|
соловьиное слово "слава"
"почему чернобылец лыс, а кутаисец усат?" -
завязался вопрос, побродил девять месяцев, вырос
в генеральском дачном поселке, где запущенный сад
наступает на пахнущий старостью домик, как вирус.
там поэт, еще нет и семидесяти, тычет костьми
в перепревший журнал, в чайник-свистульку, в охапки шапок,
в нерадивого пса, резонируя в подпол: "возьми!
принеси-ка остатки кисейной портянки и тапок!"
на столе у него давно турами зажатый ферзь
посреди сухарей и просыпанного листового
табака и бюст джугашвили, взгляд уводящего в сверзь
этажерки со словарями, где кудлатое слово
из листовок, программок, гостиничных правил, меню
ресторанных находит прибежище - следуя нраву
переписчика, протравится мозгом и, как в полынью,
окунется в типографский колер и в легкую славу.
"взять - не взять" - качели выровнены годами, и он,
лауреат всех и вся, осознав, что жизнь-то не вышла,
вышли сборники - закурит, обнимет аккордеон
за бока переливчатого, бархатистого дышла...
с места этого условно и начинается джаз:
переплет ветерка и анисовой водки, и, даром
что глазаст, поэта смутит схожесть английского just
и "у-ух" колуна, наносящего удар за ударом.
2003
_^_
* * *
Совершенно не то, что на стенах есть зайчики, а -
по опросам толпы - обладанье машиной Киа,
холодильником Бош, вековою посудой Тефаль,
хрусталем из Богемии, дачей, простертою вдаль,
пылесосом с водой, кошельком с Вашингтоном, лубоч-
ным еще черт-те чем, о котором возможно толочь
без конца, но, однако, позволю себе кубик Кнорр,
посмотрю Балаяна (из старого), выйду во двор
с шаловливым гордоном, вдохну придорожной травы
и порадуюсь, что я живу в совершенстве, как вы...
2000
_^_
* * *
Лежит осока косо
на белом берегу.
От главного вопроса
тебя уберегу.
Пока полозья точит
старик в ермолке - ах! -
как мир вокруг хохочет,
катаясь на коньках.
Ты так необычайна,
что я с тобой - не я.
Давай уедем в china
без разрешения.
Там поздно или рано
в каком-нибудь порту
мы встретим Ле Зуана
с веревочкой во рту
не каторжником беглым,
а глиняным божком
из лавки - и под пеклом
домой пойдем пешком
без устали до завтра,
когда придет пора
начать разлуку с авто-
мобильного утра.
И ты, розовощека,
единственная не
порежешь, как осока,
на память губы мне.
2002
_^_
* * *
Мохер, каракуль, ридикюль
коричневою гаммою
набиты в чемодан.
Июль.
Мы уезжаем с мамою.
Куда? -
неведомо куда.
Надолго ли? - неведомо.
Измучена донельзя да
растрепана, как ведьма,
устала мама обнимать
отца.
Шофер чинарится:
"Поедем, что ли, твою мать,
дождина начинается..."
А я кричу,
что я хочу,
что я хочу в уборную,
и пропускает кран мочу
в подштанину позорную.
Шофер газует, матерясь
на мир.
У мамы заново
цветастая застряла бязь
в двери.
С сиденья драного
я замечаю, как под са-
мым ливнем исколочены
спина и лысина отца,
сбежавшего с обочины.
2003
_^_
* * *
самолет летит над полем,
словно пацифистский знак
в синей кружке с алкоголем,
не пригубленным никак.
я пытаюсь с интересом
наблюдать, как этот крест
потянул мой взгляд над лесом
и исчез, исчез, исчез...
в созерцании движений
растворился горький след.
нет у жизни продолжений.
у любви начала нет...
2002
_^_
рыбий жир
Череда озер в заповедных лесах.
Над озимыми взвились чаинки чаек.
Местный знахарь по имени Исаак
вынул из ножен лезвие, и тесак
чешуей засыпает брезент и чалик.
Час урочный еще не настал. В казан
обезглавленные лещи и густеры
утекают с руки на фоне казарм
ПВО, где с той мировой партизан
жжет вожжами по голому заду стервы.
