Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


     
П
О
И
С
К

Словесность



ИЗ КНИГ
"ДВЕ СТОРОНЫ МЕДАЛИ" (2017) И "МОРОКА" (2018)


 




      АНАМНЕЗ

      В извилинах моих уж сколько лет тому
      неистекающий родник стихов журчит,
      и лишь гортань сыра (наверно, тонзиллит);
      язык никак не подчиняется уму,

      а ум - порядку (но об этом - никому),
      сплошная сушь вокруг: душа суха, скрипит,
      а под пером пищит бумаги писчей лист;
      сетчатка прохудилась - что ж, возьму суму

      и по миру в огромный мир пойду, чтоб с мира
      насобирать по нитке: иль сетчатку сшить,
      иль от жилетки рукава (и не тужить).

      Я в мир пришел - ко мне он руки тянет, сирый:
      здесь каждый первый - глухонем, второй - убогий,
      и ковыляешь вдоль по миру - одиногий.

      _^_




      * * *

      Закашлявшись,
        он
      выдохнул остатки
      легких. Огонь,
      мерцающий в сосуде,
        догорал.
      И прозревал больной,
      и постигал,
      все то, что после будет.
        Она
      явилась и зевнула сладко,
      и по груди прошлась
      когтистой лапкой,
      и погасила медленно
        Огонь.

      _^_




      * * *

      Больному полегчало, и под вечер
      он успокоился. Душа
      его, как будто очумев от расставанья
      с телом, еще недалеко ушла,
      еще как бы искала с телом встречи,
      над ним летала,
      словно муха, не спеша,
      исследуя изнанку мирозданья.

      1983

      _^_




      МОРОКА

      Глава первая

      Сердце блазнится, несмысленно да неуимчиво,
      все победы оборотились бедами,
      край бедовый мой, обедованный,
      мастера здесь хоть куда:
      наплечных да заплечных дел,
      средь народной босоты
      да наготы немерной
      все похаживали да пошучивали,
      да сеяли известия, от коих известь
      в членах человеческих осаживалась,
      да страх, да рознь, да супостатные находы,
      да нелюбовь великая к ближнему,
      да глум втихомольный,
      и стал народ глухонем,
      как бы скопищем тел одиногих
      с ушами, отверстыми попусту,
      да очами зашоренными,
      аки стадо козлищ,
      ведомых на бойню покорливо
      да себя же и топчущих в скопище:
      первый день - правых,
      другий день - левых,
      а во третий - тех, кто посередке.

        Мать учила недоумка:
        коли будешь ты зазорчивым
        и родителей не чтить,
        быстро станешь разговорчивым,
        как зачнут тебя когтить.

      Клевета да клегота -
      слышишь клекот куроклика?
      водружая на алтарь,
      клеветарь листает книгу
      и срывает птичьим клювом
      за печатию печать.
      Хищно разверзает пасть
      судеб и наветов книга,
      и не ведает, не знает
      мудреватый клеготарь,
      что напрасна суета
      и напраслина тщетна,
      и душа его пуста:
      обступила его сердце
      курокличья слепота.

      Стогны опустели, души вымерли,
      колокола обезъязычели,
      закатилося вече народное,
      и ночь покрыла ту землю
      осязаемой тьмою,
      и стояла та ночь
      целый век.
      И настало безгодье.

      Глава вторая

      и нашли на ту землю
      чудища с мордами крысьими
      и лошадиными крупами,
      а торсы у них человечьи,
      и покрыли они все лицо
      той земли, и пожрали
      растенья, и травы,
      и листья, и корни,
      и выпили реки,
      и одолело ту землю безводье
      и безживотие злое,
      и стала земля нагою.

        Жди дождя, дождя, дождя...
        Даждь нам дождь, - молили мы,
        и ответили из тьмы:
        "Не о том просили вы,
        что утратили однажды.
        Дам вам дождь, но только днесь
        утолите жажду гаждой".

      и хлынул на землю
      из тверди разверстой
      гнилостный ливень,
      и гнилью наполнились реки,
      и воссмердела земля.

        Азвы и язвы,
        мор и чума -
        скажите нам, разве
        сошли мы с ума?

      и смерды диву дивились:
      покрыли ту землю
      травы - не травы,
      цветы - не цветы,
      а как бы деревья:
      стозевны, облы, огромны,
      с лепестками вроде ушей
      и гигантскими зевами,
      кои вбирали все,
      что мимо летело,
      шло, пресмыкалось,
      и замерли смерды:
      сковала их оторопь
      хваткою мертвой.

