками кабелей и обломками труб. Почему-то включился слабый свет, обоих стало видно.
- Засекут же, - прошептал Сомм.
- Нет. Я делаю так, что другим нас не видно и не слышно. Мой спор еще далеко не закончен, главное - впереди. Правда, мне придется здорово отравиться - но ничего, подлечусь Это займет не больше часа.
Сомм понятия не имел, сколько это времени - час. Но смекнул, что немного.
- Почему вы произносите неправильно - "Сус", а не "Иисус"? - осведомилась Планета Путина. - У вас же была Библия, в ней написано верно.
-У нас была книга Соома, а нам трудно произносить двойное "и".
- Иная буква дорогого стоит, - заметила самка. - Аврам и Авраам, например. Или Исак и Исаак. Сом читал вам об этом?
- Там половина выдрана была, - буркнул Сомм. Он удивлялся, с какой все большей легкостью, непринужденностью и даже дружески общается с коварной Почвенницей.
- Никакого гипноза, - пообещала та уже полностью непонятно. - Все натуральнее некуда. Видишь?
Она указала на серебристую змейку, тянувшуюся по ее одежде от горла до паха.
- А наверху язычок. Потяни его вниз. Только медленно. Я включу запись.
Какую запись?
- У вас любовь бывает? - спросила Путина.
Стало вдруг жарче.
- Мы любим Суса и Сома, - ответил Сомм.
- Ах, чтоб тебя, - раздосадовалась она. - Я про другую. Может быть, к жеребцам и бакланам? Или между собой?
- Между собой случается, - выпалил он. - А про таких я и знать не хочу.
- Отлично, - улыбнулась Планета. - Но я-то тебе нравлюсь? Тяни за язычок.
Сомм неожиданно признался себе, что да, она ему нравится. Это было немыслимо, противоестественно, кощунство и святотатство, но его к ней тянуло. Он вспомнил про Сому. Вот приблизительно так. Нет, сильнее.
Шов на Планете Путина разошелся, и вывалились два мягких горба с розовыми пупырышками по центру. Сомм ничего подобного в жизни не видел.
- Потрогай, - приказала она.
Он послушался, и сомодел стремительно прыгнул вверх. Планета стянула остатки комбинезона. На ней не было ни шерстинки, ни чешуйки. Только гладкая поверхность без наростов и нарывов, без шрамов и лишаев. Встречались только редкие бурые пятнышки, которые чуть успокоили Сомма: хоть что-то неладно.
- Разденься сам, - велела Планета.
На Сомме было лишь Махогу ведомо, что: какое-то тряпье, подпоясанное разорванными и заново связанными кушаками. Не пояса, а гирлянды. Он взялся сперва за одно, потом за другое.
- Живее. Смотри на меня и не тяни.
Он кое-как стянул с себя все это убожество.
- Сунь мне руку между ног.
- Я тебя пораню, у меня почти плавник.
- Суй!
Он осторожно сунул.
- Чувствуешь, какая я мокрая?
В Соме, когда там прятались, бывало влажнее, но в Планете - намного приятнее. Сомодел, не спросив разрешения, чуть разделился. Из багрового отверстия потянулись клейкие белесые нити. Они приставали к шпалам.
- Это потому что я хочу тебя. Я захотела тебя сразу, как только ты пришел мне на помощь.
Его? В чешуйчатой коросте, с рыбьим хребтом, пучеглазого, сплошь в перепонках и бородавках? Она возжелала Сомма-недоумка? Правда, чем дальше заходило дело, тем меньше он себя таковым ощущал. И речь изменилась уже заметно. Он словно умнел рядом с нею.
- А усы-то, - восторженно проговорила Планета и поочередно, а после - вместе - обсосала оба.
Усы-то пока были просто смех.
- Целуй меня, осетр, - продолжила распоряжаться Путина. - Мне нравится запах рыбы. Обнимай.
Сомм неуклюже приложился к ней тонкими губами, стараясь не поцарапать, но она единым засосом втянула в себя всю целиком его острозубую ротовую полость. Проникла языком в глотку так, что пищевод сократился; затем - в гортань, едва не задушив - Сомм забился в кашле, и его колкие объятия поневоле становились все крепче и жарче. На безупречной коже Планеты выступили кровавые капли.
- Поверни меня задом, - приказала она. - И войди. Только не надо торопиться, а то паёк у вас тут не особенно богатый. Выбор, я имею в виду, невелик. Знаешь, почему я все это делаю?
- Нет.
- Потому что я тебя полюбила. Первого в жизни. Тут не важно, ты урод или красавец. Главное в душе.
Она уперлась ладонями в драные шланги, пригнулась и широко развела ноги. Сомм осторожно вошел и едва не взорвался. Стало нестерпимо скользко, сомодел как бы дотягивался до маковки черепа, и Сомм боялся лопнуть.
- Не спеши, - наставляла Планета Путина. - За грудь, если боишься не выдержать, не хватайся. И за бока. Вообще не прикасайся ко мне, только тихо двигайся взад и вперед.
- Я тебя тоже полюбил, - глупо пробормотал Сомм. Он сказал правду, хотя всего лишь хотел отвлечься.
- Это очень хорошо. Теперь вставь выше. Откуда опорожняются. Только ненадолго, там туго, и ты сорвешься.
Это оказалось самым трудным, но сильный рыбьим духом Сом совладал и с этим.
- А если родятся дети? - спросил он только с тем, чтобы снова отвлечься.
- Они не родятся, - возразила Планета. - Давай мне его сюда, в рот. Родится кал, как и положено разумным существам.
