Словесность

[ Оглавление ]







КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




НОЧНОЙ  РАЗГОВОР



Я заказов в жизни не брал, малюю для себя, как могу, как умею. Вот говорят - талант, талант... Без него, конечно... но что еще важно - желание и смелость. Всего понемногу было, а с возрастом желания тают, смелость - откуда? - тоже не прибавляется, даже у великих, что уж говорить о таких, как я, мы почва, на которой иногда что-то произрастает, но теперь... время не поощряет искусство, и не внимает ему, и каждый сам должен решить, продолжать ли ему это дело на необитаемом острове. Многие честно отказываются, другие врут себе, во всем обвиняют обстоятельства, а третьи... они по-прежнему копают. Я к этим, упорным, себя не отношу, хотя еще копаюсь - возраст, сил мало, ночами больше не засиживаюсь, мне бы поспать, мой сон хрупкая скорлупа...

А тут стук в дверь, в четыре утра! Еще чего, не встану! Стук повторяется, негромкий, но настойчивый, словно тот, за дверью, знает - я здесь. И, действительно, куда мне деваться. Что делать, накидываю одежку, ноги в туфли и шаркаю к двери.

- Кто там?

И тут же уверенный голос:

- Хочу заказать вам картину.

- Ночью?!

Пытаюсь подобрать слова, чтобы выразить подобающее случаю негодование, но чувствую только вялость и раздражение, и пробивается интерес - кому я нужен, ночью, какой еще заказ... давно забыт, малюю себе понемногу, изредка выхожу на толкучку с пейзажиком, продаю дешево, и тут же спешу в магазин ради предметов роскоши, как чай или какая-нибудь сладость к нему. Вредные привычки неистребимы, и потому на похороны у меня не отложено, как-нибудь закопают, не все ли равно, что будет с моим телом...

Ворча, открываю. На пороге невысокий худощавый блондин среднего возраста с невыразительным лицом, в широком плаще до пят. Такого никогда бы не стал писать, а вот плащ... За окном рассвет пробивается, шуршит серенький дождик, и плащ в мелких радужных капельках, особый такой черный цвет...

- Можно войти?

Он быстро проскальзывает в комнату, оглядывает пыль, запустение, несколько давних картин на стенах. Указываю на единственный стул, сам пристраиваюсь на топчане, рядом с рисунками - пыльные папки, дрянной коленкор - кое-как умещаюсь, терпеть недолго, не нужен мне заказ, только послушаю, что он наобещает среди ночи, уж слишком странно.

Он сидит, не вынимая рук из глубоких карманов. Серый какой-то, невзрачный тип, зато плащ... словно живой, мерцает, струится, полностью скрывая стул.

- Наши условия просты, - говорит он, - мы не ограничиваем вас темой или стилем, изобразите нечто самое вам дорогое, ради чего вы когда-то и начали все это, - он широким жестом обводит стены с едва заметными на выцветших обоях прямоугольниками. - Неважно, будет то портрет, пейзаж или натюрморт, художник во всем выражает себя. Со временем он вовсе перекочевывает в картины, не так ли? - он издает что-то вроде вежливого смешка.

Неглуп, но удивительно противен. Надо бы выгнать, да вот этот плащ... глаз оторвать не могу.

- Теперь об оплате, - продолжает блондин в черном плаще. - Будем откровенны - все, что вы сделали, не дает вам права на вечность.

Я пожимаю плечами. Прошли времена, когда возмущался наглостью невежд, теперь мне все равно.

- Никто не знает, - говорю. Догадываюсь, что все так, но на некоторые работы надеюсь.

- Некоторые - да, - соглашается он, будто услышав мои мысли, - они хороши. Но этого мало, мир суетлив и забывчив, искренность ваша и хмурое настроение уходят в прошлое, а когда их время вернется, появятся новые люди, картины...

Пусть он прав, но слушать правду от незнакомого человека, да еще в четыре ночи, согласитесь, необязательно.

- Я не работаю на заказ, - говорю довольно резко, чтобы убрался, не нуждаюсь в его деньгах, тем более, после такого предисловия. - И вообще... давно не пишу, - беззастенчиво вру ему, - глаза... и краски засохли.