      Глава третья

      А как начала спадать оторопь,
      и народ отходить от мороки начал
      да косточки расправлять затекшие,
      да по сторонам оглядываться,
      перешептываться да шушукаться,
      виноватых да крайних искать, как водится,
      а после осмелел, не слыша плетки,
      кричать на торжищах начал истошно,
      да, бия себя в грудь натруженную,
      искать, кому бы слезы его отлились.

      А без веры нутряной
      так и тянет, Боже мой,
      правым быть да левых бить,
      в пострадавших вечно быть,
      вековать да куковать:
      Щас мы вас в такую мать!

      Нас учили демократы:
      "Не отчаивайсь, робяты,
      коли общество - злодей,
      подстрекает на злодейство,
      и порядочных людей
      превращает это действо
      в татей, пьяниц да блядей, -
      вы ни в чем не виноваты,
      не отчаивайсь, робяты!"
      Круг за кругом, век за веком
      жестко спит, хоть мягко стелет,
      каруселит, каруселит,
      каруселит человек.
      Нелегко быть человеком.

      Глава четвертая

      Пригорюнился народный избраннник:
      дума трудная, неподъемная
      одолела мужа сего:
      То ли воли больше дать,
      то ль, пока не поздно, вспять
      повернуть закона дышло,
      как бы худшего не вышло:
      левые пускают сопли,
      правые уже громят
      инородцев всех подряд -
      демократии оглобли
      и правления бразды -
      ни туды и ни сюды!

      Чрево пустое чревато бунтом,
      червоточина смуты проникла в сердце столицы:
      бывший сподвижник, ярыжка, смутьян
      подбивает к бунту народ
      на стогнах просторных.

      Стогны и стоны,
      гул и глум,
      рты разверзлись -
      ярость, шум.
      Ор многозевный
      над градом стольным,
      ползет измена
      путем окольным.

        От края и до края
        встает страна большая,
        встает на смертный бой
        опять с самой собой.

      и поражали друг друга
      брат брата и враг врага,
      и кровь текла, изливаема бездобь
      в черную бездну.

        Удавец пришел к давцу
        с вервием за пазухой:
        деньгодержец, вам к лицу
        этот галстук вязаный.

      Безводие. Безумие. Безлюдие.
      Безгодие. Бездушие. Безлюбие.
      Вдохни в них свет, чтоб эти души ожили.
      Бездушие. Безлюбие. Безбожие.

      Глава пятая

      У иссохшего дерева на берегу жалкой речушки
      трое стояли: старый пьянчужка с всклокоченной гривой,
      красным курносо вздернутым носиком
      и голубыми испитыми глазками,
      пapeнeк в полинялых джинсах с гитарой
      и чья-то вдова в черном заплатанном платье
      теребила платок огрубевшей рукой
      с красными взбухшими венами.

      Женщина склонилась над рекою
      и вчерашними глазами провожала
      селезня, плывущего в мазуте.

        Ах вы, утки, гуси-лебеди,
        улетайте прочь, родимые,
        уносите наше горюшко
        на далекую сторонушку.

        Эх, полынька, травонька горькая,
        не садила тебя я, не сеяла,
        ты сама на земле уродилася,
        по земле по моей расстелилася.

      Что ты, женщина, заладила
      песню с мукою в груди,
      жизнь одна нам Богом дадена,
      ты неси ее в персти.

      Пусть цветет она полынкою
      или яблоней в саду, -
      я над собственной могилкою
      ею, милой, прорасту.

      А парень запел о любви, обращаясь к земле,
      и к небу взывая, запел о лесах и воде,
      долго ли пел он - мгновенье, иль день, или год? -
      Гимны к жизни он пел и смотрел в небеса,
      а когда он умолк,
      рядом с ним лишь трава шелестела, вокруг - ни души
      и парень склонился над зеркалом черным реки
      и в воду глядел, как в жизни впервые глядят,
      и утки летели по черному небу реки,
      и парень глядел им вослед,
      и был стариком он седым.

      1989-90

      _^_




      БЛАГОДАТЬ

        ...как нам даётся благодать.
              Тютчев

      1.
        Смирись, гордый человек!
            Достоевский

      Юродство или первородство
      за чечевичную похлёбку
      нам паче гордости - "Смирись!"
      Зыбка граница, мысли топко,
      и Богоизбранность и скотство,
      совпасть или совознестись -
      равно любезный идеал,
      а из бесчисленных зеркал
      ущербно скалится сиротство.