Сомодел, сомородный орган, хоронился в забрюшинном пространстве и умел выдвигаться на половину локтя Почвенника. Уже без чешуек, откровенно мясной, он с трудом поместился у Планеты во рту.
- Ну и ну, - промычала Путина. Поспешно шевельнув языком, она извергла из Сомма пол-литра жидкости, сильно отдававшей лососевой икрой. - А запах рыбьего жира обожаю с детства. Сегодня диета, - обронила Планета непонятное слово.
- Болт у тебя будь здоров, - продолжила она, одеваясь. Опустошенный и влюбленный Сомм стоял дурак дураком. Заметив это, Планета перестала быть вульгарной, помогла ему замотаться в тряпье и ласково взяла за руку.
- Вон там отсек, - показала она.
Чуть видная, сливавшаяся со стенкой округлая дверь с кодовым замком и поворотной, как у сейфа, ручкой. Высокое напряжение. Табличка - череп с костями неизвестного существа. Четыре титановые ступеньки. Решетчатые. Без перил.
6
- Меня-то, такую рожу, хоть не сразу сожгут? - не выдержал Сомм.
- Что ты! - рассмеялась Планета Путина. - Тебя там только и ждут. Гейзер Чуркиной просто не терпится на тебя посмотреть. И не только, - добавила она со значением.
И Сомм неожиданно осознал, что навсегда расстается со всем - Сомом, односельчанами, лучевой нагрузкой, взорванным городом. С лесом, местами необъяснимо вечнозеленым, где водились невиданные существа. С Жеребцами, Орланами, Ветрунами, Змееглавцами и Шатунами. С вечным, но уже въевшимся в измененные клетки морозом. Вероятно, с непрошибаемой тьмой и снегом. Кострами, водой, налетами Почвенников. Россказни старости он уже потерял. Стало жаль всего этого - извращенной тоской по гнусному, но привычному. И только вскипевшая в Сомме любовь не дала ему повернуть назад, пренебрегая Детьми Котов и Крыс.
Путина прошлась пальцами по невидимым, утопленным кнопкам. Щелкнула ручка. За дверью оказался широкий люк, который поехал назад, как оконечность толстого стержня, а тот тонул где-то в глубинах горных пород. Пространство освобождалось. Вспыхнул теплый свет - домашний, сказал бы Сомм, знай он, как тот выглядит. Сомм почему-то ждал мертвящего, белого. Сбоку растворилась дверца, сливавшаяся со стеной.
- Вот и вы, наконец-то!
Распростерши объятия, вошел благообразный пожилой человек в обтягивающем белоснежном трико. Одежда была увешана коробочками, линзами, проводками. Пухлые кисти были упрятаны в медицинские перчатки.
"Лекарь", - почему-то сообразил Сомм.
Но ошибся.
- Преподобный Космос Гундяев, - представился вошедший. - Исповедник и пастырь данного сектора Бункера.
Сомм промолчал, глядя непонимающе.
Космос сделал широкий круговой жест рукой.
- Все, что построено под землей, называется Бункером, и это один из его секторов. Эй, голуби мои сладкие!- призвал он, заметив, что Путина и Сомм чересчур неприкрыто себя ощупывают. - Прошу вас не здесь. У вас будет достаточно места для грешных утех.
- Ты не пострадала, моя милая? - заботливо обратился к Планете преподобный.
- Ни капли. Было забавно, когда меня вознамерились съесть кошки.
Гундяев не развеселился.
- Это не дело. В следующий раз надо снабдить их кошачьим кормом. У нас тоже водятся кошки, - пояснил он Сомму. - Только они совершенно обыкновенные и бесподобно мурчат, если чесать за ушком. У нас в своем роде Ноев ковчег. Здесь сохранилась вся нормальная живность, какую удалось уберечь. Она живет в зоопарке. Тебе ведь известно про Ноя?
- У их старосты была Библия, - сказала Планета Путина. - Сшитая невесть из чего.
- Ты ее выбросила, - с горечью напомнил Сомм.
- Я никогда ничего зря не выбрасываю, - возразила та и вынула фолиант из межъягодичного пространства, где, Сомм мог поклясться, минутами раньше было просторно и пусто. - Но старосте не повезло. Он угодил под резак вместе с Детьми Котов.
- Все мы возляжем под этот резак, - кротко утешил ее Космос. - Так что же: там есть про Ноев ковчег?
- Немного есть, - сказал Сомм.
- А еще?
Преподобный взял Библию и принялся ее листать.
- Да, чего тут только не найдешь, - пробормотал он сдавленно, но, как почудилось Сомму, с одобрением. И вклеено, и дописано... Вот это, например.
Он начал читать. За сильно попорченным временем рассказом о целовании Суса шло следующее, начертанное на другой бумаге и другими буквами:
"Василий Сталин исступленно гвоздал каблуком извивающегося жовто-блакитного червя.
"Ахррр! Ахррр!" - рычал Василий. Слов у него не осталось.
Уже довольно давно на мир пала тьма. Но не совсем. Еще сохранились отдельные люди, которым было дорого дорогое.
За спиной у Василия расцвел ядерный гриб.
"Уходим", - молвил старец Дристобор, творя дезактивирующую молитву..."
Это был древний и темный по смыслу фрагмент, восходивший еще, быть может, к досусовым временам. Соом не понимал его и видел в нем описание чудес, произошедших сразу по возвращении Суса, которое по чьей-то непонятливости переместилось из конца книги в ее середину.
Космос пытливо всмотрелся в Планету.
- С ним-то ясно, - произнес он. - Ну, а ты? Ты сумела в него влюбиться?
