 |
|
ГРИВЕННИКИ ГАРУССА
рассказ-сновидение
Гарусс вышагивал праздно, он кутался в шинель. Вязаная шапочка на бритой голове не то что не грела, но даже холодила; было свежо.
Его зачем-то поволокло на Невский проспект, и он угодил в самую середку гуляния, которое только что переизбранная управа затеяла в память о старых, уже покойных большевиках.
Праздник устроили довольно почтительный, с добрым и простым юмором. По проспекту катили нелепые, угловатые машины - скорее, некие механизмы или модели чего-то невыстроенного. Возможно, это были броневики; возможно - моторные лодки. Что-то ползло, что-то неподвижно стояло, припаркованное к обочине. Народ струился густым потоком, но почему-то не ощущался; казалось, будто людей вокруг нет.
Машины распевали задорную, смешную и немного грустную песню старых советских руководителей, едущих в санаторий. Играл духовой оркестр, но тоже как будто в подполье, из-под асфальта, зато сама песня гремела отчетливо: "А вы - по-прежнему стальные, большие, сильные, больные!"
Гарусс оглядывался по сторонам, выискивая поющих.
Он чувствовал временами, как что-то происходит. Но вычленить происходящего не мог, оно клубилось, торчало, вырастало и пропадало.
Его вынесло в центральный парк, заснеженный сказочно; внизу был каток, и там скользили фигуры. Огибая парк, Гарусс то возносился, то почему-то спускался с кручи, хотя в Петербурге никогда не было никаких круч, этот город покоится на равнине.
Приятно было видеть, что время года поменялось, что хамоватая осень с порывами злого ветра сменилась елочной зимой. И ветер утих давно, снежинки кружатся, а небо творит из себя. Гарусс не стал заходить в парк, он предпочел прокатиться вокруг, в повозке, откуда выволакивали неизвестного скандалиста. Это был огромный дородный мужчина в бобровой шубе и бобровой шапке; толстый и расхристанный, он скандалил по недостойному поводу, Гарусс это знал.
И ехал теперь вместо выброшенного господина в шапке, расположившись рядышком с беспокойной девицей, почти еще девочкой. Эта незнакомая попутчица будила в Гаруссе чувство тревоги, приправленное сладким предвкушением. Они катались вокруг уже и не парка, но сада, по холмам, по кругу, вверх и вниз. Девица говорила о каком-то решенном порочном деле. Она была предельно доступна, но некрасива; крутой лоб переходил в римской формации нос, да еще на ней были очки, а губы - тонкие, они пересекали тяжелый подбородок. И все эти подробности выяснялись постепенно, а вез их медведь, запряженный в сани, а правил медведем братишка девочки, еще младше.
Вокруг горели огни, падал снег; медвежьих повозок было очень много.
Гарусс полагал, что он уже о чем-то договорился с соседкой. Некая интимная услуга, но только не прямо сейчас. Ее окажут позднее, а в эту секунду им даже весело, хотя веселье довольно остро отдает притворством.
И верно ли это?
Потому что время года поменялось вторично и сделалось неопределенным. Похоже было, что осень вернулась, и людей вокруг не осталось, только они, троица - Гарусс, девочка и ее брат, остановившийся поодаль и стоявший, широко расставив ноги в шароварах. Они находились в каком-то заплеванном бурьяном дворе, где окна деревянных домов были заколочены длинными брусьями.
- Ну, я вернусь еще, - развязно пообещал Гарусс, так как действительно намеревался вернуться к проститутке, когда окажется при деньгах, то есть довольно скоро. Девка - блядь, это ясно, и наглая. Говорит гадости, но ему же не говорить с ней, а вовсе другим заниматься, и очень недолго.
Гарусс увидел, что возле серого дома на сером камне лежит отрезанная под самый бобровый воротник голова господина-буяна. Ни капли крови, она отсечена очень ровно, продолговатая-толстая, как в рыбной масляной нарезке, глаза выпучены, лежит уже около двух часов.
- Конечно, вернешься, - заметила девка. - А пока вот тебе две монеты.
Паренек, ее брат, продолжал стоять с недобрым видом и мрачно глядел из-под высокой шапки.
Вязаная шапка самого Гарусса была с отворотом; за этот-то отворот, что прямо на лбу, девица засунула Гаруссу два гривенника. И он стал их чувствовать - что они там есть; одновременно он не знал, хорошо это или плохо. Чувствуя монеты, он побежал по набережной, он убегал пешком. Сани разъехались. Его снова приволокло на праздник, который продолжался: играл оркестр, шли немолодые лица в хорошем настроении. Песня турбинно трубилась: "А вы - по-прежнему стальные, большие, сильные, больные!"
Не зная, зачем он это делает, Гарусс забрался в уродливый баркас, приваленный к фонарному столбу. Он решил пересидеть внутри, но быстро понял, что самостоятельно ему оттуда не выбраться. Внутри все было заставлено какими-то ящиками, и песня звучала повсюду. Голоса были больше женские, пожившие, уставшие, но спуску не дающие, и завещавшие, и утомленно всепрощающие.
Прошло сколько-то времени, и мужики вынули из баркаса несколько ящиков.
- Не так-то просто отсюда выбраться, - с жалкой улыбкой обратился к ним Гарусс.
- Да, - сказали ему, - это точно.
И помогать не стали, так что он выкарабкался сам. Он бросился бежать по набережной, к метро, пока не увидел, что никакого метро, к которому он спешил, нет, и это не Невский проспект, да и вообще непонятно, с чего он вдруг решил, что Невский проспект это набережная. Гарусс находился в каком-то другом районе Петербурга. Неподалеку от центра, но далеко и от дома, и от транспорта, и уже очень поздно. Мороза нет давно, отовсюду хлещут яростные зеленые волны, как в Летнем саду, почти наводнение, устроенное озеленевшими конными статуями.
Теперь людей и вправду не осталось, и даже теней.
Гарусс вылетел на булыжную площадь в надежде увидеть там некий трамвай; проститутка с братом быстро шли следом за Гаруссом. Но он увидел, что это уже и не совсем они. Тогда он успел: схватил шапку, сорвал ее, вынул и швырнул им две монеты. Гривенники заплясали на камнях.
Оба, вроде как брат и сестра, злобно закричали:
- Ах ты сволочь! Сволочь!
Но дальше идти они не решались. И они окончательно превратились в пацанов - сербов или болгар. Они ходили по кругу, как заведенные.
Тогда Гарусс мстительно, будто бомбу, швырнул им еще одну копейку, зная, что это поможет, а им сделает хуже. И с головокружительной скоростью проснулся через несколько четко раздельных последовательных пробуждений: в палате пионерлагеря, в бабушкиной комнате, в больничной палате, у себя дома почти, у себя дома окончательно, под тяжелой картиной с видом на море.
30 января 2007
© Алексей Смирнов, 2007-2020.
© Сетевая Словесность, 2007-2020.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Сергей Петров: Эпидемия [Любая эпидемия, как и война, застаёт людей врасплох и пробуждает самые низменные инстинкты. Так получилось и в этот раз: холеру встретили испуганные,...] Белла Верникова: Композитор-авангардист Артур Лурье [В 1914 г. в Петербурге вышел манифест русских футуристов, синтетически объединивший модернистские поиски в литературе, живописи и музыке - "Мы и Запад...] Михаил Фельдман (1952 – 1988): Дерево тёмного лика [мой пейзаж / это дерево тёмного лика / это сонное облако / скрывшее звёзды / и усталые руки / и закрытая книга] Татьяна Щербанова: Стихотворения [На этом олимпе сидят золотые тельцы, / сосущие млеко из звездно-зернистой дороги, / их путь устилают сраженные единороги, / Гомеровы боги и даже...] Питер Джаггс: Три рассказа из книги "От бомжа до бабочки" [Сборник рассказов "От бомжа до бабочки", по мнению многих, является лучшей книгой о Паттайе. Он включает двадцать пять историй от первого лица, рассказанных...] Сергей Сутулов-Катеринич: Попытка number 3, или Верстальщица судьбы [дозволь спросонья преклонить главу / к твоим коленям, муза-хохотунья, / верстальщица, волшебница, шалунья, / сразившая зануду-школяра / метафорой...] Роман Смирнов: Следующая станция [Века уходят, астроном, / когда ты ходишь в гастроном, / но столько чая в пятизвёздном, / и столько хлеба в остальном...] Сергей Слепухин: Карантин [Ах, огненная гусеница вербы, / Накаливанья нить пушистой лампы, / Светильник в старом храме изваяний / В конце пути - там где-то, где-то там...] Читайте также: Алексей Борычев: Обречённость | Братья Бри: Живой манекен | Татьяна Грауз. Прекрасны памяти ростки | Максим Жуков: Она была ничё такая | Александр Куликов: Стихотворения | Татьяна Парсанова: Пожизненно. Без права переписки | Ирина Ремизова: За птицей | Алексей Смирнов: Концерт на карантине | Наталья Патроева, Юрий Орлицкий. Настоящий филолог, умеющий писать стихи | Сергей Слепухин: Блаженство как рана | Мария Гладцинова: Чем-то летящим ещё | Ирина Кадочникова: Из цикла "Рассказы" | Семён Каминский: Шутики мистера Калименко | Никита Николаенко: Конец стоянки | Сергей Пагын: Между небом и тихой землёй
|