- Краски в порядке, - улыбается блондин, указывая большим пальцем на что-то за своей спиной. Смотрю - откуда-то взялся столик с гнутыми ножками, на нем палитра, тюбики - мои любимые красные и желтые, несколько кистей, чашечка с маслом, бутылка скипидара... Что за черт возьми!

Гость улыбается - "не узнаете?" - и слегка приоткрывает полу плаща. Там ничего, но не прозрачная пустота, за которой изнанка ткани, стул, а вязкая темнота, почти осязаемая... Похоже, за мной пришли. В конце концов, я ждал. Но не сегодня, еще немного я рассчитывал протянуть. Ясно, что заказ только повод.

- Нет, нет, - спешит он успокоить меня, - вы не поняли, картина обязательно нужна, как последний штрих, знак согласия, что ли. Дело же значительно глубже - нам нужны все ваши вещи. Ведь вы уже почти перетекли в свои картины, высказались, вы ложились, где теперь ваша душа? Вот именно! Приобретая картины, мы получим все, что нам нужно, навечно в наш фонд.

- Но это равносильно уничтожению...

- Что вы, совсем наоборот, картины с нашей помощью окажутся в лучших музеях, мы гарантируем сохранность. На вечность не рассчитывайте, не заслужили, но тысячу лет... разве мало?... Когда вы исчезнете, душа останется в картинах, и станет наша. Мы возьмем ее с вашим именем. А под картинами появятся буквы - "н.х." Неизвестный художник. Все сразу забудут вас, это мы умеем. Пока вы живы, владейте, можете продавать, надо же как-то жить, мы понимаем. А потом получите гарантию почти на вечность - для картин, а имя... зачем вам оно, если картины будут жить, влиять на души, и всегда оставаться загадкой, это притягивает. Видели, наверное, в музеях - "н.х." - многие из них наши.

Он встает, прохаживается по комнате, смотрит на одну из картин.

- Вот подтверждение правильности нашего подхода, смотрите, вы здесь гораздо глубже, чем в жизни. Удивительно, как это удается...

- А вдруг расшифруют почерк, узнают автора, докажут?

- Бывает, но не с нашими авторами. Их картины навсегда останутся безымянными. Мы отыскиваем все работы, даже наброски, разорванные листы, и метим - "н.х." Эти буквы не смываются, будьте уверены.

Он ходит, плащ тянется за ним, подметая пыль, и остается свежим, чистым, крапинки влаги высохли, проступила абсолютная чернота. Представляю, как он ляжет на спинку стула - с непосредственной обязательностью, с неизбежной случайностью, складки глубокие и мягкие... на фоне выгоревших обоев, драной обивки цвета красной охры... и если сюда вот бутылку темно-зеленого стекла, у меня есть, где же она?... точно знаю, есть... а сюда старинное блюдо - то, с желтыми цветами, чтобы уравновешивал вертикаль горлышка... и это богатство черных оттенков сзади... Блюдо где-то в углу...

- Оставьте плащ, хотя бы на часок!

Он останавливается, огорошен:

- Зачем? Нет, нет, я на работе, это необходимая деталь. И что вы собираетесь с ним делать?

- Писать!

Он удивлен:

- В этой картине, я думал, должна быть квинтэссенция, что-то ваше самое-самое, невысказанное еще, последний взмах крыла, так сказать...

- Такого черного мне всю жизнь не хватало!

Он смотрит на меня, долго молчит, потом говорит с удивлением и какой-то печалью:

- Странный народ, эти художники. Лет сто тому назад я был у одного голландца, он говорит - хоть сейчас! Являюсь следующей ночью, формальность, бумагу подписать, а он успел передумать - еще днем загнал себе пулю в живот. Ну, да, имя, имя осталось. Зато картины растрескались, больно смотреть! А я ему гарантировал вечную свежесть, не вам, извините, чета.

- Так как же насчет плаща?

- Нет, нет, я вижу, вы не созрели еще, подумайте до завтра, снова постучусь.

- Только не в четыре, я как раз задремлю...

- Ждите в полночь, и крепко подумайте. Хоть и говорили, рукописи не горят... сущая чепуха, поверьте.

И он уже без стеснения и земных условностей тает в воздухе.