- Истинно реку тебе, отче, - ответила та, что - да. Он совершил для меня подвиг, пришел мне на выручку. Нес меня. У него такой... такой многообещающий уд...
- Вас проверят на полиграфе, - предупредил Гундяев. - Это условие пари. Возьмут анализы, определят гормональный состав. Но я рад за тебя, дочь моя. Запись уже достаточно убедила меня в твоей искренности. Ты обрела нечто дорогое и важное, ценное для тебя лично.
- Да уж не Ракете Рогозину давать, - усмехнулась Путина. - Там такие жабры... если поиграть в них кончиками пальцев, но перед этим подстричь неровно ногти..
- Избавь, - отмахнулся преподобный. - Я тоже слаб и рискую соблазниться.
- И что? В соблазне же подвиг.
- Да, но годы гнетут меня... А искушения множатся в угоду Махогу. Сейчас, мой дорогой... я не ошибся - Сомм? вам устроят маленькую экскурсию.
Странно, но тот его понял.
- - Конечно, экспозиция будет скромна, всего не обойти и за нашу долгую жизнь, но кое-что я вам покажу как лицо духовное и ответственное за развитие юноши в правильном направлении. Мы начнем с галереи портретов - живописных, фотографических, стереоскопических, восковых. Увидим посмертные маски основателей Бункера, если от тех хоть что-то осталось. Но для начала вам, разумеется, придется привести себя в порядок. Планета!
- Да, преподобный? - присела в реверансе Путина.
- А вам, - спохватился Космос, - не режут слух наши имена. "Планета", например. Ведь это не имя, это наименование небесного тела.
- Да нет, - пожал плечами Сомм. - Мы ведь тоже разные Бобры, Сомы, Вепри, Лоси. Каждому свое. По ранжиру, - добавил он совершенно невозможное для себя слово.
- У нас элементы телепатического обучения. Да, у каждого своя стезя, каждому - по заслугам, свое. "Jedem das Seine" - так было начертано на вратах одного древнего учреждения. Между прочим, не бессмысленная фраза.
- Что такое сафари? - спросил Сомм.
- После, мой мальчик, после. Чтобы усвоить это, понадобится некоторое духовное просвещение. Будь любезна, Планета, отведи Сомма поочередно в дезактивационную - мытья вам вместе, так что можете немного развлечься. Потом - под сканер и в лабораторию. Генетическую - обязательно. И в душ, само собой! Там тоже будет возможность снять напряжение. Потом Сомма должным образом переоденут, и мы перейдем к делу. Любишь его? - вдруг свирепо осклабился он.
- Люблю, - без запинки ответила Планета Путина. - С первого взгляда.
- Большая редкость, но случается. А ты ее? - Гундяев вперил в Сомма взгляд, какой тот видел только у Орланов.
- Больше себя самого.
- Фантастическая удача, неслучайное пари. Я верю вам, молодые люди, но проверю. Давайте же начнем.
Он что-то произнес в пустоту, и разошлись новые двери. Впереди протянулся коридор с обещанными снимками, картинами и изваяниями.
- Бункеров тьма, - словоохотливо поделился Космос, шагнув за порог. - По возможности они соединены. Их строили еще во времена Второй войны, снабжая всем необходимым на многие годы вперед. С приходом к власти пращура твоей возлюбленной строительство резко ускорилось и приняло международный характер. Его обсуждали на разных - саммитах...
-?... - еще не понял Сомм.
- Высоких встречах, собраниях. Великих Семерок, Восьмерок, Четверок, Двадцаток. В том числе и тет-а-тет.
- А?
- Наедине друг с другом. Идемте же, друзья. Вот статуя предка нашей Планеты, который по праву считается одним из главных создателей данного Бункера.
И Сомм уставился на золотую носатую и лысую фигуру, стоявшую на персидском коврике босиком и в кимоно, руки в боки. Обнаженная грудь, маленькие круглые глазки, чем-то похожие на соммовы. Сходства с Планетой не было ни малейшего, и он об этом сказал.
- Прошла тьма веков, - пожал плечами Гундяев. - Мы все утратили внешнее сходство с пращурами. Правда, в некоторых угадываются дорогие черты.
Коридор был пуст. Очевидно, здесь никого не боялись и в случае чего распыляли потайными орудиями. А может быть, выстреливали сильнодействующими средствами или как-нибудь быстро сводили с ума.
Сомм, Космос и Планета были одни.
- Почему у нее такое необычное имя? - спросил Сомм.
- В согласии с величием Махога вообще. Здесь во всем отражается нечто мощное, разрушительное, грозно, ну или уж слишком заметное, выдающееся. Мой предок якобы поклонялся человеку-Сусу, однако я служу Махогу и Сатане, а потому зовусь Космосом, ибо он бескраен. Планета грандиозна и прекрасна. Она планета вся. Все потомки первых колонистов выбрали себе яркие, зачастую пламенные имена. А вы по собственной воле нареклись Сомами и Вепрями. Вы - твари, мы - конструкторы. Но начнем же обход.
7
Коридор оказался не настолько безлюдным. Статуя лидера была необоснованно велика, и за ней прятались Почва Ле Пен и Спутник Гагарин. Оба румяные, мускулистые, загорелые они неожиданно выскочили и заключили Планету Путина в объятия. Космос Гундяев взирал на эту шалость добродушно.
- Вернулась! Цела! - закричали они хором.
- А Сомм-то каков! - порадовался Спутник. - Прямо лягушонок в коробчонке!
- Не смей! - Планета показала ему кулак.
- Ну, теперь мы тоже на такое же сафари. Теперь нас не удержать. И сразу же - диаконский чин: слышите, Космос?
- Да поспоспешествую, - отозвался тот, оглаживая бородку.
- Почему на такое же? - спросил Сомм, на сей раз уточнив вопрос.
- Потому что любовь же у вас. - Ле Пен сверкнула лазоревыми глазами.
Гундяев решил уступить.
- Во все времена молодежи нравилось поохотиться, - улыбнулся он. - Я вижу в этом обычный спорт.
- А того, что мы люди - не видите? - сдерзил Сомм.
- Это не совсем так. Проповедь будет дальше, но считай, что отчасти она уже началась. Вы сами причислили себя к рептилиям, земноводным, пернатым, парно- и непарнокопытным. К ежам и страусам, которые скачут в запустении. Даже к бактериям и амебам. Некоторых мы сохраняем для изучения. Между прочим, мы собираемся вскрыть вашего Сома. Напластовать его, ибо он похож на древо, по годовым кольцам которого можно кое-что выяснить об истории мира. "Не все мы умрем, но все мы изменимся", - примерно так сказал ваш апостол. И да, под Сусом умерли не все, но изменились основательно - я бы даже выразился: капитально. А мы, как видите, сберегли даже старую речь. И славьте вашего Суса за обретение ваших истинных обличий - гиен и крокодилов. Потому на вас и охотятся. Благо мы обитаем в Геенне. Мы не меняемся, мы закаляемся.
- Ты дашь его мне? - спросила у Путиной Почва, кивнув на Сомма.
- Конечно,
Ответ поразил его. Сомм и помыслить не мог разделить нежданное чувство.
- А мне? - взметнулся Гагарин. - Вы так уже делали?
Почва и Спутник легли у ног статуи валетом и принялись остервенело раздеваться, помогая себе белоснежными зубами.
- Но не здесь же, - остановил их Космос. - Не перед ликами предков. Хотя, впоследствии возможно... - О чем-то поразмыслив, он заметил: - Впрочем, я допустил неточность. Мы тоже изменились: стали здоровее, сильнее, живем сотни лет, ежеминутно готовы к соитию. А наши имена! Вспомните свои и оцените наши: Восток Иванов. Магма Чаплина. Мантия Ельцина. Вулкан Медведев. Ядро Трамп. Чернозем Михалков. Пламень Асад. Марид Хусейн. Чем Кем Им. Астероид Фюрер. Девочки Геббельсы - Пояс Астероидов, среди них есть Церера, Ганимед, Каллисто... Все они некогда умерли, но сохранился годный генетический материал... Наша гордость - сиамский близнец Ленин-Сталин. Похотлив, как морская свинка. Имеется Буря Кобзон - поговаривают, что еще тот самый, живой и настоящий. Орбита Меркель. Архипелаг Обама. Ракета Рогозина. Метеор Эрдоган. Пламень Каддафи. Уран бен Ладен. Да можно без конца продолжать... Нас нарекли звучно и гордо. Идемте, почтим их великих предков.
Все четверо двинулись по коридору.
Сомм в этой экспозиции не знал никого. Староста не называл ни одного имени. На месте Ракеты Рогозина вообще висела пустая рамка.
- На реставрации, - почему-то смутился Гундяев.
- А как вы поступаете с теми, кого не сберегаете для изучения? - осведомился Сомм.
- Травим их, как и положено на сафари, - удивился вопросу Спутник. - Поверхность тоже не лишена интереса. На для нас сразу и заповедник, и аттракцион.
- Что такое аттракцион?
- Каруселя с лошадками, - издевательски объяснила Почва. - Спутник, я уже мокрая. Я хочу его, тебя. Я хочу всех.
Со стен смотрели незнакомые лица: востроносое, с кубической головой - карликовый прародитель Вулкана, в парике, кто-то с железным ломом в заднепроходном отверстии, еще один - в петле на шее, жирный очкарик в кителе, рыжий клоун, ушастый негр и даже для Сомма страшная, как смерть, бабища. Гипсовая старушка, закутанная в шаль и в простеньком платье. Зловещая харя в чалме. Брод, пересекаемый полуголым Лидером на Жеребце. Снова Лидер, и вот он целует рыбу? а дальше - поит лосиху из бутылочки. А еще дальше наряжен Орланом и собирается крутить педали допотопного летательного устройства.
...Вчетвером обходили они галереи и холлы, библиотеки и закрома, чайные комнаты и кухни. Космос Гундяев степенно вышагивал впереди. Там уже попадались люди в чистых и светлых одеждах, но в основном - нагишом. Сомм плелся сзади, испытывая непонятный стыд. Наверху он с чем только не сталкивался - и с естественными отправлениями где и куда придется, и со спешными, хищными совокуплениями в неподходящих местах. Как-то раз всем селением отымели дружно даже Сома. Потехи ради. Отец, но как не подшутить над Отцом? Надели деревянные маски (а ну как признает) с длинными трубками, зашли на глубину. Сом остался равнодушен. За тысячу лет с ним чего не случалось - то же самое, например, но в исполнении плотоядной касатки, которую сам Сатана знает, как, занесло в мирные воды, и она решила потешиться перед тем, как в странном выброситься на сушу. Однажды приладился гигантский десятиног, этот докучал Сому долго. А деревенщина была ему безразлична.
Иногда попадались лабораторные помещения с полупрозрачными дверьми. За ними копошились над чем-то Почвенники в салатного цвета робах. Туда экскурсию не пускали.