      2.
        Не дай мне Бог сойти с ума.
              Пушкин

      Соборность или подзаборность,
      совознестись или совпасть -
      такая в этом благодать
      и единенья иллюзорность.
      Широк в страстях Парфен Рогожин,
      а Мышкин в мыслях был широк,
      он возлюбил не жизнь, а суть,
      ему иной сужден был путь:
      быть всеотзывным трудно, Боже,
      безумие всему итог.
      .
      У жизни - правда - всего много:
      иным даётся благодать,
      другой всю жизнь взыскует Бога,
      чтоб дьявола в конце обнять.

      3.

      За дефицитом мы стояли
      весь день на кровные свои,
      теперь есть все, мы все достали -
      остался дефицит любви.

      Жизнь - это перечень описок:
      Опять на волю вышел призрак
      и по Европе бродит он,
      быть может, сам ошеломлен,

      а человек объят сомненьем,
      как белка, мечется весь век
      между спасеньем и забвеньем,
      коль выпадет счастливый случай,
      перед убийцею в падучей
      забьется слабый человек.

      4.

      Эпоха садомазохизма,
      не разорвать порочный круг,
      меж душами, церквами - схизма,
      больна история, мой друг,
      но зеленеет древо жизни,
      и птицы будут петь тризне.

      5.

      Совпасть или совознестись,
      бескрыл ты или быстрокрыл -
      оборотится бездной высь,
      и в небо ты падешь без сил,
      и твердь сомкнется над тобой,
      и воцарится благодать,
      когда другим будет сиять
      свод безмятежно-голубой.

      2004, 2014

      _^_




      ПУТЫ РАСПУТИЙ

      Мы еще не распутали путы распутий,
      по бездумию путаем распрю и прю,
      суть отсутствия это - отсутствие сути,
      испадение истины. Хрупкому дню

      угрожает распад, отпаденье от света,
      и уже наползает кромешная тьма,
      верный спутник духовного курослепа.
      Сколько раз ты нас низводила с ума,

      заставляла нас путать ближнее с дальним,
      и клубятся, как змеи, клубки твоих пут -
      мы опутаны чувством иррациональным,
      что любовью к отечеству люди зовут.

      Ты, отчизна моя, - наше место рождения,
      вырождения место, где миллионер
      Мышкин ищет опору в минуту падения
      и тенета плетет наш грядущий премьер

      Верховенский, прообраз наших правителей,
      указав смердяковым спасительный путь:
      слуги стали народными - в роли спасителей,
      а за дело народное - не обессудь -

      изнурительно будет кровавой дорога,
      запечатаны будут сердца и уста
      богоносца, в пути позабывшего Бога,
      верховенских возведшего на пьедестал.

      1999-2000

      _^_




      * * *

      Среди шагающих по кругу толп
      торчит, как атавизм, отросток, столп
      стоит бесцельно до поры, от бед
      громоотвод, пока не грянет гром,
      у нас семь бед, один ответ,
      пока еще стоит наш шаткий дом,
      и Белые Столбы вокруг стоят,
      и тишь да гладь у нас, и тишина
      Матросская, больниц душевных не одна,
      есть Кащенко и Сербского, и рад
      отсюда ноги каждый унести,
      но многим некуда уже идти,
      не то махнешь стрелой
      и прямиком в Кресты,
      смотри на столб, смотри на Столп,
      среди толпы скрестив персты.

      2013

      _^_




      * * *

      Когда по весне разбираешь
      завалы старья слишком рьяно,
      реликвии перебираешь,
      вдруг выпадет труп из чулана,

      и повод готов для застолья:
      вослед, словно гость долгожданный,
      придёт человек из подполья -
      дерябнем и солью на раны

      посыпем, и вспомним былое...
      За скатертью той самобраной
      бранимся незлобно сам-трое,
      и светит улыбочкой странной
      забытый скелет из чулана.

      2005

      _^_




      * * *

      Человек приходит в мир,
      превратив в большой сортир
      всё, куда бы ни пришёл,
      а уходит сир и гол,

      слаб и наг, и сер, и сир,
      растранжирив дар и сыр,
      что послал ему Господь.

      Ублажает ли он плоть,
      убивает ли он плоть,
      это не меняет суть,

      посему не обессудь,
      не суди да не судим.
      Времени стекает муть,

      плохо ль, хорошо ль сидим -
      мы сидельцы и страдальцы,
      не рука у нас, а пальцы,
      мы не видим, а глядим.

