Шелкография сна выходит из Азии,
Из кавычек, скобок, границ приличия,
Из рамок фантазии, но при оказии
Легко переходит в раздел обезличенных.
Впадаю в запал: откликаюсь на "девушка",
Провалы в память - сплошное кокетство.
Всё те же проблемы: одеться не во что.
Туда, куда хочется, вечное "мест нет".
Не соответствует тело возможностям.
Да я бы.. да мне бы.. до неба. Да бросьте!
Жизнь опять напоминает ножницы:
Два конца, посредине гвоздик.
Два кольца, запасной и главный,
Дёргать желательно попеременно.
А там, под куполом, думать плавно,
Лететь неслышно, падать уверенно,
Что кто-нибудь выбьется вдруг из трафика,
Постелет соломку, раскинется пледом.
Шелкография сна выходит из графика..
Чертовски красиво, но очень вредно.
А уходя, не угодить в капкан
Последнего желания: остаться,
Не угадать по сомкнутым губам.
Танцует ночь разнузданный канкан,
Подталкивая в спину. Восемнадцать,
И жизнь к концу. У жизни на краю
Решенье принимается от бёдер.
Походкой лёгкой врезаться в толпу,
С ней не сливаясь. И читать на лбу
У каждого: "К любви, увы, не годен".
А уходя, подумать невзначай,
Что в кофе лучше добавлять корицу.
В стихи - пурген, а сахар - только в чай,
Под менуэт, отмеренный на час
Заката. Утро мудренее. В тридцать
На драму в лицах действует сезон.
От бёдер - лишь походка. И навязчив
Принятием решенья день. На зонт -
Слоями дождь, смешав в один мазок
И остающихся, и уходящих.
Mы, зачавшие многоточия,
Где потеряли чувство опасности?
Всё словами расписано, сточено
Ясностью.
"Ваши трещинки", ваши выемки.. -
Пропасти, поздно обратно пятиться.
Сыпалось градом "любимая".. Вымокла,
Сохну теперь на распятии.
Привкусы, прикусы, признаки.. Вычеркнуть
Только ненужное, лишние почести.
"Не выбирать" - многолетняя выдержка
Вин твоих, одиночество,
Ласк твоих, ваше величество гневное,
Не отпускаешь меня к небожителям.
Это временно. Это ревностью
Скроенный китель.
Я примеряю его в воскресение,
Узким кроем до края отравлена.
И узнаю во всех поколениях
Швами рваными.
- Дайте покоя!
- Нате вам, - дразнится.
С лиц облетает печать ожидания,
Мир застывает на точке "без разницы",
И погружается Дания.
Ну а потом дело рук утопающих,
Время спасаться на новых выемках.
Сыплется градом "любимый", та ещё
Древняя тайнопись имени.
Что произносится мимо ушей твоих,
Ваше высочество, ночество вящее.
Скрипнет пол тишиною вымершей.
Кажется, спящей.
Мальчик,
я свяжу тебе свитер
с длинными рукавами.
Ноты не ставь на старинный пюпитр,
я не играю по нотам.
В сотый раз повторяю: боже,
боже, какой он красивый!
Ниже -
тело играет дрожью,
это не стыдно тоже.
Я рожу тебе чудо, загадывай:
Девочка или мальчик.
Буду, конечно буду рядом.
На расстоянии значит.
Имя нанизываю по буквам
На слух, на вкус, на мысль.
Мальчик, любовь это наука,
Но не ума, не чисел.
В ней не бывает слишком и сразу,
Дух святотатства иском.
Это болезнь, и она заразна,
Не подходи так близко.
Запад, Восток, Восток и Запад,
Не в перекрестьи Рима.
Я, как собака, бегу на запах,
Вправо. Левее. Мимо.
Повод смеяться, в кого он метит,
Тот, кто природой правит.
Я не попутчик, но я свидетель, -
Каждой твари по паре.
Ты налегке, я с пудовой гирей
Прошлого. Память гений.
Только не дай мне покоя в мире,
Господи, дай затмений.
Солнечных, лунных..
до дна, до круга.
что там ещё мне светит?
Милый, надень свитер-кольчугу.
туго затянуты петли.
Нет и не будет рецепта от пули
слова. ловлю молчанье.
Мальчик,
если не дрогнет дуло,
я попаду случайно.
Вместо прощения -
море и озеро,
чтобы было куда впадать.
Не изливаться тоскою в позе,
не оставлять ей причин для после
упрёков в слабости или в безумии..
Мне не придумать другого зуммера, -
не прерывая собою печать
молчания, чаяний, "чая ли?".., -
точка.
На всём, что смелый оставит почерк
Пальцев,
изящных в движении ровном.
Мысли,
Громкой, мятежной, бравой.
бог мой, обиды наши не кровны!
ангел мой, только не хмурь брови.
я за собой оставляю право
прощать.
а щами давно не пахло.
пахло сыростью, пылью, дымом.
обидой, такой дотошной и затхлой.
уже неуспевшим родиться сыном.
пахло щемяще, по-детски тонко.
остро впиваясь в рассудок жалом.
жалость, закутанная в пелёнку
псевдопрощения. девка шалая.
она выходила на улицы с ликом
святой. с телом, едва прикрытым.
когда журавлиным кричала кликом,
когда выставляла вперёд корыто.
и рыбки не кончились в окияне,
чадо любви получало оружье.
её ласкали в себе покаянно.
и не смотрели в себя
снаружи.
просто вода.
просто воздух влажный.
впитывать каждой веной набухшей.
внутри -
омут. и в общем неважно,
зачем это нужно и нужно ли..
можно
уйти в поток, отразиться цепким
взмахом руки, не просящей берег.
любите меня.
неосторожно.
я за собой оставляю...
Тень женщины витает по углам.
Неровно, нервно, вдруг. И там удобно
Расположившись по-хозяйски, будто дома,
Всё расставляет по местам.
Свой запах и привычки, - сундучок
Замысловатых хитростей с прицелом.
Не сила рушит крепости, не телом
Берутся башни, - тенью от плеча.
И ночи коротая за письмом,
Её дыханье слышу за спиною.
След в след она пытается быть мною,
И в этом преуспела, и весьма.
Ещё немного, и её оргазм
Расплавится под окнами соседей
В момент, когда в твоих объятьях, в бреде,
Я растворюсь. Как ревности сарказм.
"На пьедестале из чистого золота
Идол хрустальный, тонко звенящий.."
(Пээс)
От пьедесталов из чистого золота
До серебра твоего касания
Было холодно. Идол молотом
Целил в темечко по касательной.
Идол глиняный, мною вылеплен,
Не молилась, но на ночь ставила
В изголовии снов навылете, -
Сны смотрелись, но не по правилам.
Жизнь против стрелки вертелась истово.
Молох требовал пищи, зрелища.
Я рожала ему из чистого
Золотого металла детищей.
И гордилась собой немеренно
В двух шагах от черты безумия,
Не касаясь рукою времени,
И, казалось, не слыша зуммера
Серебра твоего касания..
Выжигает мне лоб прозрением:
Значит, заживо, без покаяния,
От месившего глину гения.
сто двадцать
днём и ночью
три тысячи в сутки
двадцать в неделю
метры и мили на годы
счётчик
мерно тикает
вне предела
моего тридесятого
твоего храма
а тише едешь не в корм лошадке
её пристрелят
и будет рано
и будет утро походкой шаткой
вползать на новый виток осмелясь
лежачий камень и мох подушкой
её пристрелят в твоей постели
там остановка
и сердце глуше
гнать
в три пульса
турецким маршем
сжигая время вперёд и к лету
то не бес но в ребро и дальше
в тебя врастаю грудною клеткой
.......
Они говорили люблю... искренне..
Их заполняло... они уходили..
Её дыханьем.. Дышалось искрами,
Дышалось ветренно. Тили-тили
Ещё раздавалось недолгим бомом..
Горело тесто, невеста или
Кошкино, мягкое, звалося домом.
Её было много. Они уходили.
Родной мой, жизнь протекает мерно.
В рамках письма и чтения житий.
"Мне надо выйти. Вернусь? Наверное"
Дышите глубже... Ещё.. Не дышите.
.......
Ты не слышишь, как в тон предрассветному зимнему часу
Тишина обрастает не слухами, но коростой
Меж домов междометий, воскли... и цианистым, к чаю,
Этим словом земным. На, примерь. Вдруг придётся по росту.
Я тебе его дольками. Только на запах осталось.
Слов на выдохе мало, всё выжали, выжгли на милость.
Задышали, затискали, заштамповали. И малость
Износили, а это, вот чудо, ещё сохранилось.
Ты губами его, языком, ближе к нёбу и к горлу,
Протолкни, не давись.. Пусть само прямо с горочки, лыжей.
И не в дудочку, нет, не в сопелочку - слышится горном
Наше вашим: "люблю".. Ваше нашим: "вчера", и...
Не слышать, не слышать.
.......
Все исключения в мире без правил.
На линии эхом помехи. Кромешно
Колотится время, его прервали
На стыке после и до, а между
Таким пронзительным, не контральто,
Почти вгрызаясь зубами в трубку,
Моё "люблю" извлекает сальто
Из мышц и нервов, сплетённых грубо.
Любили? Часто. Любили сладко.
Включали скорость и до упора.
Я тормозила с плеча, в десятку.
В пороховницах дымился порох.
А лошадей... Ах, Володя, милый,
Что там немножко - куда как лучше
Людей, блядей и идущих мимо,
И нас, на деньги играющих в души.
С видом на вечность, с потугой в веру
На все четыре, ребром из глины.
Углами режущие натуры?
Да упасите, всё округлили.
А лошадей по глазам, по морде...
А неча гнать по ковровым травам.
"Дышите глубже".. Какая гордость?!? -
Мне удержать бы... "Держитесь справа".
Мне удержать бы тебя от взгляда
Мимо и вниз, посмотри, я выше!
Я здесь, корнями... за воздух... рядом..
Держать пытаюсь, дышать и слышать.
Сергей Слепухин: "Как ты там, Санёк?"[Памяти трёх Александров: Павлова, Петрушкина, Брятова. / Имя "Александр" вызывает ощущение чего-то красивого, величественного, мужественного...]Владимир Кречетов: Откуда ноги растут[...Вот так какие-то, на первый взгляд, незначительные события, даже, может быть, вполне дурацкие, способны повлиять на нашу судьбу.]Виктор Хатеновский: В прифронтовых изгибах[Прокарантинив жизнь в Электростали, / С больной душой рассорившись, давно / Вы обо мне - и думать перестали... / Вы, дверь закрыв, захлопнули окно...]Сергей Кривонос: И тихо светит мамино окошко...[Я в мысли погружался, как в трясину, / Я возвращал былые озаренья. / Мои печали все отголосили, / Воскресли все мои стихотворенья...]Бат Ноах: Бескрылое точка ком[Я всё шепчу: "сойду-ка я с ума"; / Об Небо бьётся, стать тревожась ближе, / Себя предчувствуя - ты посмотри! - наша зима / Красными лапками по мокрой...]Алексей Смирнов: Внутренние резервы: и Зимняя притча: Два рассказа[Стекло изрядно замерзло, и бородатая рожа обозначилась фрагментарно. Она качалась, заключенная то ли в бороду, то ли в маску. Дед Мороз махал рукавицами...]Катерина Груздева-Трамич: Слово ветерану труда, дочери "вольного доктора"[Пора написать хоть что-нибудь, что знаю о предках, а то не будет меня, и след совсем затеряется. И знаю-то я очень мало...]Андрей Бикетов: О своем, о женщинах, о судьбах[Тебя нежно трогает под лампой ночной неон, / И ветер стальной, неспешный несет спасенье, / Не выходи после двенадцати на балкон - / Там тени!]Леонид Яковлев: Бог не подвинется[жизнь на этой планете смертельно опасна / впрочем неудивительно / ведь создана тем кто вражду положил / и прахом питаться рекомендовал]Марк Шехтман: Адам и Ева в Аду[Душа как первый снег, как недотрога, / Как девушка, пришедшая во тьму, - / Такая, что захочется быть богом / И рядом засветиться самому...]