Холлы и обеденные залы подавляли роскошью: диванами, скажем, и креслами из натуральной кожи. Почва Ле Пен указала на богато расшитый пуфик:
- Вот эту вещицу я лично набила мехом ваших Котов. Сафари лет восемь назад... И обтянула шкурой Жеребца, а шила нитками из бобровой шерсти...
Стены мерно гудели, в них струилась некая энергия.
- Уже и не атомная, - заметил Космос, правильно оценив взгляд Сомма. - Теперь есть новая. Она извлекается из абсолютного вакуума. Ведомо ли тебе, что есть вакуум? Полное ничто. Источник нашего благоденствия. Вотчина Сатаны.
Шкафы ломились от напитков и настоящих книг, почти не похожих на Библию Соома. Все без зазоринки, едва ли читанные и многие, вероятно, с неразрезанными листами. Все старинные и в то же время новенькие. Повсюду тяжелые шторы-портьеры, пускай и без окон. Система перископов.
- Любим мы старину, - повинился Космос. - Нынче кнопку нажмешь и видишь, как в вашей проруби всякая нежить плещется. А это все-таки перископ. Вот сей - с затопленной подводной лодки. Подлатали, естественно. Отчистили.
Везде со стен мертво смотрели головы Жеребцов, Сомов, Вепрей, Волков и даже половина мамонтовой.
- Этого я завалил, - гордо сообщил Спутник Гагарин. - Вообрази - народился откуда-то в новом оледенении.
Сомм молча рассматривал добытые на сафари трофеи, сам ощущающий себя добычей мелкой и не заслуживающей отдельного охотничьего десанта на поверхность. Он хорошо помнил эти вылазки: безлунная ночь, прожженная прожекторами. Пылающие Дети Сома, иных волокут в землеходы. Сальные буры вывинчиваются из-под снега, словно кроты; ложатся на курс, не имея крыльев. Идет оглушительная пальба. Гагарин отвел Сомма в оружейную и показал, из чего именно: Сомм обнаружил пистолеты, карабины, гранатометы - тоже явно древние, но в отменном состоянии. Нашлись даже арбалеты и луки со стрелами. Под стеклами стендов хранились капсулы с отравленными иглами и шприцы дальнего боя с усыпляющим действием.
- Вот этот мамонт, - все не мог успокоиться Спутник. - Я и пулей его, и лазерным резаком. Хобот - в сторону! Бивню - напополам. Да еще гранату под хвост - ни махога! Бредет себе тупарем и только сверкает красными глазками. Я подпалил ему шкуру - шерсть у него, знаешь, густая и длинная. Буквально опустошил огнемет. Пустое! Голый, а топает. Тогда я его загарпунил, - Гагарин показал на себе, ткнув пальцем в затылочную ямку.
- Господа! - прервал их Гундяев. - Дальше у нас банные комплексы и любострастные покои. Ты, Сомм, еще побываешь в них. А вот и Церера!
Совсем молоденькая, в салатной форме Церера Геббельс, подбежала к нему с распечаткой. Космос прочел.
- Все с тобой ясно, - сказал он. - Проверили твою кровь. Ты из Раздеваевых, а зовут Николаем. У вас в деревне одни Николаи и жили, так что не ошибусь.
- Какая заманчивая фамилия, - похвалила Почва.
- В покоях и комплексах, - продолжил преподобный, - участвуют не только дети Махога - "Магога", кстати если правильно, но и специально обученные особи ваших видов. Многие предпочитают, тем более в структуре древних БДСМ и дао-практик.
Сомм по-прежнему пребывал в замешательстве. Ему не хотелось делиться с Планетой ни с кем. Ей, судя по ее взгляду - тоже.
- Голуби, - умилился Гундяев. - Истинные агнцы! Пожалуйте в трапезную, чада мои!
8
Трапезная представляла собой огромный зал под средневековую старину, выдолбленный в каменной породе. Вообще, отмечалось смешение стилей - налицо была самая оголтелая эклектика. Деревянные балки, какие-то жернова, снова тяжелые шторы, абстрактная живопись на стенах пополам с черепами особенно ценных трофеев; истертые, простреленные и неизвестно чьи знамена; полые рыцарские доспехи, полые железные кони. Деревенские скамьи вперемежку с бархатными креслами; сам же дубовый стол был покрыт гобеленом с изображением подземного десанта. Во главе возвышался самый настоящий трон. Пылал камин, ноги утопали в коврах. Люстра, казалось, была рассчитана на тысячу свечей, но и простые свечи горели в золотых и серебряных подсвечниках и на столе среди блюд, и по углам. Барокко и рококо, классицизм и модерн, постмодерн и голографические сценки из жизни фантастических существ. Несколько подлинных полотен Рембрандта и Рубенса, повсеместно - Дали и нарочно увеличенные репродукции Босха. Античные статуи без рук, носов, ушей, целых голов и гениталий. Все собравшиеся разместились в согласии с личными вкусами. Кресло, казалось, предназначалось Путиной как главной наследнице, но сел там Гундяев. Он сразу же встал и ударил драгоценным крестом о фарфоровую тарелку:
- Чада мои! Обычно мы произносим молитвы и проповеди, а уж потом вкушаем пищу. Но сегодня все будет наоборот. Ибо еда здесь единственная услада, не считая ваших проказ под скатертью, однако нынче нам предстоит нечто новое. Призываю вас поберечь силы. Проповедь прозвучит в конце. У нас гость. Мы вкратце познакомили его с обычаями здешнего существования, но не открыли предназначения...
Планета Путина и Николай Раздеваев, уже испытанные полиграфом, уселись на другом конце стола.
Им сразу положили какие-то диковинные кушанья. Прислуживали затянутые в ливреи дети Суса, доставленные сверху и вышколенные предельно: Дети Орланов, Бобров, Вепрей, Котов и Волков, а также множество других. Особо одаренные насекомые величиной кто с голову, кто с кулак жужжали классические мелодии, мешая их с фанком, панком, рэпом и попом. Им аккомпанировала группа гориллообразных сусовцев - пианино, флейта, виолончель, ударные, контрабас, арфа и акустическая гитара. Цилиндры, полосатые костюмы, лакированные ботинки, сигары в кривых зубах.
Раздеваев повертел двузубой вилкой. Лакей немедленно нацепил на нее нечто раскаленное и шипучее.
Разлили напитки: как полагается, начали с шампанского, а затем перешли на пиво, виски, вино, текилу и дымящиеся коктейли неизвестного состава. Воскурились кальяны. Рыжий клоун - Ядро Трамп - и седоусый Архипелаг Михалков рассекли бритвочками кокаиновые дорожки. Мантия Ельцина сунула под шаль десятикубовый шприц. Астероид Фюрер закурил простенькую трубку, которой уже давно подпалил белоснежные усы.
- Ибо у нас любовь, - продолжил Гундяев, - причем настоящая, взаимная и пылкая, что превосходит условия всякого пари...
- Что это? - Николай ткнул пальцем в тарелку, обратившись к лакею-лосю.
- Соммус, - вкрадчиво пробасил сохатый.
Соммус был еще жив и если не трепыхался, то чуть подрагивал.
- О, дай кусить, -попросила Планета.
- Он презанятно жарился, - хором сообщили насыщавшиеся рядом Пояс Астероидов - девочки Церера и Ганимед Геббельс. - Боббер отрубил ему голову и бросил остальное на сковороду, а тот встал на хвост и начал раскачиваться...
Космос услышал.
- Эффект децеребрационной ригидности. Любое живое существо, если его обезглавить, теряет контроль над спинным мозгом. Вот Соммус и встал.
- А если бы его повесили, - добавил Удар бен Ладен, - он бы обделался.
- И кончил, - подхватила Почва. - Вот почему я люблю посильнее душить - но не всегда насмерть.
- Отложите ваши приборы, чада, - распорядился преподобный, избавив Сомма-Раздеваева от немедленной расправы, потому что Николай либо отказался бы вкусить еще не упокоенного Соммуса, либо не дал откусить Планете, либо его бы вырвало прямо в тарелку, а то и все скопом. И что было хуже по отдельности - Сус весть. - Мы приступаем к повторению Основы Основ. А потому - оглядитесь и присмотритесь.
Раздеваев медленно обвел взглядом зал. Неожиданно до него дошло, что стол находится в центре ворсистого круга, который вшит в середку огромной пятиконечной звезды. Похоже на стекловолокно. Люстра немного пригасла. Потянуло ладаном. Староста утверждал, что черти - а Сомм, несомненно, очутился в самом капище Сатаны - не выносят ладана. Получалось, что тот заблуждался.
Пламень Каддафи звучно выпустил газы. Звякнул притороченный к поясу лом, который он носил вместо шпаги как символ и память о предке.
- Христианство - воплощенная воля Создателя! - прогремел Космос, и по залу разнеслось эхо его благодатных слов. - А также - ее попрание! Это не мои слова. Так утверждал древний японский литератор Эндо. И почему, вы спросите?
- Мы не спросим, - подала голос щекастая Магма Чаплина. Она чавкала головой, в которой угадывался старый приятель Сомма Осом. - Мы давно в курсе.
- Но я отвечу, - возразил преподобный, - дабы в присутствии Детей Магога просветить несведущую душу. Вы поддержите меня, и он уверует. Главное в учении их Суса то, что все - можно! От этого произошли великие искажения и подмена. Сус представился Богом и объявил, что берет на себя грехи человечества. После тотального греха Бога любой другой не только манит, но становится обязательным. Ибо, как выразился он сам, кто хочет душу свою спасти, тот ее потеряет, ибо возомнит себя высшим. Кто без греха - пусть бросит камень. Сус не бросил ни в кого.
Раздеваев слушал нехотя, но признавал, что Гундяев во много повторяет поучения старосты. Планета Путина ласкала его под скатертью, на которой начали проступать каббалистические знаки. Дрогнули свечи.
- Разгневался - уже убил, учил нас Иисус, - напомнил преподобный. - Это смертный грех, запрещенный Отцом. Испытал вожделение - уже прелюбодействовал. Но из этого вытекает, что подобное недостижимо! Эти заповеди невозможно выполнить. А потому - можно!!
Второе "можно" превратилось в громовой раскат. Ганимед Геббельс намочила кружевные трусики.
- Сатана - глубоко под землей, он скован на тысячу лет. По Божьим меркам это миллиарды. А Иисус среди нас, он неприметен, ибо ужасен и отвратителен, как мы. Он - Бог отверженных.
Раздеваев подумал, что присутствующие не сильно напоминают отверженных. Но стал внимать дальше. Все это каким-то образом относилось лично к нему. Сиамские близнецы запустили все двадцать пальцев в вазу с конфетами в форме бомбочек. Одна рука Сталина работала плоховата, и брат захватил больше.
