НА ОТМЕЛИ
У Хедеры начинаются пески. Дюны тянутся серо-желтой лентой вдоль дороги, ползут по каменным гребням за горизонт. Зимой по их склонам зацветает желтый курослеп, красные капли маков выступают на поверхности земли. Ветер с моря несет крутящиеся столбы песка, и жители прибрежных городков покрепче закрывают окна и двери. Но ветер ломится в них, воет, забрасывает дома полными горстями серой пыли. Она оседает на крышах и подоконниках, метет вдоль улиц, застилает глаза... Это дюны мстят непрошенным гостям, вообразившим себя хозяевами на этой земле.
Приходит лето, и вот уже нестерпимо желтая краска мажет и пачкает линялую грунтовку, мешает голубые краски неба с фиолетовым морским окоемом. Сверкает на солнце песок, обожженные ветви голых кустов ползут по земле, цепляются за ноги. По тропинке можно спуститься к морю, пойти вдоль берега мимо развалин крепостных стен, каменных глыб и колонн, лежащих в воде, подернутых зеленой слизью; мимо акведука, пролет за пролетом все глубже уходящего в дюны, словно огромная властная сила засасывает его в трясину песков. А то, что неподвластно песку, уничтожает море.
И все же они нуждаются в тебе: море и песок, ветер и дюны. Они оживают в тебе и вступают в спор, они испытывают друг на друге свою силу, и ветер, врываясь с размаху в пустоту твоего сознанья, застывает на лету, разбрасывает над землею крылья, как огромная белая птица... Впервые они встречаются в тебе. Ты - место их встречи, ибо если бы не было тебя, кто бы окликнул их по имени и свел - вместе?
Как ты назовешь их, существующих лишь до тех пор, пока их приемлет твоя пустота, и все же столь превышающих тебя, что ты скользишь по их кромке, словно ломкая лунная тень? Ты перебираешь слова, одно за другим, гладкие и скользкие, как морская галька, пока не отыщешь неподъемное в своей угловатой тяжести слово - вещь. Ибо небо и земля, песок и ветер - это весть о вещи. И тогда ты ломаешь кустарник и высекаешь из камня огонь, сплетаешь ветви, камень за камнем возносишь вверх, словно пытаешься приручить свою пустоту. И то место, где обитает она, примирившая на краткий миг твоей жизни ветер с песком и небо с морем, ты называешь своим - домом.
Вот она - твоя вещь, пространство, пойманное тобой. Но ты должен еще обжить его: придать ему форму. И тогда ты берешь горсть песка и смешиваешь его с водой, подносишь к огню, и песок плавится, становится прозрачным. Он обретает форму чаши, и вода заполняет ее. Ты подносишь комок глины к быстрому кругу, и он обретает скользящие формы женского тела. Ты обтачиваешь железо, и оно превращается - в клинок. Но раньше стеклянной чаши была чаша моря, а раньше клинка - журавлиный клин.
Твоя пустота жива подобиями. Это подобно тому - говорит она. Я соединю это с этим по подобию того... Она сплетает сеть из подобий, и в нее попадает ветер, застывает на лету как огромная белая птица.
Так вещи приходят к тебе. В них, усмиренные, уже не враждующие друг с другом, живут небо и море, деревья и дюны. Но их тишина - обманчива. Их странный покой - враждебен. Вслушайся: глина тихо гудит, она напрягается, рвет навязанную ей форму. И вот уже трещина пробегает по ней, она рушится, бежит из-под твоей власти. Стеклянная чаша предательски выскальзывает из рук, острый клинок - тупится. И огонь, отчаянно бившийся об узкие стенки очага, вырывается из него и поджигает дом!
И вот ты сидишь на пепелище и, воздев руки, грозишь небу. Ты кричишь, что снова возведешь стены - крепче прежних, и научишься лучше запирать огонь. Ты заставишь стекло не биться, а усмиренную глину сделаешь тверже стали. И ты восстаешь - ты снова хочешь заключить пространство в круг стен, сделать его послушным. И ты принимаешься ставить камень на камень, и разжигаешь пламя... А в доме начинаются странные вещи: пойманная, запертая в стенах его пустота обращается в тоску - тягу обратно, за порог, в темноту и ветер. Ведь ты нарушил чередование ночи и дня: в ночи - зажег огонь. Как стекло, выскальзывающее из рук, как рвущееся на свободу пламя, так твоя пустота, которой придал ты форму, предает тебя и устремляется вспять.