Спят за проволокой служители войск,
орошают перо и проволглый войлок.
И дневальный дремлет, расходуя воск
на письмо сельчанам. И Борген и Босх
незаметно дышат с продавленных полок.
Тишина. Предрассветный туман гнетущ.
Рыбаки говорят хлопками в ладоши.
Из поселка несколько жвачных туш
выгнано, и со скрипящей корзиной груш
разбирается белогривая лошадь.
- Чу, пошла! - Исаак зашипел, качнув
за бортом осоку. - Не жирно ли, лярва?..
Лошадь переключается на кору в
чащу, за нею следует ветродув
от кострища строго перпендикулярно.
Неотведанная уха по прошест-
вии, может быть, получаса застыла.
Исаак, обхватив резцами дюшес,
озерцо протыкает шестом, но шест
никогда не коснется донного ила.
За кормой пойдет вьюнок меж фаланг.
По песку - рядком засмоленные лодки.
И дневальный, преданный хесбаллах,
гладит в комнате ленинской на столах
налитые потом и кровью пилотки.
2003
_^_
* * *
на старт внимание фальстарт
как бакенщик у пирса
за проволоку бакенбард
мизинец зацепился
середний палец проколов
кофейной чашки дужку
поверх столов поверх голов
плескает на подружку
та на изнеженном лице
замазанном сметаной
отображает что в кольце
нет пробки безымянной
сиречь кончается на том
богобоязнь и разом
суровым вперенным перстом
на выход путь указан
на блузе в прорезь под нажим
чтобы пустить монету
осталось дело за большим
которого и нету
2003
_^_
IНЦI
вот он, кого я не вижу в домашнем халате,
тапочках, с ларингитом, малиной и проч.,
кто вопреки желаниям выдает "к оплате"
чаще, чем надо бы; может быть, любит оладьи,
философствовать, рифмы закидывать в ночь;
кого, безусловно, пьянит ярмо баланса,
злая цифирь, аналитика, хрипотца
своей речи под вечер; кто не пастырь фри-ланса;
кто под маской критика, может быть, санчо панса -
отец своих babies и сын своего отца...
2000
_^_
* * *
Я вспоминаю время, когда был "за".
Рукоплескал.
Конспектировал.
Что с того? -
Скромно несу портфель, опустив глаза
к урнам,
в костюме от Zegna.
По мостовой
выпятили моторы обертку "люкс".
6 000 000 000 носителей хромосом
знают,
откуда шел я, куда явлюсь:
- адрес;
- кто встретит;
- на ужин кто;
- кто на сон...
Серый проспект прочесан;
бульвар продут.
По одноразовым трубкам цедя водой,
маркетинг объявляет, что я - продукт:
"брэнд";
"цена";
"габариты";
"использовать до ______"...
2003
_^_
* * *
"вокзал, несгораемый ящик..."
На полустанке и поныне:
пути, изъеденные ржой,
по линии полно полыни,
и запахом мочи и дыни
объятый домик, небольшой
вокзал, сколоченный из досок,
раздутый короб, изнутри,
из пасти высунул свой посох,
чернильным грифелем набросок,
и скупо обронил: - Бери...
- Бери! - орал вослед. - На старте
в багажной подтасовке мест,
в кулачно-ножевом азарте
сумеешь по моей плацкарте
на чужаке поставить крест.
Покинув немощных, курносых
за папиросою, свою
среди берез простоволосых
в казенном доме на колесах
я занял жесткую скамью,
гонимый родиной-мегерой.
А дальше, как перед войной,
перед последнею премьерой:
запахло прогоревшей серой
и зашипело подо мной.
На старте закачались вскоре
три цвета юности моей,
повешенных на семафоре
куда привычнее, чем горе
чего-то ждущих матерей...
С тех пор березы облетели,
уже проветрены дома,
уже застелены постели,
и не моя, на самом деле
чужая мать сойдет с ума.
1989, 2002-2003
_^_
* * *
День состоит из хлама.
Ночь впереди длинна.
В стихотворенья, мама,
просто добавь вина.
Этот коктейль приятен.
Хмель не всегда во вред.
Жизнь состоит из пятен,
выведенных и нет.