- Итак, если можно все, поскольку Бог самоустранился и его нет, то здесь, внизу, где сокрыт Сатана, все живут именно по Христу! Но по фигуре и грех. По Сеньке и шапка! Поэтому - Юда. Поэтому - целование, предательство, самоубийство; поэтому он вернул церковникам деньги. Иисус совершил величайший в истории грех, сперва наставив Юду, а после заменив его собой. И за это Иисуса оставил Бог, и он сошел в ад. Сатана до этого не додумался. Он же всего лишь ангел, пускай и высший. Он подчиняется Божеству. Он искушал тем, чем владел - земною властью. Но он не дошел до крайнего греха, и за людей пострадал Юда. Это Юде положено фигурировать на кресте, - и Космос высоко воздел свой. - Это Юде, искупителю человечества, нам подобает поклоняться! Он покончил с собой, и это грех величайший!
Мохнатая звезда засветилась, окрасила помещение в цвет красного фонаря.
- Страшнее Сусова? - осведомился Вулкан-лилипут.
Гундяев извлек платок и промокнул слезу.
- Сус тоже покончил с собой, хотя и необычным способом. Но Сус любил Юду, вот что важно. И предал его, принудив предать себя. Он поругал любовь!
Планета Путина напряглась.
- Мы все поздравляем тебя с подвигом, Планета, - обратился к ней преподобный. - Ты соткала любовь, готовую к жертве. Вот! Берите с нее пример, горе-охотники! Вы реактивные нетопыри, а не служители Магога! Вам наплевать и на Суса, и на Сатану! Ты, Фюрер, сократился и деградировал до Астероида! А ты, Кем Чем Им, умеешь только расстреливать своих солдат, которые забывают отдать тебе честь!
- Воинское приветствие, - с улыбкой поправил его Кем Чем Им. - Честь они мне отдали все.
- Да, это похвально, - согласился Космос. - Но где здесь любовь? Или был некий фельдфебель, особенно тебе милый? Ты приготовил из него рагу?
Сомм, уже давно не дурак, склонился к Путиной. Он понял, что его ждет.
- Зачем ты влюбила меня - понятно. Но что ты сделаешь с собой?
- Ничего, - беззаботно улыбнулась Планета. - Разве ты не понял? Можно все.
- Во имя мученика Юды и грешника Суса - разоблачаемся! - гаркнул Космос. - Раздеваемся все! Прямо здесь!
Звезда засияла ярче. Люстра погасла почти совсем.
- Мы приветствуем содомию, - подмигнул Сомму Спутник Гагарин.
- Иисус нам простит что угодно, - подхватили Восток и Ядро.
9
Жабры Сомму запечатали растопленным барсучьим жиром. Невидимый механизм привел в движение стол, который стремительно встал стоймя. Блюда высыпались в звезду. Выдвинувшиеся боковины превратили его в перевернутый крест. Спутник, Астероид, Планета и Кем Чем Им взялись за костыли. Сзади с грохотом опустилась доска, открывшая доступ к сокровенному месту Сомма. Костыли были музейные, паровозных времен; их вколотили в запястья и скрещенные лодыжки. Чернозем Михалков принес электрический венец, не позволявший забыться. Для чешуи приготовили простенький картофельный нож, а крошка Каллисто принесла еще мелкую терку.
- Бункер продержится миллионы лет, - приговаривал Космос, расхаживая вокруг. - Знали бы вы, сколько средств употребил на его строительство Лидер! Сколько баррелей нефти буквально отправилось обратно под землю! С годами этим Бункером станет вся внутренность земного шара. С такой, как у нас, медицинской наукой - глядишь, и доживем!
- Вы будете воевать с другими, - прохрипел Николай Раздеваев.
- Обязательно, - кивнул Гундяев. - И каждое чадо Магога готово к бою.
Планета Путина провела по лицу Сомма теркой.
- Больно, милый? - шепнула она.
- Да, - кивнул он.
- А мне - нет, - зааплодировала она. - Это все потому, что мой грех особенный. Я нашла тебя, привела, приварила к себе... и все от чистого сердца. Терки мне будет мало.
- Когда наступит срок, Планета, мы сочиним что-нибудь исключительное, - пообещал Гундяев.
Пламень Асад, Метеор Эрдоган и Уран бен Ладен уже выстроились в очередь.
- Рыбу вываливают в муке, - Чернозем приволок ведерко с негашеной известью. Пояс Астероидов, руководимый Почвой, Орбитой и Магмой приготовили медикаменты.
Подтягивались и новые - Сатурн Менгеле, Пекло Кастро, Вельзевул Горбачев, Хаос Трумэн...
Наконец, Раздеваев заголосил от боли, но не знал, какому Отцу пожаловаться за то, что покинул.
Срезали плавники. Кем Чем Иму разрешили употребить их сырыми.
Потом Планета Путина подошла близко-близко и выдавила Раздеваеву глаза. Спутник метнулся слизнуть один. Почва неожиданно разочаровалась в Сомме и переключилась на послушную Мантию. Близнецы предпочли друг друга. Вскоре все до единого были обнажены. Сукровица Бокасса уже обгладывал пальцы ног Сомма, далеко вытягивая прочные перепонки и вырывая их с трестом.
Свет вокруг разгорался.
Раздеваев оставался в центре внимания, но многие занялись и друг другом. Над камином начал медленно проступать скорбный лик Суса - таким его видел Сомм в Библии старосты. Кто-то вклеил туда любительское изображение. С потолка закапали тяжелые теплые капли.
- Слезы Богоматери, - благоговейно откомментировал Космос. - Не беспокойтесь, ливня не будет и нас не зальет.
Его же щеки вдруг принялись мироточить. Дамы спешили слизнуть и запить шабли.
Под стол поставили жаровню.
- Пляши! - заревел хор. - Пляши, цветок планетарного сердца!
Истерзанный Николай Раздеваев начал производить неуклюжие телодвижения.