Невыносимо тяжела эта вещь, тоска, ведь только теперь ты в полной мере ощущаешь свое одиночество, свою - отдельность. И тогда ты приводишь в дом другое существо, подносишь к его губам чашу с водой, подбрасываешь ветви в очаг. Оно все словно весть - оттуда, и само пахнет морем и землей... И тоска капля по капле сочится, пропадает во влажной, мягкой, обволакивающей глубине... Вот она, ночь, вошедшая в дом, прирученная кругом света!
И вдруг ты чувствуешь: в ней плещется, алчет формы и бежит ее - та же пустота. Она рушит и строит, и в задумчивости своей приемлет тебя как кувшин с водой, не чувствуя, что глина гудит, рвет навязанную ей форму. Для того ли ты построил дом, чтобы два существа в попытке поймать, приручить друг друга разрушили его? Но снова во тьме, словно ночной цветок, она пахнет ветром и морем...
Вместе с тобой в наш дом вторгается время. Если не ты, кто бы сказал мне сегодня утром о серой пряди у виска? И если не я, кто бы заметил твою первую морщинку? И наш ребенок, родившийся из моей тоски и твоей влажной земной тяжести, уже встал на пороге, завороженно следит за своей ломкой тенью.
"Ты помнишь нашу первую комнату, в Каунасе, в гостинице на "Аллее Лайсвис?" - говоришь ты. Конечно, помню. Администраторша придирчиво изучала наши паспорта. Видно и ей было внове, что мы муж и жена. Я помню комнату с четырьмя командировочными кроватями. Мы заплатили за все, чтобы иметь - одну. Снизу из бара в свете и криках накатывала музыка, кто-то бормотал и шаркал за стеной, и всю ночь твое тело как белая птица билось в моих руках.
Через шесть лет мы снова шли по "Аллее Лайсвис" и, задрав головы вверх, с трудом отыскали окно. "Смотри, - сказали мы дочери, - вон там - была наша комната!" Но она не поверила нам, ведь там уже жили другие люди...
Как долго мы странствовали по земле! Случайные гости - из комнаты в комнату. Ты любила обживать их: чуть сдвинуть стол, переставить комод, украсить окно веселыми занавесками, чтобы потом однажды утром навсегда уехать отсюда... Вместе с тобой вошли в мою жизнь - дорога и время, и ты выскальзываешь из моих рук, уходишь все дальше и дальше... Куда?
Давай построим наш дом на узкой полоске у моря, восставим камень на камень, зажжем в очаге огонь. Пока не поднялся прилив и не смыл наш дом. Пока ветер не занес его песком. Давай спустимся к морю, пойдем вдоль берега. Мимо колонн, лежащих в воде, покрытых зеленой слизью; мимо каменных глыб - остатков древних стен. Видишь, солнце погружается в воду, тусклым пламенем поджигает края облаков, и вот уже по другую сторону неба, из светло-зеленой глубины выступает серп молодого месяца. Они встречаются в нас, борются; примиренные на краткий миг нашей жизни, затихают... И тогда из напряженной, готовой взорваться тишины возникают голоса, вздымаются, опадают, снова тянутся вверх... Прислушайся: это мы - окликаем друг друга.
Следующий рассказ...
"Пройдись по Бен-Иегуда" - Оглавление
© Александр Любинский, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Айдар Сахибзадинов. Жена [Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...] Владимир Алейников. Пуговица [Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...] Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..." ["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...] Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа [я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...] Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки [где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...] Джон Бердетт. Поехавший на Восток. [Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...] Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём [В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...] Владимир Спектор. Четыре рецензии [О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.] Анастасия Фомичёва. Будем знакомы! [Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...] Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога... [Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...] Анна Аликевич. Тайный сад [Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...] |
| X |
Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