В завтра спешить не надо:
будет - и всех делов.
Мы состоим из взглядов
и сочетаний слов.
2000
_^_
* * *
этот конверт - в нем письмо - не заклеил
я, очищаясь от будничных плевел
творчества, и ...
милая! - как хорошо быть с тобою:
тихо беседовать, гладить с любовью
руки твои,
всюду скучать без тебя, наводняясь
ядом, на крышу молиться, где аист
мысли застит
так, что невзлюбишь и целого света,
но, понимаешь, воздействует это
на аппетит.
веришь, мне трудно; дыхание сбито
с толку, немое засилие быта
скомкало дни
наши, и низкое качество фото
просто взрывает, но все-таки что-то
ты сохрани
просто на время - не вечны и камни;
только уверен я, наверняка мне
стоило ждать
медленной музыки, силы не тратя,
и никого, кроме синего платья,
не приглашать.
2000
_^_
а/с/букин, черновое, с аритмией
бесконечное кажется малым
за бокалом, нет - вэ, за вокалом
самосвалом рифмуется с алым,
и любвей результат - овдовей.
нам, не выучившим аксиому,
что москва не равняется дому
ни казенному и ни родному,
никакому, - поди-ка доверь
эту землю, нет - нечерноземье,
где в кусты плодоносят и в семьи,
и звенит между этими всеми
существующая параллель,
и повсюду кровит, нет - роится
мысль, избавленная от традиций
и от жизни, и, как говорится,
налегай на нее, не пролей...
вставить: пять строк человеку без оболочки,
недотроге, без царя в голове, без точки
после имени и после поступка, перед
тем, как узнать, что он есть, узнать, во что верит,
насколько глубок еще его отпечаток
на шестой строке и посредством шести чарок...
вынуть: два пристрочья в уважение, кстати,
деталь напоследок в тему рукопожатий...
(сопровождение: foreigner. blinded by science.
без обязательств и ничего не касаясь).
p.s. в продолжение одиссеи гомера -
точка. главный редактор субтитров: ээро.
2000, 2003
_^_
* * *
День уходит в полночь. Включаю свет.
Раскрываю книгу - она пуста.
И болезнь, как в ухо искусствовед,
проникает с хлористого листа.
После чашки кофе и пары дел
к послезавтра, сонный, я бы хотел
проложить на ощупь и без сует
те слова, которым не нужен свет.
2000
_^_
* * *
Вадим! Откроем карты: ни туза,
ни козыря - такая перспектива
надолго; в метрополии год за
2, 3, 4 и т.п., мотива
здесь нет, письму не суждено
заняться разрушением уклада.
И если есть поблизости окно -
закрой его, туда тебе не надо.
Год брошен оземь. Мысль проходит вне
двухтомника, чей автор педантичен
и ищет смерть в сочельник, и по мне,
Вадим, как бы то ни было, накличем
и мы беду, беда равно всегда
везде непослушание, не просто
карьера чернокнижника, беда -
в тебе, материале холокоста,
в котором не посажены глаза,
не сглажены углы, тогда на черта
такая жизнь, как у Дерсу Уза-
ла (далее читай: такого сорта
поводырей) в два-ноль-ноль-три? Потрать
остаток цифр в продмаге за поллитрой,
ополоснув косым дождем тетрадь
с открытками из Речи Посполитой.
Ну, отдышись. Не математик же
живописует нас, не бог иконит
треклятый новослог, но неглиже
паталогоанатом, он и гонит
под скальпель поколение отцов
привычно, обрезая нам фаланги
так нужных членов, и, в конце концов,
из каждого из нас выходит ангел.
Я с барабаном, чур, а ты - с трубой:
падем из окон, верные лолиты
из обувных отделов в голубой
спецовке перемелют нас с тобой
за совершенной формою поллитры.
Чего ж ты ждешь? Опомнись, торопись,
недаром, что двухтомник в супер-глянце,
год прожит оземь. Автора на бис
призвали жить к себе венецианцы,
а мы по окружной - и все парим
до времени, когда нам станет вскоре
единственной отрадой энный Рим,
как кофе заменяющий цикорий...
Товарищ мой! Такие вот дела:
отсутствие у галстука узла -
лишь повод для завязыванья спора.
На сложной траектории крыла
есть пауза. Используй. Для нала-
живанья отношений между на-
ми впрок, поскольку нам еще дана
последняя попытка, так что скоро,
читая именные письмена,
вели послать за порцией вина.
Вадим, ужо на мировую, но
пойми, любовь одна не перено-
сится в сердцах, чьи габариты сузил
размер окна в столице; на окно
легко надавишь - стекловолокно
поддастся; город по одной
под череп запускает за виной
петлепечаль, затягивает узел
и странгуляционной окружной
мне в легкие заталкивает зной.
Летать, переворачиваясь над
деревьями, прокручивая сальто
вперед, где ветер-ветер-ветер рад
игре и приближению асфальта...
1993, 2003
_^_
* * *
Четыре комнаты пройдя,
лишившись музы, как дитя,
я жду внимания. Губами
срываю ягоды дождя.
Над домом - черное весло;
мне несказанно повезло,
что все, что будет между нами, -
одна поэзия, без слов...
2000
_^_
|
© Алексей Королев, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.
| НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" |
|
 |
| Надежда Жандр. "Чусовая" и другие рассказы [Высокие скалы стоят по берегам Чусовой – Священной реки каньона, – так называли её коренные жители этих мест. Она змеится, пересекая Уральский хребет...] Раиля Шаяхметова. Мальчик оказался скромным [Мы попали в какой-то мир, в какой-то странный ресторан, где фланировали, сидели, смеялись, разговаривали, курили, выпивали одни только приятные мужчины...] Александр Карпенко. Зов предков (О книге Татьяны Медиевской "Его величество случай") [Мне кажется, я уловил главную, стержневую мысль Медиевской: это – бессмертие рода. Наши бабушки и дедушки – колодец, из которого мы черпаем родниковую...] Владимир Алейников. Моление в начале ноября [От Юга, прогибавшегося книзу, / До Севера, меняющего ризу / На снежное, как в песне, серебренье, / Вынашиваем мы сердцебиенье...] Андрей Коровин. Из книги "Пролитое солнце" (Из стихов 2004-2008) – (2010) Часть I [нарежьте мне море лимонными дольками / без чаек отчаянья / море – и только / чтоб был ободок от восхода по краю / и быстрый дельфин как посланник...] Мария Фроловская. Туфелька на снегу [Нас весна сотворила счастливыми и свободными, / без шарфов полосатых, намотанных, как намордники, / и пускай по углам трутся заморозки зловещие.....] Михаил Ковсан. 4 = 3 + 1 [Четверо вместе, один из них – он. Ещё библейская формула, матрица древних рассказиков-притч, в которых трое – мейн стрим, общее мнение, а у него, хоть...] Татьяна Горохова. Живое впечатление от Живого искусства (Духовное в живописи Александра Копейко) [Для меня лично самое важное в картинах Александра то, что он сумел перенести на холст решающий момент радости души, когда первый луч радости обжигает...] Анастасия Фомичёва. Memento mori [29 июня в Библиотеке № 73 – Культурном центре академика Д.С. Лихачева прошло закрытие выставки фотопортретов авторов антологии "Уйти. Остаться. Жить"...] Наталья Захарцева. Сны сторожа Алексеева [Позволь, я расскажу тебе тебя, прекрасную, как летний сон ребёнка. Твоя душа сработана так звонко, что звёзды слышат и слоны трубят, ведя своих слонят...] Ренат Гильфанов. Повод (для иронии) [Я не плавлю сталь, не летаю к звездам. / Круг забот моих узок, апломб забыт. / Но если это нормально: любить то, что создал, / то я буду это любить...] Максим Жуков. Любить иных [Любить иных – тяжёлый крест, / Но крест и вправду непосильный, / Когда средь прочих, остальных, / Полюбишь ту, что из иных...] Елена Шилова. Третий берег [...Зная, что главное – впереди: / Света ли край или третий берег? / Я до сих пор, как ребёнок, верю / Компасу, спрятанному в груди.] |
| X | Титульная страница
Публикации: | Специальные проекты:Авторские проекты: |
|