Я один - замерз, скорчился на краю топчана, и сон к черту, куда там - рассвет. Исчез, палитру оставил, краски, десяток великолепных кистей - колонок! никогда не писал ничем кроме щетины. И зачем ему плащ?... Что тысячу, мне и пятисот бы хватило. Не мне - картинам. Наверняка плаща мне больше не видать, явится в каком-нибудь рубище, комедиант! Попробовать, что ли, по памяти, тряхнуть стариной? Черных три тюбика подкинул, разных, контора не скупится на темные тона. При нынешних-то ценах! И холст оставил, злодей. Лучше не трогать, ведь знак согласия, тут же привяжется, шантажист, и плакала моя душа. Зачем она ему?.. Пятьсот совсем неплохо... Забываешь - взамен "н.х." С другой стороны - сохранность гарантирует, это в наши-то времена, книги забываются, а здесь единственный экземпляр, непрочный холст, это же чудо! Зато необитаемый остров. Думай, думай. Эн ха... А может сон? Нет, слишком спать хочется. По памяти трудно, давно всерьез не брался, так, малюю для себя... Подумаешь, персона, уцепился за свой плащ! И что он нашел в картинах, какая еще душа... Желание и смелость - были, только время теперь не то, не то-о. Правда, говорят, оно всегда не то. Чертов плащ, так и стоит перед глазами! Конечно откажусь, коне-е-чно, ничего себе, без имени, да? И в жизни заказов не брал, писал для души. А он мне вместо нее - эн ха! Это уж слишком! Только выдавлю немного красных, очень уж хороши... Оранжевый... Нет, и разговора быть не может, с порога отошлю! У Сезанна, говорят, было не меньше шести желтых, счастливец... Вот и мне повезло. Зеленых два, и правильно, больше никогда не беру. Откуда знает? А синих не надо, холода не переношу. Но этот... чудо! вспоминается Пуссен. Белила яд для живописи, особенно в первых слоях, возьму капельку... Теперь черные... Только попробую, почему не попробовать...



© Дан Маркович, 1992-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.






НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Эльдар Ахадов. Баку – Зурбаган. Часть I [Однажды мне приснился сон... На железнодорожной станции города Баку стоит огромный пассажирский поезд, на каждом вагоне которого имеется табличка с удивительной...] Галина Бурденко. Неудобный Воннегут [Воннегут для меня тот редкий прозаик, который чем удивил, тому и научил. Чаще всего писатели удивляют тем, чему учиться совершенно не хочется. А хочется...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть II [у тебя сегодня смс / у меня сегодня листопад / хочется бежать в осенний лес / целоваться в листьях невпопад] Виктория Смагина. На паутинке вечер замер [я отпускаю громкие слова. / пускай летят растрёпанною стаей / в края, где зеленеет трын-трава / и трын-травист инструкцию листает...] Александр Карпенко. Крестословица [Собираю Бога из богатств, / Кладезей души, безумств дороги; / Не боясь невольных святотатств, / Прямо в сердце – собираю Бога...] Елена Севрюгина. "Я – за многообразие форм, в том числе и способов продвижения произведений большой литературы" [Главный редактор журнала "Гостиная" Вера Зубарева отвечает на вопросы о новой международной литературной премии "Лукоморье".] Владимир Буев. Две рецензии. повести Дениса Осокина "Уключина" и книге Елены Долгопят "Хроники забытых сновидений...] Ольга Зюкина. Умение бояться и удивляться (о сборнике рассказов Алексея Небыкова "Чёрный хлеб дорóг") [Сборник рассказов Алексея Небыкова обращается к одному из чувств человека, принятых не выставлять напоказ, – к чувству страха – искреннего детского испуга...] Анастасия Фомичёва. Непереводимость переводится непереводимостью [20 июня 2024 года в библиотеке "над оврагом" в Малаховке прошла встреча с Владимиром Борисовичем Микушевичем: поэтом, прозаиком, переводчиком – одним...] Елена Сомова. Это просто музыка в переводе на детский смех [Выдержи боль, как вино в подвале веков. / Видишь – в эпоху света открылась дверь, – / Это твоя возможность добыть улов / детского света в птице...]
Словесность