Однажды я три года жил в
Ленинграде. Теперь уже я могу не кривя душой
написать - "однажды", так давно это было, что три
года кажутся одним длинным днем. Я много работал
и старался доказать себе, что чего-то стою в деле,
которое мне трудно давалось. Тем больше чести,
если я добьюсь своего - так я думал. Для молодого
человека это может быть и так, и я не жалею о том
времени.
Ходить по знакомым я не любил.
Иногда мне хотелось куда-нибудь пойти, но
отвечать на вопросы не хотелось. "Как твои
дела?..." - а на самом деле никого не интересовали
мои дела, может быть, одного-двух интересовали
результаты моих дел, а результатов не было...
Но я чувствовал необходимость куда-то пойти,
чтобы свободно смотреть на людей, и на меня
поменьше смотрели. И я ходил по улицам и смотрел в
лица, которые сильно отличались от тех, к которым
я привык... Но это особый разговор. Потом я шел в
Эрмитаж. Мне казалось, что я неравнодушен к
живописи, потому что много читал о художниках, и
мне тоже хотелось жить так, свободно, создавать
что-то свое... Но я ни на что путное не был
способен, так мне казалось.
Я ходил по залам и добросовестно
смотрел. Я уже понимал, что дело не в сюжетах, но в
чем дело, что главное в картине - не мог понять. В
общем я скучал, отмечал мысленно галочки - видел,
видел... такие галочки ставят себе очень многие
люди, которые регулярно ходят в музеи, а
некоторые даже что-то записывают, бросит взгляд
- и в книжечку. Эти всегда меня раздражали - о
чем тут писать, если я не отличаю одного
художника от другого, и плохое от хорошего. Потом
я понял, что плохое от хорошего сами могут
отличить немногие, а хорошее от очень хорошего -
почти никто, и картины стоят годами и
десятилетиями, пока не появится такой человек...
Один раз я шел себе и шел, и
наткнулся на веревочку. Здесь собирались открыть
новый зал, но еще только готовились. Кажется, это
были голландские картины. В глубине, в полумраке
суетились люди, некоторые картины уже висели и
выглядели таинственно в случайном рассеянном
свете. Это была другая жизнь картин, которую я
раньше не видел, и я стоял и смотрел. Может быть
так они когда-то жили в комнатах и кухнях
голландских купцов, в черных лакированных рамах,
среди людей и обычной их суеты. Мне это нравилось,
потому что многие картины не живут напоказ, им
гораздо больше подходит ненавязчивое внимание
постоянных жителей, чем восторги чужих людей,
специально приходящих посмотреть на них.
И тут я увидел одну картину,
небольшую, метрах в десяти от меня. Она вся
светилась каким-то нежным зеленым светом. Я
подумал, что это случайный лучик падает на нее, но
нет, она вся была в полумраке. Это упрямое
свечение цвета остановило меня. Я не видел, что на
ней, не видел деталей, но, кажется, разглядел
что-то важное. Как хорошо, что мне не дали подойти
к ней вплотную, и что был полумрак, а не яркий
музейный свет, уравнивающий и обедняющий цвет. В
этом ровном ненавязчивом свечении чувствовалась
упрямая сила... Я стал смотреть другие картины - и
ничего такого не увидел, пока не дошел до Сезанна,
который мне раньше казался скучным. Тут я увидел
то же сияние цвета, и понял, что заметил что-то не
случайное...
А потом я надолго забыл об этой
картине, делал свои трудные дела, доказал себе,
что могу - и уехал... Прошло много лет - и я
вспомнил тот сумрачный день и картину в
полумраке, и эту спасительную веревочку, которая
остановила меня.
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