- Не так! Сокращайся, земноводное! Муравейник этой жабе, да не рассыпьте по пути!
- Все, все это можно, - беззвучно бормотал Раздеваев.
- Да, чадо, - подтвердил преподобный. - Бейте его.
Сомма взялись бить и хлестать - палками, многохвостными плетками. Притащили огромный страпон, вымазанный в горчице; в рот по самые гланды забили кляп.
- Что-то губы твои тонки, - заметила Ле Пен, отвлекшись от Магмы - это была уже Магма, не Мантия. Она взяла у Цереры шприц и накачала в него бараньего жира.
- Ну-ка...
Хусейн расковырял Сомму маленькие ушные отверстия. Свинец уже расплавили.
- Вот как надо, - сказал Марид. - А там у вас, наверху... Там райские кущи. Нам же не страшен ни единый рентген, не нужно ни капли иприта. Впрочем, иприт принесите!
Оргия слилась в шевеление неразличимой плоти. Раздеваев один - очевидно, благодаря венцу - оставался в уме, но и ему мерещилось, что у собравшихся отрастают хвосты и рога, вытягиваются пасти, проступают гребни и панцири. Скоро они слились с голографическими фигурками Босха. С потолка хлынула желчь, а Сус взирал на творящееся нечитаемым взглядом.
- Копье! - крикнул кто-то. - Уксус и губку!
- Рано! - возразила ему гуща тел.
После Планеты удом Сомма по праву воспользовалась Почва, следом - Спутник и Каллисто. После этого он утратил всякую пригодность к делу.
- Забейте штырь! - скомандовал Гундяев, и после этого смогли удовлетвориться все.
- Сколько в нем мяса, - восторженно прошептал доевший пальцы Сукровица Бокасса.
- Так насыться, - призвал его Космос.
- Куда! Он втягивается в брюхо!
- Рассечь! - приказал преподобный, и вялый уд вывалился наружу. Сукровица отделил его резким рывком и швырнул лакеям-бобрам: - Приготовьте его, как язык, и потоньше нарежьте.
Планета Путина выдрала семенники.
- Рыбий жир, - повторила она, широко раздувая ноздри.
- Можно! - откликнулся кто-то.
- Можно! Можно! - грянули все, и стены задрожали от рева.
...Наверху отдавалось. Жереб приложил ко льду ухо.
- Вроде кричат, что можно, - проговорил он неуверенно.
- Зовут? - предположил Охтыжсом.
Если бы мог, Жереб пожал бы плечами. А почва сотрясалась все активнее, и черные снежные шапки валились с ветвей.
- Можно! Можно! Можно!... - резонировала поверхность.
- Видно, что-то у них разрешилось, - произнес Охтыжсом, которого сделали новым старостой. - Должно быть, это Сомм постарался. Наладил мосты. Подружился с ихней голышкой.
- Значит, к ним?
"Можно, можно, можно!!!" - гремели сугробы и лес, заснеженные поля и незамерзающая река; показалось, что в глубине даже Сом шевельнулся, выражая согласие.
Созвали сход. После долгих дебатов приняли-таки решение и вереницей потянулись к Этажам.
Но там их ждали Дети Кота. Ощетинившиеся, оскалившиеся, они преградили процессии путь.
- Ни шагу дальше, - предупредил Коттик. И когти у него стали как сабли.
март-апрель 2017
© Алексей Смирнов, 2017-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2017-2024.
Орфография и пунктуация авторские.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
|
Лев Ревуцкий. Рассказы. ["American Dream", спросите вы? Нет, отвечу я. Такова сила материнской любви. Ну и немного везения. Без мамы, её любви и поддержки не было бы ни американской...] Алёна Цами. Босиком по небу [Так уж устроен человек, что в майский полдень он сравнивает облетающие лепестки вишен с первым снегом, а первый снег – с лепестками вишен...] Владимир Буев. Ольга Чикина: "Люди сделаны из звёзд" [Вечер барда Ольги Чикиной в московской библиотеке Лермонтова в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри".] Владимир Ив. Максимов (1954-2024). Эхо на реке [Запомни запах скошенной травы, / Испей воды из родниковых братин... / В поэзию поэтам вход бесплатен. / Для остальных – увы, увы, увы...] Юрий Гладкевич (Беридзе). Иду свой путь [Как остро сосульки глядят на прохожих, / как будто пытаясь понять и учесть, / насколько прохожие те толстокожи, / и что там за кожа – броня или...] Роман Смирнов. Сны Иезекииля [...найти ещё одну связать века / мост подвесной пройти и поклониться / но не подняться выше языка / и ниже немоты не опуститься...] Андрей Коровин. Из книги "Любить дракона" – (2013) Часть I [ты выйдешь к солнцу сам не зная где ты / какие там живые экспонаты / где луг поющий где осипший берег / где девушка плывущая нагая / где высушены...] Андрей Бондаренко. Тела небесные и личные тела [я умею / складываю все под ноги / чтобы ходить / шаг за шагом и раз за разом / по мозаичному мосту в реальность] Николай Киселёв. Я – главная посредственность [и шкет бежит с огромным рюкзаком / шуршит домой болоньево штанами / а я шагаю в школу по кривой / учить детей любви и состраданию] Дмитрий Песков. приходит мартин cкорсезе [приходит мартин cкорсезе говорит привет / я сейчас снимаю фильм про индейцев / там для тебя есть одна / очень важная роль] Эмкей (Алексей Валлен). Такое кино [Рассеянно / капает дождь над Сеною. / Между лопаток пальчиком / трогаешь: "Всё потрачено..."] |
X |
Титульная страница Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |