 |
|
Словесность: Повести и романы: Андрей Цунский
ЮБИЛЕЙ
4. Фантасмагория вторая, посвящается Сергею Довлатову
ЮБИЛЕЙНЫЙ СТАРИЧОК
Я было надеялся, что про "неосознанно присутствовавшего свидетеля" Потапыч после коньяка позабудет. Живем мы все ж не на Кавказе. Оно и к лучшему триста раз, но вот только долгожителей у нас нет. Климат у нас не сахар, да и старики, на ту пенсию, что им раз в три месяца платят, долго на этом свете не задерживаются. Однако в состоявшемся вскоре после банной истории разговоре Потапыч к этой теме вернулся.
- Знаешь, я тебя недооценил! Думаешь, что Захаров им нес? Вот что гад удумал! Это мне Коноплев припер из бани!
В сумке с водочными бутылками, которую забыл там обожженный Захаров, кроме этих самых бутылок лежала папка, а первой в ней располагалась бумажка с подлым заголовком "Предложения по сокращению расходов и штатов Учреждения с целью оптимизации усилий коллектива при выполнении поставленных задач".
- Сгною пидораса! Но сразу я его турнуть не могу. Именно из-за того, что уверен, об этой своей бумаженции он министерскому дружку говорил, а то и составил эту цидулю по его наущению - самому ему таких слов в башку не придет. Сука, проиудил на постном месте!!! Но ничего. Чаша терпения лопнула! Он у меня сам на покой запросится! А ты молодец! Я тогда наорал на тебя, ты прости. Нервы... Сам пойми... Но партию в бане ты сыграл хорошо. А Коноплев тоже не подкачал, но ты за ним присматривай! Вам в Электрогорске никаких денег не давали? В глаза смотри!
Если тебе говорят "в глаза смотри" и спрашивают, не брал ли ты деньги, глаза должны быть честными. Добиться этого можно так: смотришь на начальство и думаешь: "Да разве это деньги!".
- Нет! Как вы могли подумать!
- Ладно... Ладно. Тебе поверю. Да и привезли вы очень уж всего много тогда. Это молодцы! Только половину Коноплев, конечно, налево пустил...
Тут Потапыч не прав. Половину всего, что мы оттуда уперли, даже Коноплеву быстро не скинуть. Коноплев со мной честно делится, хотя, кто его знает, сколько он так сумеет нахимичить. Мало что-то несет - пока два лимона всего... Но - не проверишь ведь. А все же денежка капает. Бог с ним.
- Смотри! Коноплев дурик, залетит - не отвертитесь! Он же, придурок, антенну себе поставил, будто я на комбинате у них не был, и антенны этой там не видел...
- Да как же так... Он же говорил, что...
- Что мне ее отвезет? А ты поверил, что я такой дурак, и ее у себя поставлю? Да я ее в тот же день ему и отдал!
Так. Правильно я Коноплеву ничего про деньги не говорил! Делиться ему надо не только со мной...
- Я что тебя позвал-то! Найди мне юбиляра. Какого-нибудь старичка или старушку, что дожила до ста лет. Если сто один или там больше - тоже пойдет. Но хорошо бы именно столетие в этом году чтобы праздновал. Мы обеспечим подарки, небольшие деньги. Если его или ее еще можно показывать по телевизору - тоже нормально! Для газеты статейку роди! Но не раньше юбилея - а то старичок еще загнется накануне праздника - омрачит все торжество! Город у нас большой все ж, хоть не Москва и не Питер... Область тоже... Поищи! Должны быть.
Я знаю, откуда звон. Две недели назад у нас была одна селедка из рекламного агентства. Очень ей хотелось к нам в штат попасть. Приперла целый план, как отмечать юбилей, со сценарием торжества, с фейерверком в парке культуры, с профориентационным балом в местном университете и с этой подлянкой. Потапыч ее отфутболил, как только смету увидел, но кое-что из ее подлой писульки взял на вооружение, и теперь мне подкидывает под видом своих сверхценных идей. Ее-то он прогнал, затраты минимизировал и - вкалывай, молодой!
...В Загсе я сведений не получил. Девица, которая сидела там за стойкой, только ковыряла в носу, и чуть не послала меня канцелярским способом "Зайдите позже", но имя Потапыча все меняет. Она мне и говорит:
- У нас сами видите - пока по карточкам докопаешься... А вы сходите в собес - там же пенсии выдают, они знать должны!
Ладно. День пропал. Решил пойти завтра, с работы тем более можно еще до обеда сбежать. С утра подчиненными поруководить - и вперед. Подчиненных теперь у меня много.
В бюро все вроде шло нормально, но опять же - не без неожиданностей. Инессу Арманд отдали мне под начало вплоть до ее учебы в Москве. Тут тоже не обошлось без Потапыча - у него политика такая. С одной стороны, только я в курсе ее банных дел, с другой, она меня по этому поводу любить не шибко будет - кому ж такое в радость. И будет теперь за мной прислеживать. А тут еще радость на мою голову - влюбился в нее Лидский, и туда вокруг нее, и сюда, и все-то у него она замечательная, и все-то идеи у нее превосходные, и так она все здорово делает, и опыт у нее... Знаю я, какой у нее опыт, но молчу, а другой и потрепаться мог бы, или какой намек девкам в экономическом отделе сделать - но не делаю. Вы скажете, я молчу, потому что боюсь тайну служебную разгласить? Фигу. Инеска и впрямь баба ничего, и мне ее жалко, но с другой стороны - может она там в Москве и зацепится чем-нибудь за что-нибудь. Зачем бабе жизнь портить? Я ж тоже не зверь какой.
Федуну она тут фингал под глазом поставила. В ресторане. Ни с того ни с сего. А я как раз туда заходил с одной, тут вижу Инеска из-за столика своего встает (видно, уже грамм триста на бюст поставила) и как залимонит ему по скуле сумочкой! Он как раз там какую-то охмурял, на танец пригласил, тут Инеска ему и въехала. Вышло и впрямь некрасиво. Она к нему типа поздороваться подошла, а он ей рожу сделал - типа, я вас не знаю, мадам, и потихоньку ей рукой сигнал подает - мол, отвали, не видишь, занят! Я ее потом от мента знакомого (хорошо, что знакомый!) отмазал и домой проводил. Мент-то тоже все видел, сразу ее за шиворот и в гардероб, счас, говорит, машина приедет, и в отделение, устраиваете тут свои разборки, а заведению и так на репутацию клейма ставить негде. Ресторан и правда блядский, но Инеска-то там горе после бани заливала, а не клиентов ловила. Не гнобить же ее совсем. И добрыми можем мы быть иногда, так?
Она мне так и сказала, когда домой ее провожал, что думала про меня, что я подлец, а теперь не думает. А как еще женщине под тридцать в люди выбиться? Ну, да я ей говорю, это меня не касается, проводил ее до дверей и уходить стал. Удивилась она. А потом разъярилась, как ведьма, что мол, брезгуешь? А как тут объяснишь? В ее возрасте бабе фиг что объяснишь и фиг что докажешь. Пришлось...
А вчера иду после работы мимо бара пивного - "Ракушка" называется, и вижу - идет Инеска, и с кем бы вы думали? С АНИСКИНЫМ!!! Анискин кривоногий, маленький, Инеска на каблуках его раза в полтора выше, а тут идут, счастливые, веселые, пива выпили, ржут...У Анискина бутылка водки, и сумка набитая. И идут не куда-то, а в направлении нашей конторы. Второй ключ-то от бани я ему опять дал, не самому же там в аквариуме этих скумбрий кормить. Вот, думаю, куда собрались...Ну да ладно. Женщине ведь не укажешь, с кем ей в баню ходить. И хорошо, что с нашим человеком Анискин в нашу баню ходит, а не таскает со стороны блядей.
А в соседнем отделе инженерка Фомина, та, что Сташевского любит, уже на пупе извертелась, все ей интересно. Чует она, что неспроста Инеска на учебу в Москву едет, и чует, что я что-то знаю, а ей не говорю. И извела меня всего. Пришлось расстаться даже. Достала в доску. А тут еще вопросик присовокупляет: "А что, Анискин у дам большим успехом пользуется?" Тоже ведь, стерва, все-то она про всех знает...Хорошо, что отшил!
И вот с утра вижу я, как Инесса из теоретика моего, Лидского, веревки вьет и за печеньем его посылает, так провел с ней беседу в уголке потихоньку - мол, не крути парню мозги! А она только смеется. Ну - это дело бабское, известное. Лидский тем временем уже за печеньем сбегал, только вместо печенья торт припер и (надо же, блин, урод!) букетик ландышей ей на стол в стакане сунул.
Тут же в нашем бюро все время отирались мои постоянные помощники - Федун и Аркаша. Помощники они те еще. Федуну что бы не делать, лишь бы не делать ничего. А Аркаша и так ничего не делает. Вот если прорвется в конторе сортир, или лопнет батарея - тогда Аркаша главный. Вот тогда он важный ходит, подберет кого из конторских в светлом костюме или в рубашке беленькой и орет ему: "Ну-ка, помоги подержать вон тут!". Садист, конечно, но с юмором!
Федун, увидев ландыши, оживился. Несмотря на пасмурный день, на носу у него были темные очки. Инесса на Федуна демонстративно не обращала никакого внимания, и до появления Лидского с ландышами он сонно печатал что-то одним пальцем на машинке "Прогресс". Я заглянул через его плечо и увидел на листке полстрочки: "йййухйййуууухххххууухххйййууййй". Аркадию все было безразлично. Он сидел у окна на стуле, и пил с отвращением чай из фаянсовой кружки с изображением парусника. В перерывах между глотками он мурлыкал: "Заа-пааа-вааа-рот...(бульк-глум) ...хмыммымы ты в рот!", вероятно стесняясь присутствовавшей Инессы. И снова глотал чай.
- Так вот, студент (Федун так и не привык называть Лидского по-другому с тех самых пор, как тот проходил у нас практику, еще учась в институте)! Ты еще мал и глуп, и не видал больших... - тут Федун тоже смутился, вспомнив об Инессе, - да что ты вообще видал... - Ерофеев потер глаз, не снимая очков, и мечтательно, вполголоса поведал:
- В Питере был... Иду по Невскому и вижу объяву: "Приглашаются охотницы на мужчин". Стало мне интересно...
Тут в комнату тихонько вошел Кошкин и рявкнул Федуну прямо в ухо:
- И ДАВНО?
Федун от испуга чуть не рухнул на пол, дернулся в бок и ударился об открытую дверцу книжного шкафа, в котором мы хранили чашки и кипятильник. Кошкин потрепал его по ушибленному месту и почмокал успокоительно губами.
- И давно ты увлекся? Энтим делом?..
- Мудак ты, Кошкин... еб твою мать...Сколько тебя знаю, все ты такой же идиот, как был... Серость! Тебе что говорят: их приглашают! Так ведь куда-то приглашают! Так и написано - от 19 до 20 часов! Вот ты деревня, и про американского философа Ворхола не слышал! А он как говорил - "В нужное время в нужном месте!"
- Ну ты и решил туда влезть на халяву, как будто за тобой там все и начнут охотиться!
- А чем я не мужик? Я ведь не шоферюга, у которого только и чувства юмора - сзади человеку в уши орать всякую хуйню! Слушай лучше сюда!
Кошкин бесшумным кошачьим движением придвинул к себе ногой стул, сел на него верхом и изобразил на лице глубочайшую заинтересованность. Только Федун хотел сказать слово, раздался грохот - это Лидский сел в пустоту.
- Идиот ты, студент...Где я ваще работаю?! Один в ухи орет, сдурел совсем, второй на стул сесть, как человек, не может! Не хотите слушать, так и скажите, нехуй перебивать!
- Да ладно, хорошо, не кипятись! Это же я стул взял, а он не заметил...Верно, студент? Я же виноват! Что ты на парня наехал? Или еще не придумал, куда дальше врать?
- Блядь, вечно со своими шуточками идиотскими! Так вот. Пошел я по адресу: а там клуб типа ночной. Но никакого тебе стриптиза, и на блядях кисточками рисовать не предлагают!
- Как ты там, поди, соскучился...
- Да заткнешься ты наконец?! Там все прилично, и для приличных людей!
- За которыми охотятся?
- Бля... Дай рассказать, а если самый умный, иди в гараж с шоферюгами пиздеть, как ты какого цвета у Фоминой трусы в универмаге на зеркальном полу подсматривал! Слушать пришел, так слушай! Прихожу я туда. И с меня сразу за вход сто тыщ взяли...
- Да у тебя таких денег отродясь не было, ты ж у меня вечно на пиво стреляешь?
- Я-то стреляю, да отдаю, а ты возьмешь - и хуй отдашь когда! Слушай! Взяли с меня сто тыщ. Захожу. Ну - там типа ресторан такой: столики с лампочками, музыка интимного характера, типа "сакс фор секс", кабинки с занавесками.
- А занавески-то зачем?
- От ведь водила...Знаешь рифму к слову водила? Мудила, бля...
- Ты меня не заводи, Федор! Я ведь тебя могу и ремнем по жопе перетянуть, если доведешь. Ты меня знаешь... Где это тебе глаз отдекорировали? Под Сталинградом?
- Иди ты на хуй, Кошкин! Не буду рассказывать. Вот раз ты так со мной, то и я буду, как говно!
- Да пусть расскажет! Чо ты доебался, как пьяный до забора? - лениво заступился, оторвавшись от чая, Аркадий.
- Короче, отводит меня халдей за столик, я в костюме, с галстуком на шее... Чем не парень? Но стесняюсь - Питер все таки, там бабы с претензиями. Сажает он меня за столик к двум... Одна в соку, лет тридцать пять. Вторая - лет двадцать восемь...Прелесть! Я им культурно предлагаю - может выпьем? Закусим и поговорим... Я вот приехал в командировку, в Мариинский театр, инженер театрального хозяйства...
- Ты блин, в театре-то вообще был когда? Когда в первом классе в кукольном "Золотого петушка" смотрел - так это в Питере, пожалуй, не считается!
- Я ведь до конторы на телевидении работал! Мастером по свету. А у нас тогда часто телеспектакли были. Ну - я и с театральными работягами дружил. И с актрисами... Из-за актрисы и вылетел...
- А что случилось?
- Да отвел ее после телеспектакля к себе в мастерню и там... строго говоря - предались любовным утехам. А жарко ...Утомились. Лежим голые, ноги раскинули, а тут и вперся в мастерню зав цехом с председательшей облтелерадио...Актрисе-то хули, а меня с работы в три шеи за аморалку. Председательша как раз аккурат месяц прошел, как мужа за блядки выгнала... Роковое расположение звезд... Ну - не о том речь. Так заказал я закусочки, водочки бутылочку, халдей еще и принести ничего не успел, а та, что помоложе, шасть меня ножкой по ноге гладить... Я сперва подумал - случайность. Ошиблась направлением? Нет! И обе две стали ко мне приставать... Как халдей все принес, они занавеску дерг, и как давай меня тискать...Потом к старшей в гости поехали. Юля зовут. Езжу к ним иногда... Вон в конце месяца отпуск возьму, пять дней за свой счет...
- Так, выходит, ты их неотразимо пленил с первого взгляда.
- А выходит, что так!
- И ни какой не клуб это вовсе, а просто бордель назвали так, чтобы под статью не попадать... Неотразимый ты наш.
- Вот нет в тебе Кошкин ума. Где ж это проститутки за водку и жратву в гости к себе зовут?
Кошкин заволновался. Как бы ни была велика сумма в сто тысяч, оплатить ей услуги двух питерских профессиональных жриц любви, по его сведениям, не было никакой возможности.
- Так тебе скидку сделали, за хорошее поведение? Или театралки попались?
- Урод ты! Туда путан на километр не подпустят! А фокус вот какой. Приглашают их туда, и с семи до восьми пускают в клуб только баб! Бесплатно, и даже на халяву дают по два коктейля. Первый вкусный очень, и такой... с пузырьками и с зонтиком бумажным сверху. А второй - такой же, но двойной крепости! И вот когда приходят к восьми мужики, они уже тепленькие! А в салат там еще добавляют травку индийскую, для ебучести! Вот так там все это и вертят! Миллионерами стали за месяц! Два кэгэбэшника бывших.
- Ну, эти не пропадут! Они парни умные! - отозвался Аркадий. Последняя фраза Федуна окончательно убедила его в абсолютной правдивости повествования.
Тут подала голос из-за своего стола Инесса:
- Тебя, Ерофеев, слушать противно!
- Да уж все лучше, чем твоя Санта-Барбара!
- Там у людей к женщине какое отношение? Страсть! Любовь! Они за женщину погибнуть готовы... Там и женщина запросто может от любви умереть. А ты - для тебя женщина только для одного твоего дела кобелячьего похабного существует...
- Да брось ты, тут все свои! - криво улыбнулся ей Федун, не в силах скрыть злости (синяк под его глазом приобретал желто-фиолетовое цветовое решение, а композиционно относился к классическим образцам).
- А я вот знаю одну историю со страстью, и где женщина помирает от любви. А знаете про кого? Про Анискина! - сказал Кошкин со спрятанной ехидинкой.
Инесса побледнела и зрачки ее сузились. Не заметив этого, мужики заинтересовались, приблизились к Кошкину, который обронил эти слова как бы невзначай. В поединке рассказчиков настала его очередь выступать. Кошкин артистически откашлялся и начал:
- Я ведь Серго знаю со второго класса - в одной школе учились. Анискин когда-то большие надежды подавал... В консерватории учился. И отучился три года. А голосище у него - ну, вы слышали. И вот приехал в наш город один профессор из Москвы, композитор, оперы советские писал. Пришел в консерваторию на экзамены. А там как раз пел какую-то арию под пианино Анискин. Профессор - в слёзы... Я, говорит, его к себе забираю...
- А, знаю я такие истории. Потом приезжает Анискин твой в Москву в консерваторию, а туда на черной волге следом за ним - сын генерала, и типа его по блату берут... - приступил к выполнению обязанностей оппонента Федун.
- Не попал! Я тебе врать не мешал, не мешай мне теперь людям рассказывать.
- Да вы тока послушайте, мужики! Да он...
А тут Инесса голос подает:
- Помолчи, Ерофеев! Дай рассказать человеку!
- Да уж, Федун, снегопад-снегопад, если женщина просит! - встрял Аркадий. После этой ремарки Аркадия Федун нарочито отвернулся к окну и начал царапать что-то ключами от квартиры на подоконнике.
- Ну так вот. Прослезился профессор и говорит - консерваторию пусть хочет заканчивает, хочет нет, но с таким голосом и талантом непременно надо в Большом театре петь! Анискин в полной просрации от такого счастья, профессор ему документы уже приготовил, приглашение, но тут Большой театр на гастроли в Америку поехал, и сбежал с гастролей в Нью-Йорке Борис Годунов.
- Кто? - удивились все сразу. Лидский хихикнул и испугался, от испуга он сделал вид, что прочел что-то смешное в журнале "Работница", который валялся на столе. Впрочем, Кошкин был сам слегка озадачен им же самим и сказанным, и чувствуя некое несоответствие, начал искать выход.
- Ну, этот, блин... Балерун. Не помню точно, как зовут, Годунов фамилия. Или Гадунов... Ну, не помню я сейчас, давно было. Остался, получил статус политического уёбища... Ой, извини, Инессочка...
- Да ладно... уж тут ко всему привыкла с вами. Организаторы управления... Рассказывай.
- Ну, получил статус, а Брежнев в ярости лично по телефону директору театра распоряжение дал: "Чтоб только партийные работали!" А Анискин-то беспартийный... Ну, если раньше, по музыкальным делам, его никто не мог за жопу взять, то теперь все оживились. Там же, в консерватории, каждого профессора жаба душит - как это, я сорок лет служу, плешь проел и мозоль натер на брюхе, а тут какого-то кривоногого щенка в пять минут и прямо пожалуйте в Большой театр!
Подал Анискин заявление. Мол, примите меня, товарищи в партию. А эти все консерваторские, сами по ночам учебники иврита зубрят и креста ставить негде, вдруг стали самые партийные, не достоин, говорят, этот товарищ, пока что приема в наши ряды. Общественной работы не ведет - раз. Взносы комсомольские уплатить, так его искать по всей консерватории надо! - два. Соцобязательства не выполнил, и даже не брал - три. В вытрезвитель попал - четыре. И по истории партии у него четверка! Нет, такому не место в нашей парторганизации.
Профессор в Москве уж и к друзьям к своим в консу ездил, и просил, и секретаря обкома уговаривал - все ни в какую.
И стал Анискин зарабатывать партбилет. Был человек человеком, а стал вдруг за три дня таким говном, что страшно подумать. Это он сейчас на человека похож стал, а тогда - без противогаза не подходи. Эти партийцы сами рады не стали, когда Анискин за партдисциплину взялся.
Он даже подружку свою временно бросил, чтобы не подумал никто никакой аморалки. Год не трахался мужик! Так в Большой театр хотелось.
Инесса удивленно вскинула брови и покачала головой. Тут же ее глаза наполнились небывалым сочувствием и заблестели. Кошкин продолжал:
- Чуть не понедельник - Анискин давай политинформацию читать. Чуть не комсомольское собрание - выступит и поднимет вопрос, да такой, что лучше бы сто лет тот вопрос еще лежал.
Ну и всем, кто на собрании на том его завалил, припомнил. Они ж раньше его не стеснялись, считали просто вахлаком-студентом. А тут такое началось!
На каждом собрании: "А почему коммунист Меерсон читает израильские журналы и получает оттуда посылки через знакомых?" "А почему коммунист Таров нарушает уголовный кодекс и с мужиками энтим самым занимается?" "А до каких пор мы будем терпеть дикие оргии комсомольского бюро в бане не базе отдыха Союза Композиторов?" И подтверждает все им сказанное где фотографией, где заявлением какого свидетеля или потерпевшего, где еще чем...
А каждую среду он еще статейки в стенгазете тискал, за порядок и дисциплину. И в областную газету письмо послал, но уже о принципиальной позиции партбюро, о новинках в идеологической работе парторга консерватории товарища Сапожникова. Напечатали под заголовком "Коммунистический мажор".
И вот через год получил Анискин карточку кандидата в члены КПСС. И ходить ему в кандидатах год. И весь этот год он еще сволочнее становился. Все ему в глаза всякую прелесть говорят, а как уйдет, мат на мате, но сделать с ним ничего нельзя. Железный человек с политическим капиталом. Стал со своей прежней девкой втихую потрахиваться в общежитии. Потом стал председателем студсовета, и поселил ее рядом с собой, этажом ниже, и бегал к ней по ночам на свиданки по пожарному балкону... Партбюро в полном составе коньяком напоил, а всех своих недоброжелателей душил и глубже в землю втаптывал.
Но это он не со зла. Понял просто, что чуть дай этим гадам слабину - и заживо сожрут. Да и сам уж стал не тот.
И вот - год прошел. Получил он уже не кандидатскую картонку, а полноценный партбилет! И с этим партбилетом пришел в общагу к себе, на радостях девку свою прямо к себе пригласил, а на утро случился кошмар просто...
Умерла девка ночью в его комнате. Скорую вызвали, да какой там... Она синяя уже. Стали выяснять причины смерти.
И оказалась, что захлебнулась насмерть.
- Чем?
- Да вот этим... самым... Понятно, тут уж не до партбилета. Из консерватории поперли и спасибо, что не посадили. Так и не попал Анискин в Большой театр. Бухал, в кабаке пел. А теперь вот у нас - сантехником.
Все помолчали, только Аркадий, видимо, являясь консерватором в области половых отношений, проронил:
- Эх, Анискин... Да что ему, одной дырки не хватало?
- А что вы понимаете...- вдруг покраснела Инесса и убежала с криком "Похабники!".
Чаю я уже попил и рассказ дослушал, и давно было пора идти в Собес.
В Собесе я нашел через заведующего одного старичка, который как раз собрался отметить за неделю до нашей конторы столетний юбилей. Правда, выяснилось, что старичок этот давно не может ходить, и лежит дома, пенсию ему туда и носят, а сегодня как раз день выдачи долга за февраль. Так что я мог подойти вместе с почтовой девушкой прямо по адресу и там обо всем договориться.
Придя в нужное почтовое отделение, я сразу нашел эту девицу, и мы отправились. Почтальонка-то та была очень рада, потому что Слободка - район, где жил старичок - место хулиганистое, и у нее уже пару раз сумку с пенсиями чуть не отобрали, хотя она только днем ходит. Да и мне в радость. Девка она молодая и приятная, хотя от слова "чё" в девических устах меня в пот бросает.
Старичок жил в деревянном доме на самой окраине. Чтобы туда попасть, мы преодолели всю стандартную полосу препятствий, только без лужи с огнем - дороги подъездной тут просто как класса не было, хотя ее и обозначили фонарями по бокам. Дважды мы перелезали через деревья, поваленные прошлогодним ураганом и до сих пор не убранные, форсировали лужу с головастиками и чуть не погибли, открывая дверь - почтальонша споткнулась о ржавое корыто, а я схватился за что-то в темных сенях. Тут же мне на шею наделся рамой заржавевший велосипед...
На наши крики отозвался старушечий голос, и в темноте отворилась микроскопическая дверь, куда я с трудом протиснулся. Возле покрытого клеенкой стола колдовала старуха, такая древняя, что ей самой можно было сто лет смело давать.
- Катерина Акимовна, здрасьсте! Пеньсию я вам принесла! И Аким Василичу!
- А он совсем из ума выжил, старый! Тебе, грит, блядина косая, деньги не доверю! Все, зна, считает, что я у его отымаю, да себе золотые горы на свадьбу коплю! - засмеялась старуха. - По магазинам мне ж потом ходить все равно, а не, грит, по копейке буду выдавать. И выдает - да сам уж не видит ниче, считает, что у него до сих пор пенсия тридцать рублей, думает, ему рублями дают! А как вы тогда синими сотенками в пачках дали, он совсем ошалел, послал меня костюм покупать, подумал, что ему с военкомата премию принесли ко Дню Победы! Скоро, говорит, хороший костюм понадобится...- и всхлипнула, но тут же заворковала - я счас к нему схожу, приберу, да выйду тихонько, а как крикну вам, вы заходитя!
Минут через пять мы откуда-то из недр халупы услышали крик "Входитя!" и я взялся за ручку двери. Почтальонша шепнула мне: "Точно стронулся старичок! Скока работаю, все такая история!" Пройдя каким-то бесконечно длинным для такого домишки и абсолютно темным коридором, мы добрались до другой двери.
В комнате, куда мы протиснулись сквозь эту вторую, теперь не низкую, но зато узкую дверь, стояла чудовищная вонь и духота, пахло от грязной железной кровати с шишечками на углах. Под ворохом блестящих ватных одеял лежал в кровати очень похожий на дочку старик в морской тельняшке, черные полосы на которой были серыми, а белые - почти прозрачными, бородатый и сморщенный, в шапке-ушанке с кожаным верхом.
- А, пенсию принесли! Давай, Шура! А эт кто с тобой? - и старик вдруг испугался, как будто что важное забыл, и сейчас вспомнил, а поздно.
- А я к вам, товарищ, с вот каким делом. Юбилей у нашего учреждения...
- А я-то зачем вдруг органам понадобился? - Старичок явно попытался спрятаться под одеяло.
- Да не из органов я!
Минут сорок объяснял я старику, чего от него хочу, а когда до него дошло, он вдруг пришел в ярость и погрозил выгнать нас кочергой. Судя по его выражениям, он и впрямь был в полном маразме, потому что после каждого предложения он добавлял слово "водомоторно!" и корчил противные рожи, а один раз даже показал язык. Потом он дико расписался в почтальонкиной бумаженции и мы ушли. Старик был абсолютно непригоден для выполнения моей задачи.
Когда мы выбрались из коридора, дочка старика уже была на кухне, где нас встречала, и стирала в корыте, о которое почтальонка Шура споткнулась при входе, грязные кальсоны старика. С веселым видом нас выставив, она зашуршала за дверью бельем о стиральную доску.
Я пошел за советом к мудрому Коноплеву. Он мне и говорит:
- Ты, молодой, к Авдею сходи! Он у нас в совете ветеранов состоит. Может и знает кого. А если даже не знает - так посоветует, где найти.
Поперся я к Авдею. У Авдея кабинет возле Потапыча, напротив Захарова. Авдей с Захаровым не здоровается. Они сколько знакомы, друг друга терпеть не могут.
Авдей в свое время быстро карьеру делал, так его тормознули унизительно в инженерах, да еще потом Захарова ему в пример поставили. Авдей-то дело знал свое всегда, а потому "партийца - Петьку" на дух не признавал, и со временем обскакал-таки его, и как раз по партийной линии. А жены их просто в одной комнате находиться не могут. Жена Авдея подозревает, что тот Захарову рожки сделал, а жена Захарова злится, потому что чувствует, что Авдей это чисто из чувства мести совершил, без всякой к ней интимной приязни. Тому уж лет двадцать, а все костерчик не потух! Так что, после истории с баней, Авдей меня очень даже уважает.
- О! Давай, заходи! По делу, или так, поболтать к старику зашел?
- Дак как же, вы ж все заняты, неловко отрывать вас...
- А вот это ты зря. У тебя теперь руководящий пост - и не самый в учреждении маленький! А людьми руководить непросто. Так что советов наших ты не чурайся - иной раз мы тебе по-стариковски может и что умное скажем с Потапычем!
- Спасибо, Виталий Борисович! А я ведь как раз к вам с вопросом хотел зайти, да не знал - удобно ли...
- Неудобно штаны через голову надевать, и двери жопой открывать! Рукой проще. Входи.
Услышав, с чем я пожаловал, Авдей задумался и открыл записную книжку.
- Эх... Мало у нас ветеранов осталось... Каждый год теряем, да и дела нынешние им здоровья не добавляют. Был один такой старик. Снайпером был в войну. Охотник страстный. Да вот только не дотягивает он до ста - ему восемьдесят семь только. У друга моего в деревне бабулька была. Детей пережила, и внука - а вот юбилея нашего не стала дожидаться - год назад похоронили. А может, мы старичка героем войны заменим?
- Виталий Борисыч! Ветеранов обязательно мы позовем. И премия им обещана - ну нашим ветеранам из учреждения. А вот что касается этого юбилейного старика..
- Про премию то я знаю, - говорит Авдей, еще бы он не знал! - а вот где взять такого вот, столетнего... Слушай, а давай-ка запросим в избиркоме!
- А там-то каким боком?
- Э, там у них каждый голосующий на учете. Они каждого знают! А кроме того, нам ведь нужны более-менее четкие данные. У них все это забито в компьютер, они сразу все и выдадут!
В Облизбиркоме послали меня в компьютерную фирму "Типи", расположенную в здании мэрии. Там выдали мне только адрес старика, у которого я уже был. Больше никто в городе до таких лет не дожил пока.
Вернувшись к Авдею, я ему обо всем доложил, и он ответил:
- Ладно! Пойдем старика уговаривать! Тебя он, ясно, испугался. Судя по тому, что ты рассказал, он ветеран войны. А я как раз из совета ветеранов! Мне попроще будет. Может, и послушает меня! А что он слегка не в себе - так мы только сфотографируемся с ним, может в немую для телевидения пару кадров снимем - да и все. Дедушке телевизор, а Потапычу его идея на блюдечке!
Проделав назавтра тяжкий и опасный путь через Слободку на "Жигулях" Авдея, причем бедная машина при переезде лужи едва не потеряла передний мост, чуть не таранив лежащее поперек дороги дерево и едва выбравшись из грязевой ямы, мы оказались у перекособоченного дома, где я уже бывал с почтальонкой. Выходя, я провалился в ту самую лужу чуть не по колено, а Авдей порвал плащ об гвоздь у калитки.
Мы зашли в сени, двери в дом были открыты. В кухне не было никого. Пробравшись по коридору, мы зашли в комнату старика, и увидели там пустую заправленную кровать...
- Да... Похоже опоздали мы... - Сказал Авдей и вздохнул.
Он полез в карман, нацепил очки и стал разглядывать комнату: послевоенную лампу-грибок на тонконогом письменном столе, грамоту "За доблестный труд" за стеклом и в рамке, вздохнул, глядя на крашенный серебристой краской металлический литой бюстик Сталина на полке. Покачал грустно головой, увидев Есенина с трубкой на аляповатом крашенном портрете, судя по всему вырезанном из кооперативной холщовой сумки, были такие когда-то. Обозрел фотографию молодого человека с папиросой в матросской форме, с медалью, и того же парня в форме главного корабельного старшины с двумя "Красными Звездами" и тремя рядами медалей на фланке. На следующей фотографии был уже солидный мужчина в форме мичмана. На стене висели круглые морские часы и барометр. Странно - в этой комнате совсем не было лекарств, как обыкновенно бывает у старых людей. В прошлый раз я тоже их не видел, и сейчас не было. Хотя - судя по тому, что койка была сурово, по-военному заправлена, теперь лекарства были совсем ни к чему... А запах в этой каморке и в прошлый раз был тяжеловатый, мягко говоря. Мы помолчали и вышли обратно в кухню, а затем и на улицу.
- Сейчас, подожди, я ее отгоню чуток, а то не вброд же тебе.. - Авдей критически осмотрел машину, припаркованную на чудом сохранившемся в этом болоте сухом островке. - Ох! Очки забыл! Не в службу, а в дружбу - сбегай, а!
- Ол райт, Виталий Борисыч, щас принесу!
Я вернулся, и обнаружил в кухоньке дочку старика. Она, вопреки тягостности момента, была даже какая-то радостная.
- Здравствуйте... А что дедушка...давно...
- Да нет, он рано просыпается! Вы с ним поговорить хотите? Так я счас! Он, как вы ушли, да я ему растолковала, уж так расстроился! Я и говорю ему, старый, ты что ж от подарков-то отказался? Тебе люди уважение оказать пришли, а ты на них своей руганью попер, матросня... Счас, я его приберу маленько, так и поговорите с ним...
Я чуть не упал, а бабулька уже исчезла, и крикнула из-за знакомых дверей "Заходитя!". Я в третий раз в жизни оказался в комнате за коридором...
...и увидел дедушку. На железной кровати с кучей ватных одеял. В тельняшке. С бородой.
- Аким Василич! Так вы что, ходите?
- Какой там, - заскрипел старик, - девятый год не хожу...
Тут я и говорю:
- Ладно, Акимовна, хорош мне голову морочить!
"Дедушка" тяжело вздохнул и заплакал. От его сморщенного лица отвалилась "борода", под кожаной ушанкой оказались длинные и седые старушечьи волосы...
- Да Бог с тобой, бабка, не плачь! Ты лучше скажи мне, куда деда дела?
То, что я увидел потом, вообще своротило мне башню на все сто восемьдесят.
- Там он...
И мы пошли - старуха с керосиновым фонарем в руках. В матросской выцветшей тельняшке и бородой, висящей на руке, да я в костюме и при галстуке.
На чердаке стоял трехстворчатый шкаф, а в шкафу, в огромном отделении для пальто и костюмов, на самом дне, лежал обтянутый табачного оттенка кожей скелет в морской форме. Возле скелета лежали на вышитой подушке награды, и несколько иконок...
- Ну как мне на эту пенсию жить... И ту ведь не дают вон скока.. А дед в девяносто третьем помер. Я и телеграмму уж брату дала - а он и не приехал даже. Так я и решила - никому не скажу. Сама омыла, отнесла сюда. А тут продувает, так и дух весь выветрило... Так и засох здесь... А что - потом государство двоих и похоронит... А так я хоть ела что... Много дадут?
- В смысле?
- Ну, лет пять или больше?
Меня уже начало тошнить. Я понял, отчего внизу такой тяжелый дух. Но старуха мне просто понравилась, хотя у нее и был сейчас такой жалкий вид... Напустив строгости на лицо, я ей пальцем погрозил, а потом рявкнул:
- А знаешь что, бабка, -говорю, - дадут тебе телевизор, мильон деньгами и покажут по этому самому телевизору! Я тебя никому сдавать не собираюсь! Только вот придется тебе мне помогать!
Золотая старуха, все на лету схватывает!
Когда я пришел к Авдею в машину, он уж извелся весь.
- А вон очки ваши Виталий Борисыч! Нашелся дед! Он живой, его старуха просто в коляске инвалидной во двор подышать вытащила, а мы не заметили. Он с другой стороны дома там сидел! На солнышке отошел, а как я ему про телевизор сказал, так он и согласился!
- Ну и слава Богу! Поехали, а то мне на совещание к Потапычу! Я к этому Акиму заскочу при случае, поговорю с ним!
- А его завтра в деревню дочка отвозит, к брату! К сыну его, то есть. А приедет через месяц только.
- А...Ну и ладно... Ничего страшного. Главное, к юбилею уже будет здесь.
Я вышел из машины в середине главной улицы города. Погода предрасполагала к прогулке, а впечатлений за день было много, к тому же мне предстояло обдумать массу вещей. Как мне привести в порядок мое бюро. Как адаптировать интеллигентную Инессу в нашем мужском сообществе. Что делать с Фоминой, которая после нашего разрыва стала ходить по всему городу со своими друзьями - половина которых профессора, народные артисты и доктора за пятьдесят лет, и говорить им про меня всякие гадости, что подъему моей репутации не способствовало. И не подведет ли старуха, не запалится ли...
Ну говорят же - помяни черта, он и появится! В кафе, по случаю внезапно нагрянувшего лета вывалившемся из тесного помещения на улицу, за столиком под полосатым зонтом сидит Фомина со своими дружбанами - профессором из консы, где учился Анискин, заслуженным врачом, то ли гинекологом, то ли зубным, художницей Титанович, и двумя актерами из театра, тоже народными, или уж по крайней мере, заслуженными. На Фоминой маечка такая короткая, типа лифчика. Она сама тощая, а грудь у нее как у той актрисы американской, в честь которой солдаты танк прозвали. И штаны черные такие, в полную обтяжку. Когда ходит, тоже интересно посмотреть. Но и сидя она являет собою такое интересное зрелище, что к ней мужики по очереди наклоняются - то прикурить дадут, то винца ей в бокал подливают, и при этом глаза опускают вниз. Я их понимаю, там интересно, я видел.
И как назло, мимо кафе идет Инесса Арманд! Гордая такая, счастливая. У женщин, как дела не идут - одна радость. Одеться покрасивее, накраситься, в походку и осанку добавить гонора, если не сказать точнее, и подруг на улицах встречать. И вот идет Инесса - на каблучках, платье на ней коротенькое, и то с вырезом, хотя куда там дальше... Прическа новая у Инессы. Остриглась она, волосы по бокам ровно, на лбу челочка легкая такая, ей идет. Сама-то Инесса как бы сказать - ну по сравнению с Фоминой она понасыщеннее, грудь у нее не хуже, только все остальное покруглее и попривлекательнее. Я - то это давно знаю, но остальные присутствовавшие это увидели впервые - обычно она в своих строгих костюмчиках на службу ходит, и всю свою красоту зачем-то держит от сослуживцев и прочих сограждан в тайне. Кроме некоторых, конечно И вот, завидев Фомину, Инесса Арманд заказывает себе стакан "Кока-колы" со льдом и вальяжно садится у столика напротив веселой компании, так, что столик этот ее совсем не загораживает. И вижу со стороны, что не собиралась она тут пять тысяч за стакан этой бурды оставлять, и денег у нее особенно нет, но понт дороже! А садится она так, что в вырезе на платьице случайно видно, что на ногах у нее чулочки с кружавчиками наверху на этаких красивых подвязочках. И закуривает Инесса длинную сигарету "Море". Эх! Профессор за столом у Фоминой залюбовался, и вздрогнул придя в себя, доктор старался изо всех сил в сторону Инессы не смотреть, а актеры на нее стали просто откровенно пялиться.
Фомина с места вскочила, что-то там покивала своим профессорам-собутыльникам, извинялась, поди, за временную отлучку, и шасть к Инессе. А я хотел подойти, но они друг на друга так посмотрели, что я решил, обожду лучше, и встал неподалеку за деревом.
- Инессочка, слушай, тут все такими слухами полнится... Говорят, у тебя что-то с Анискиным? Правда?
- Ой, слушай, Ирочка, мне перед моим отъездом в Москву столько дел накидали - невпроворот... Просто кошмар какой-то, как я справлюсь, не знаю...
- Да, да...А что с Анискиным-то у тебя?
- Ой, да еще этот выскочка, начальничек мой новый непосредственный, совсем достал...Сам ничего не понимает, лишь бы видимость создать, а вся работа на мне...
Ну, Инессочка, быть тебе завтра загруженной по самые ушки, такое про меня говорить - думаю.
- Да-да... Он сволочь та еще... - ну, от этой чего еще ждать.. - а что же у тебя с Анискиным все таки?
- Знаешь, Ирочка, а в Москве, говорят, квартира триста долларов в месяц стоит...Где же мне такие деньги взять... А в общежитии ведь жить невозможно, там вечно пьяные мужики...
- Ой, ну что тебе, жалко старой подруге сказать, что у тебя с Анискиным, ну скажи - есть или нет? Попала я или нет?
- Ириночка, я ведь и говорю, - просто ужас какой-то. Туда мужики не учиться, а пить ездят и по девкам таскаться... Орут, поди, песни похабные по ночам - не заснуть... Я так сразу и сказала - "никаких общежитий!"
- Я вижу, ты со мной пооткровенничать не хочешь... А зря. Могла бы старой подруге и сказать пару слов, хоть намекнуть... Ну - извини! Не хочешь так не хочешь. Мне пора, меня люди ждут. Уважаемые... - с этаким акцентом на этом слове сказала. Ну, хоть как-то ущучить напоследок.
Ушла Фомина за столик к своим профессорам-докторам, сидит там, комплименты принимает. Я уж тоже собрался к Инессе присоединиться, а тут смотрю, она встает, подходит к заборчику кафе, как раз возле столика, где Фомина прелести свои интеллигенции демонстрирует, и вдруг говорит ей во всю глотку:
- А, Ирочка! Ты про Анискина спрашивала...Извини, до меня только дошло... Так тебе правда интересно?
Профессора сделали вид, что не знают, о ком идет речь, что им только что ничего не говорили на эту тему, и придали лицам остраненно-беззаботные выражения. Фомина напряглась, предвкушая удовольствие.
- Ты про Анисимова, про Сережу? Про сантехника нашего?
- Ну конечно, про кого же еще? - совсем уж гаденько спрашивает Фомина.
- Так я с ним ебусь!!! - гордо сказала Инесса и пошла своей дорогой.
За столиком все покраснели, кроме Фоминой, которая позеленела от злости, а профессор из консы оценивающе посмотрел вслед Инессе, и вздохнул. Он явно завидовал Анискину. Потом посмотрел в сторону тощей Фоминой - и на лице его появилась неприкрытая тоска.
Ландо, Инесса! "Выскочку" я тебе прощу. Но работой тебя надо загрузить. Для порядка!
Наутро Потапыч выслушал мой отчет о поиске юбилейного старичка и остался мною доволен:
- Я же говорил, город все ж уже большой, если захотеть - тут негра преклонных годов найти можно. Но - просто три кадра в убогом домике - для телевидения - не то. Значит, старику покупаем новую инвалидную коляску, на хорошей машине катаем его по городу, и если будет такая возможность - попросим рассказать о нашем учреждении хоть пару слов. Навроде, наше учреждение всю жизнь оставалось верным другом горожан.. Слова ему напиши, он по бумажке читает?
- Ну - если с ним поработать... Он просто долго уже в одиночестве и у него от этого крыша слегка поехала, но не сильно, с ним поговоришь, так он вроде как оклемается... Потом посидит один и опять без башни... Но - я его в чувство приведу...
- Нет, у тебя и так времени будет невпроворот.. . И потом - со старыми людьми нужна особая деликатность...Это же почти дети... - сказал Потапыч, и вздохнул, - я думаю, пусть этим дедушкой Кононова занимается. Тем более, что тебе ведь нужен способ ее иногда убирать с глаз подальше! Противная она иногда баба, верно ведь... Дай ей адрес старичка, пусть сходит к нему, расспросит про нужды, а потом и статейку родит в газету.
Я понял, что это кончится интересно. Знал бы я тогда, как...
За четыре месяца до юбилея назначили торжественное фотографирование. Наш городок начался с завода - как многие в России города. Но завод был построен не там, где город сейчас, а километрах в тридцати. Потом его перенесли в устье реки Семужки, название которой напоминает жителям города о том, какая рыба сюда на нерест ходила, пока не понадобилось заводу вода в большом количестве. Вот на самом первом месте расположения завода и постановили устроить фотографирование, тем более, что виды там великолепные. А корень дела был вот в чем.
Через год нашему городу тоже юбилей - триста лет натикает. И будет по этому поводу великое празднество. И губернатор наш, Сапсанов Виктор Нестерович, очень этого праздника боится. Тем более, что мэр городка, однофамилец хоккеиста, Касатонов Сергей Алексеевич, мужик ушлый, но отдать ему должное - в экономике волокет, и когда вся область в жопу окнунулась, город живет себе и живет, и хоть политика мне по хер веники, я вот лично голосовать за него буду. Потапыч с Сапсановым корешится, но мне по секрету сообщил, что он будет на выборах Касатонова поддерживать - просто иначе абзац всей области, и нужно тянуть умного, а Сапсанов и так не пропадет, у него в Москве лапа есть, и на старость он там себе всегда заработает. Ну - а нам тут еще жить, и конторе всяко на пользу пойдет, если губернатором Касатонов будет - он хоть толк в деле знает.
Ну и назначили тайное фотографирование. С Касатоновым. Чтобы в нужное время появились плакаты, а Сапсанов до того ничего не знал. Ласковая теля двух маток сосет. Это Потапыч сам так сказал, хотя вот уж кто никак на теленка не катит. Чтобы фотки появились вовремя, решили заказ оформить загодя.
Нам еще нужно было найти и привезти молодую и симпатичную модель из агентства "Русский имидж", только маленького роста которая изобразила бы ребенка, чтобы уже что-то соображала, но канала за школьницу. С агентством связался сам Потапыч, и меня туда послал, сказав, что человек подготовлен и в курсе секретности.
В агентство я сходил за неделю до выезда. В бывшем доме культуры, в крохотном кабинетике сидел седоватый человек с унылым лицом. Звали его Саша Хмурый. Фамилия у него такая. Судя по полному соответствию выражения лица фамилии, бизнес шел неважно. На стене висел плакат с наглой девицей в купальнике и почему-то с надписью "Шоу Саши Хмурого", как будто это он и был.
- Только за живые деньги! Никаких бартеров и полная предоплата! - сходу сказал Саша Хмурый.
- Пойдет! - говорю. - Но сначала предъявите прейскурант!
- Сто уек, условных единиц то есть, за вечер, и никаких посторонних поползновений! Девочкам строго-настрого запрещено все, кроме работы!
- Только не вечер, а утро - и я изложил план, который разработала по моему указанию Инесса Арманд.
- А, вы от Потапова... Давайте бумагу. Оххх... Какая тоска... Какой совок! Да нет же - нужно совсем не так. Вам не хватает режиссера! Даже фотосъемка требует режиссуры! Нельзя же просто абы как взять и нащелкать!
- А как можно?
- А где социальный план? Ну где социальный план-то?! Это же предвыборная агитация, хоть и черная... Социальный план нужен. Разные социальные слои, дружба народов, связь поколений - хотя это есть. Старик-то стоять может? Хотя не надо - пусть ему Касатонов поправит там, плед на коленях... Работяга нужен, колхозник, потом - представитель местных народов... У нас в области кепсы живут - так надо кепса в национальном костюме найти. Только не полностью в костюме, а с деталью, чтобы было посовременнее... У меня только девчонки. Надо искать типажи. Это мы сделаем за...
- Это сделаем так. Сейчас поедем - и подберем в учреждении. И никаких затрат.
- Ладно - убито сказал Хмурый. - Поедем. Но изменения в сценарий...
- Сумму видели?
- А где она тут... Ага. Ну, в принципе - поехали...
Впервые выражение его лица претерпело изменения. Оно осталось в гармонии с фамилией, но теперь смотрелось неискренне, в глубине глаз появилось удовлетворение, которое нельзя было замаскировать морщинами и изгибом бровей.
Войдя в отдел, Хмурый наткнулся на Коноплева, который о чем-то говорил по телефону:
- Десять коробок. Да, по тридцать тыс... Так! Позвони после шести! После шести, говорю, сейчас я занят! О, это ты. Слава Богу!
- О! - заорал Хмурый. - Колхозник есть!
- А вы сами академиком себя считаете? - обиделся Коноплев.
Пришлось объяснять, в конце концов - инцидент удалось притушить, но Коноплев так и не смирился, и хотя согласился участвовать в фотографировании, все равно бросал при случае на Хмурого злобные, косые взгляды.
- Еще нам нужны работяга и кепс. Кепсы есть в учреждении?
- Хундуев из отдела контроля. По паспорту. Но у него фамилия по отцу. Мать у него - Вольдман. И похож он на маму. Так что - отпадает... - буркнул завхоз, все еще сутулясь, словно кутаясь в обиду.
- А хоть похожие-то есть?
- Да кепсы-то давно один в один как все. У них и фамилии теперь почти у всех русские.
- Да. Кепса придется отставить... - задумался вслух Хмурый, но тут в комнату ввалился Логвинов и не глядя спросил:
- Завхоз, когда он придет-то, за кафелем хуй этот?
- За кафелем? После ше... Блядь! За каким кафелем? Какой хуй?
- Ну этот... А...
Поняв, что ляпнул что-то не то и не там, Паша Логвинов испугался, и еще больше испугался, когда Хмурый вскочил со стула и завопил:
- Вот он!
- Я... я ничего не брал.. Мне Коноплев поручил подготовить коробки... - заныл Логвинов в длинные плакучие усы.
- Успокойся, мудила ты грешный... - говорю. Коноплев поглядел на Логвинова так, что тот сжался, хотя при его росте это трудно, а потом завхоз с неизвестно откуда взявшейся нежностью погладил глазами Хмурого. Хмурый продолжал восхищаться:
- Вешаем ему на пояс нож, а с этими усами он хоть за кепса, хоть за грузина сойдет! Годится. Двое есть. Работягу надо, в комбинезоне, с гаечным ключом...
- А где у нас Ерофеев? - спросил я.
- А придет скоро. На склад пошел... - Это Коноплев ожил снова в углу.
- Вот он и будет работягой. Он на Шуру Балаганова похож, пролетарский такой тип.
- У меня никакого холодного оружия нет... - как-то без настроения брякнул Логвинов. Он понял, что куда-то влип, но это лучше, чем в ментовку, и по крайней мере, ни увольнения, ни выговора, не говоря уж о сроке, ему за это не будет.
- Пойдет. С персонажами разобрались. Старик-то этот ничего, смотрится, орденов у него много?
- Хватает.
- Скажи, если надо - добавим, я в театре возьму сколько нужно.
- Ладно. Если не хватит - ну возьми пяток на всякий случай, только супергероя из него не делай, а то потом все журналисты на него набросятся, он у нас так до юбилея не доживет.
- Ладно. А я еще кое-какие изменения внес, девочек добавил, аксессуары... Вы уж мне пару сотен тысяч накиньте!
На место съемки мы выехали раньше всех, на "Жигулях" Хмурого. За нами подъехал автобус Кошкина с моими подчиненными из отдела. Проблема прояснилась сразу, и заключалась она в том, что никаких видимых остатков первой очереди завода там не имелось, и нам предстояло их найти или придумать. За три часа до съемки мы с Коноплевым, Лидским, Федей Ерофеевым, Инессой Арманд и Хмурым стояли на прекрасной зеленой поляне, на фоне леса. Вид был превосходный. Единственное, что было совершенно непонятно - так это что тут триста лет назад стоял завод.
В одном месте мы, правда, нашли остатки какого-то фундамента. Но это был, скорее, фундамент домика или сарая. На завод это похоже не было совсем.
Через полчаса Хмурый проронил:
- Ну и что делать будем?
- А кто тут режиссер? Социальный ряд тебе дали - дали! Ты на месте сам хоть раз был? Тебе деньги за это платят! - завопил Коноплев.
- Да... Шухер будет тот еще... - подло ухмыльнулся Ерофеев.
И тут я вспомнил, что накануне ко мне подходил Лидский, и смущенно сунул какую-то тетрадочку. Делать нечего все равно. Пусть все идет, как идет. Я плюнул на все происходящее вокруг, сел на камень, подложив под задницу куртку, и стал читать, открыв ее тетрадь на середине. Это, как я и догадывался, был трактат о юбилеях, вернее - его продолжение, "Историческая справка". На странице, которая попалась мне на глаза, я прочел:
Это сейчас стал возможен столетний юбилей. Да всего лет двадцать назад за такое по головке бы не погладили. Вопрос "А чем вы занимались до 17-го года?" в полной мере относился и к учреждениям. Только после определенного момента стало возможно справлять юбилеи учреждений, основанных до революции. Те учреждения, которые только что отмечали сорока и пятидесятилетние даты, стали отмечать сто- и более летние. Городские больницы и школы вспомнили, что были когда-то земскими, безудержно обрадовались архивы и статистические управления.
Наиболее эффектно - и соответственно эффективно - можно отпраздновать юбилей учреждения, убедив в причастности к его созданию исторического лица. Абсолютным чемпионом по основанию учреждений в России является...
- Лидский! - Завопил я - Ты гений! Я в тебя всегда верил и знал! Лидский, Хмурый, в машину! Мы спасены!
Время поджимало немилосердно. Оставалось два часа пять минут, когда мы ворвались в квартиру актера Валеры Чандера. Нам был нужен именно он и никто другой. Но вид у него был чудовищный.
Я никогда не думал, что у живого человека может быть лицо такого цвета. Глаз не было видно. Замок он открывал минуты три, причем пальцы отбивали по двери какую-то нестройную, но очень быструю дробь. Валера длинный и худощавый, поэтому, когда он, увидев нас, как-то сразу осел и опал на диванчик в коридоре, сразу стал похож на удава в зоопарке.
Посвятив его в курс дела, мы бросились в театр, договариваться с костюмером. Но когда мы уже выходили, нет - вылетали на лестницу, Чандер застонал и тихонько что-то сказал Хмурому. Тот пожал плечами, вздохнул и дал ему бумажку в десять тысяч.
- А он не... - спросил я и замялся.
- Да нет. Он иначе - не... - ответил Хмурый.