      2006

      _^_




      ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА

      Мы выживали, не жили, премного тужили,
      но Воскресенья не будет, ибо не жили.
      Преображенья не будет, ибо образчик, не образ был в нас,
      В зеркале - только провалы вместо обугленных глаз.
      В тождество, а не в подобие поверили мы навсегда.
      Мы спокойны, как олимпийцы, как наш предводитель
      и в путь мы возьмем только путеводитель,
      ибо Полынь - путеводная наша звезда.

      2014

      _^_




      ППАМЯТИ О. М.

      Когда б не Данте, что нам гвельфов
      погибельная схватка с гибеллинами?
      Преданье, сказка - словно эльфов
      война со злыми исполинами.

      У нас своих легенд с лихвою:
      одна великая утопия
      братоубийственной войною
      оборотилась - щиплем корпию

      с тех пор уже почти столетие,
      чтобы накладывать на раны
      истории в грядущем свете и
      чтоб правнук написал романы:

      он выстроит всю жизнь по ниточке
      с Варшавы до Владивостока -
      по шву, по ниточке, по выточке -
      и доберется до истока,

      но вряд ли выйдет из пространства он
      в сад величин вслед за тобою -
      там ни один школяр не странствовал,
      где твердь становится судьбою.

      В Верону изгнан иль в Воронеж,
      умрёшь в Тавриде иль в Елабуге,
      своё ты тело не догонишь:
      душа давно плывёт по радуге

      по небу слёзному, омытому
      навзрыд, на взлёт, на удивление,
      туда, в ту даль, к истоку скрытому,
      где слилось с вечностью мгновение.

      2005

      _^_




      * * *

      Наше былое быльём поросло,
      история наша всегда с географией -
      сиамские сёстры, их ремесло -
      просеивать факты и биографии
      сквозь мелкое сито событий и лет,

      чтобы явить бытие из события
      или иное сделать открытие:
      сущее, соки из тела сосущее,
      жизнь - мелкий ситчик и в клеточку свет.

      Это открытие мы проморгали:
      время съедает нас и себя,
      не потому ли в немотной печали,
      словно прощаясь с песней убитою,
      мы наблюдаем, в руках теребя

      связку ключей от жилища забытого,
      книжку слепую, газеты клочок,
      как расставаясь с земною орбитою
      час за часом уходит в песок?

      Зреет на грядках наше грядущее,
      чтобы явить парниковый эффект -
      это столетие, с нами растущее,
      это пространство, на вид вездесущее,
      вечность смахнёт, как ресничку с век.

      2005

      _^_




      * * *

      Не ставьте памятников равенству,
      свободе, братству и так далее -
      поставьте памятник беспамятству
      и бесконечности страдания.

      Не ставьте памятник раскаянию,
      не то придётся вспомнить Каина.
      Казалось бы, ну что нам Дания -
      ведь не Париж? Ну, принц. Окраина!

      Несовременней, бесполезней
      придумать трудно - право, узкий
      на вещи взгляд, сродни болезни -
      пикантнее недуг французский.

      Не ставьте памятника вере,
      не то придётся вспомнить Лютера,
      костры и Торквемаду лютого,
      и грешников, горящих в сере,

      и всех, кто верует неистово
      иль истово, пророкам внемля,
      кто жизнь на вере с места чистого
      построит, уничтожив землю.

      Острее чувствуется вера,
      свободы виден смысл глубинный,
      когда глазами Робеспьера
      узришь их перед гильотиной.

      Не ставьте памятник смирению,
      не то окажется гордыней,
      поставьте памятник забвению,
      иначе об Отце и Сыне

      придется вспоминать не в храме,
      в котором даже на Страстную,
      склонясь умильными главами,
      всё ж поминаете их всуе,

      а помолившись, вновь процентами,
      мечту о вечности лелея,
      займётесь, чтобы монументами
      жизнь увенчалась в мавзолее.

      Не ставьте памятника вечности,
      свободе с факельной рукою,
      честнее бык - как символ вещности,
      а лучше - памятник покою.

      _^_




      * * *

      Человек, сгоревший в аду,
      воскрес и прошествовал мимо,
      как будто шагнул в пустоту,
      а я задохнулся от дыма.

      _^_




      * * *

      Пою какой-то простенький напев
      и глупо повторяю: человечность,
      вконец от ожиданья озверев,
      идя туда, где пасть развезла вечность.

      Но как легко в соблазн греховный впасть
      и помечтать о воле и покое,
      как будто снимет кто-нибудь печать
      последнюю и даст уйти без боя

      туда, где тихо зыблется ничто
      где никого никто не утешает...
      и вот проходит в драповом пальто
      никто в ничто и там в нигде растает.

      2016

      _^_




      ДВЕ СТОРОНЫ МЕДАЛИ

      1.
              Да - скифы мы.
                А. Блок

      Жизнь человека измерена и рассчитана:
      у одних - города и годы,
      у других - страны, века, народы,
      у иных же - и вовсе ощипана.
      Всё зарастает травой Уитмена.
      Вышла Лолита замуж за Липмана.
      Неудавшийся Гумберт теперь в Калифорнии
      мелкий преступник. Мы тем упорнее
      за жизнь цепляемся, чем она нестерпимее
      или, вернее - необратимее.
      Жизнь рассчитана до безобразия.
      Мы устали жить без фантазии.
      Все теории - сплошные Евразии:
      нам милее быть скифами, азиатами,
      чем страдальцами, на атомы разъятыми.
      Мечтали мы о грядущих гуннах,
      и прошлись они по нам в сапогах чугунных.

      Лучше быть Иванушкой-дураком, чем умником.
      "Умный, что ли? Тоже мне уникум, -
      говаривал старшина в армии. -
      Умников опускают, а дураков отпускают".
      Так нам в совке мозги парили,
      что все интеллигенты - парии,
      даром что был другого мнения Чехов.
      Приструнили мы венгров и чехов
      (горстка вышла на Красную площадь,
      возмущаться на кухне спокойней и проще).
      Барды со стадионов рвались на ударную стройку
      или в Америку - правда, с обратным билетом
      (до и после делая стойку),
      или писали про белые снеги,
      на станции Зима исходя от неги,
      не теряя патриотизма при этом.
      В моду вошла романтика костра,
      большой дороги, ножа и топора:
      "Пoшло, милая, нежиться в беседке,
      хорошо нам будет в геологоразведке!"
      Канули в небытие шестидесятые,
      и попали мы все в соглядатаи -
      кому-то бросили кость, а кому-то дали по вые.
      Потянулись за бугор наиболее передовые,
      считалось, что самые достойные
      (нужно было, однако, ещё заслужить изгнание,
      то бишь любовь народа и Лубянки признание,
      либо попасть в число совести узников
      или про крайней мере - рефьюзников).
      Годы были глухие, застойные,
      свобода тайная, анекдоты застольные,
      чуден был Днепр, и мирно струился Терек,
      и чечен не полз с гранатомётом на берег,
      далеко было до Грозного и Чернобыля,
      чтоб чужие боялись, мы себя гнобили.

      А потом появились новые русские
      (но глаза подозрительно узкие),
      возлюбили жар холодных числ
      больше, чем дар божественных видений,
      равно презрев и острый галльский смыл
      и сумрачный германский гений.
      Комсомольцы построили Братскую ГЭС и Бам,
      а потом вернулись с Урала
      и расчистили силою интеграла
      место под солнцем себе и браткам:
      поделили по-братски близнецы-братья
      и задушили страну в объятьях.

      2.

      Если в первом акте на стене висит плётка,
      то в финале не избежать порки.
      Сия сентенция, быть может, не находка,
      но раствориться в человечестве -
      значит жить и умереть в Нью-Йорке:
      не надо ездить в Мозамбик и Танзанию,
      до Китая - полчаса езды на сабвее,
      а оттуда - на запад, беря левее,
      попадёшь в Маленькую Италию,
      от которой, правда, одно название,
      но в ресторанах тамошних трудно хранить талию,
      так что хлеб изгнания не всегда горький.

      Жить в Нью-Йорке - не избежать порки:
      "Город Жёлтого Дьявола", как сказал Горький.
      С грешных и праведных равно сдирают шкуры:
      всех помещают в плавильный котёл
      и вливают азы языка и культуры,
      а потом Герион является хмурый
      и начинает сдирать три шкуры,
      так что не взвидишь белого света
      и станешь, как до рождения, гол,
      и растет дефицит доверия, любви, иммунитета,
      пока поражённые не застынем:
      жизнь, словно свечку, задули.
      За непохожесть схлопочешь пулю:
      с красной банданой не суйся к синим
      (чуть не сказал по инерции - к белым).
      Если ты занят серьёзным делом -
      торгуешь травкой и героином,
      ни Отцом не клянись, ни Сыном -
      ты сам себе Бог, Авель и Каин,
      окаян, неприкаян и нераскаян,
      но здесь упражняются в умирании,
      философией не отягощая сознание.
      Как просто душа расстаётся с телом -
      возносится, не моргнув глазом,
      и взирает, как сокрушают глупую плоть,
      подвергая разнообразным заразам,
      пока не смилуется над нами Господь.

      2005

      _^_



© Ян Пробштейн, 1983-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2019-2024.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность