Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


   
П
О
И
С
К

Словесность




РАЗГОВОРЫ ПТИЦ


Смерть - необходимое начало глубокой связи любящих существ,
возвышенное до абсолютной тайны.
Новалис

I

А после он, она (ее зовут Овцебык) - стоят на ступенях школы в теплом тумане ноября, под медленным, падающим на маленькие ивы школьного двора снегом, она ловит снег ртом, он смотрит на ее лаодикийские губы, хлопья снега, тающие, упав на них. - А потом они идут играть в карты к Нге, который живет на берегу реки, из его окна видны мосты, остров, нежно-неуловимый, отражающийся в воде свет. Она - у распахнутого в красной стене кофейного окна пригубляя из бумажной чашки, - рассказывает о своем отце. Он был врач, это была пригородная больница, там доживали слабоумные два поэта, мужчина и женщина, он послал их на крышу убирать снег, они оттуда попадали и торчали из сугробов, шевелясь, как два окровавленные журавля. - Они переходят маленький канал, Овцебык с моста бросает бумажную чашку в воду. - Его звали Мариус. У него было много маленьких картин, такие, словно модильяниевские лица, цветы. Их рисовал один безумный художник. В поле за больницей была промоина, маленький овраг, в нем рос куст, у куста были, словно смерзшиеся маленькие комья снега, белые ягоды. Он там сидел в этой промоине у куста, там был деревянный ящик из-под бутылок, он на нем сидел. Там ему стало мерещиться, что у него есть дочь.

- Так ты, - спрашивает ее он, - ты привидение?

Она не отвечает.



На двери Нге мелом иностранными словами написано:


Бел, как снег, динамит,
Бел, как невинность, мышьяк.

За дверью поют птицы, Овцебык говорит, что чидлук-чидлык это снегирь (у него розовая грудь, он похож на шевелящуюся свечу), чивиче это синий голубь. А чивере это зимородок, говорит она, произнося зиморозок. - Как будто у него твое имя. - Потому что, почти как эту говорящую чивере птицу, его зовут Зиморозок.

Открыв им дверь, Нге - розовыми, как снегирь, губами, - целует ее.


II

Отец Нге родился в Африке, жил в России, - говорили, мог летать, - и перелетел, как огромный альбатрос, из России над Европой и Средиземным морем обратно в Африку. Он не различал явь и сон, шел в поле искать приснившегося быка, не верил, что быка никакого у него нет, и говорил, что - значит - бык приснился на том свете его мертвому деду. - Нге не нравилась ни Африка, - ни отцова белая жена-католичка, ни вторая черная отцова жена-мусульманка, - ни сам отец. - Тем более, - говорит Нге, - что эти все белые и черные африканцы все какие-то неудержимые отравители. Это совершенно не преследуется законом. К мертвому зовут африканского шамана, после чего мертвый начинает вести себя совершенно как живой, - не имея, однако, юридического права собственности, - и Нге не знает, можно ли вообще в Африке быть живым, и жив ли он сам? - Но отец говорит, что я живой, потому что меня видел во сне его мертвый дед, а если человека видит дед, человек не может умереть, даже отравленный. - Нге сам видел в Африке этого деда, когда спал. Дед сказал: - Купи снегиря. - А ты видел снегиря, знаешь, что такое снегирь? - Нет, но купи. Купи голубя, купи зимородка ("зиморозка", картаво говорил дед). Они говорят по-человечески. - Как это они говорят по-человечески? - Они научились у людей. - Они говорить научились у людей? - Да, они научились говорить у людей. Прощай, уже утро.

И, уже невидимый, повторил:

- Купи птиц.



Потом Нге заваривает Зиморозку и Овцебык чай, они сидят на полу на сером одеяле - Нге называет его "шинель Наполеона", - на этой "шинели" ночует Овцебык, когда спит с Нге, и Зиморозок чувствует от одеяла ее запах. Нге рассказывает, как, купив этих птиц - "из дедова сна", оговаривается он, как будто, как его отец, верит, что сам лишь сон своего мертвого деда-негра, - понял, что птицы запомнили чью-то человеческую, притворяющуюся птичьей, речь. Записывая азбуку птичьих трелей, превращая щебеты в человеческие слова, Нге узнал, что - на исходе вечерней зари итальянского возрождения - в папской политической тюрьме заключенные придумали птичий язык, лепили из хлеба свистульки, пересвистывались, и птицы в Риме запомнили эту птичье-человеческую речь, сохранив скрытые в щебете человеческие голоса.

Нге говорит, что иногда спрашивает снегиря: "Кто ты? Кто ты?" - и снегирь отвечает, - словно человек живет в запомненных птицей словах.


III

Сидя на "шинели Наполеона" они играют в карты на поцелуи Овцебык, - но она выигрывает всегда и никого не целует, - пьют чай, говорят о поэзии, коммунизме, Боге, их смыслах, целях, возможности существования.

Нге (выпивший свою кружку) отпивает из кружки Овцебык и говорит, что нет смысла говорить о смысле Бога.

Овцебык:

- Как нет смысла говорит о Блаженных Островах, -


Где живет в забытьи золотого века
Обойденный смертью отец
Отошедшего к теням Ахиллеса.

Зиморозок:

- Кто это сказал?

- Петрарка сказал, - отвечает Овцебык и вдруг предлагает Зиморозку обменяться фамилиями: ей не нравится ее фамилия, а его фамилия...

- А обменяешься, обменяйся со мной, будешь Нге, - говорит негр. - А я обменяюсь с Овцебыком, буду Овцебык, а он...

- С сапогом меняйся, - говорит Овцебык, кивая на выходную дверь, при которой валяется сапог.

- У сапога фамилии нет, - отвечает Нге.

Зиморозок говорит, что от разговоров Блаженные Острова не явятся. - Воображая пирожок, не воображаешь внутри него крысиную лапку, крылышко летучей мыши, оторванный отлакированный женский ноготь. Ходжа Насреддин, оканчивая спор, любил говорить: "Я знаю, что в Коране", - а когда его спрашивали, что в Коране, отвечал: "Там лежит засушенный цветок".

Нге - в котором внезапно пробудился поэт - спрашивает: откуда этот цветок, где он цвел, кто его сорвал, зачем и кто положил в книгу. - Или это странное сопутствие небытия бытию? - И человек, приходя из небытия, приносит на младенческих пятках окружающий его мир - вечное, вызывающее ужас молчаливое пространство.

Зиморозок спрашивает Нге: неужели тот думает, что сопутствие невозможно в небытии. - Как будто в Небесном Коране, в который смотрит Аллах и творит мир, не может быть цветка.

Овцебык спрашивает: что мы можем знать о ткаче бытия и небытия. - Но этот ткач, чтобы ткать, чтобы вечно привносить в человека это пугающее молчание, - сам должен вечно воплощаться из небытия в бытии, быть сам вечным посторонним привнесением в самого себя. - И это вечное постороннее привнесение Бога в самого себя, - это человек.

Зиморозок смотрит на ее, как кожура груши, коричневое с желтым, - в белых волосах - лицо; в наплывающие синевой глаза.

Овцебык продолжает говорить, что - воображая Бога, мы наделяем воображаемого Бога нашими, скрытыми от нас, неосознаваемыми человеческими чертами, - у Бога вообще человеческая душа, - и эта человеческая душа Бога умерла, и была мертва, - и лишь божественное бессмертие души умершего и воскресшего человека воскресило умершую душу Бога.

Нге спрашивает, кто это сказал.

Овцебык:

- Ангел Силезиус.

Нге:

- Не помню ничего у него такого.

Овцебык пожимает плечами и, - не отвечая на вопрос, какими чертами обладает душа Бога, - просит Нге почитать записанные им разговоры птиц.


IV

- Говорит снегирь, - говорит Нге. Овцебык спрашивает, как в яви говорит снегирь. - Чиглук - глык - длук - чидлык, - говорит Нге. Овцебык спрашивает, что это значит. Нге отвечает, что это ее имя. И снова говорит:

- Говорит снегирь.



- Он говорит, что он родился на юге Германии, его отец был мужик, в деревне были свиньи, была мельница, его отцу было все равно, что женщина, что свинья, впрочем, его матери тоже было, что мужик, что осел. - Священник говорил, что Бог хлеб, Бог рыба, а он видел, как смалывают, как свиньям. - Как он радовался, что его не свиньям, что его не смололи. - А в деревню приехал балаган.

- Они даже не ставили помост. - А в деревне была виселица, было колесо, висел мертвый, на колесе тоже мертвый, уже почти кости, уже почти человека не осталось. И они даже не сколачивали ничего. - А просто протянули веревки между колесом и виселицей, висельника завесили рогожей. - А он качается, выглядывает из нее, а они выбегают из-за него на веревку. - А у одного были длинные рукава. Он подбрасывал их вверх, а руками, вместе с рукавами, подбрасывал девку в розовом исподнем. - Оно розовое, как розовый рассвет, как розовая птичья грудь, - я пошел за балаганом, а она лежит в лесу на дне воды, как живая - только изо рта и горла кровь, - а я ее хочу, - она уже безглазая, а я хочу. - Я пошел в город, проклял Бога. - И уже в тюрьме, найдя тряпку, связал в куклу, подбрасываю ее в воздух, и как будто вокруг нее кувыркается весь мир: и мой отец, и осел, и моя мать, и свиньи. - А потом меня повели к попу, - а я с куклой, и я говорю ему про отца, про колесо, как прыгали. - А он не спрашивает про отца, про колесо, а спрашивает про кровавый хлеб. А я ему говорю: все деревни едят кровавый хлеб. - Меня увели, а тюремщик говорит: тебя не сожгут, умрешь как человек, похоронят как человека. А я спрашиваю, как умру. А он говорит: тебе дадут вместо хлеба только воду, - и как будто сам, раскаиваясь, отказался от еды.



Овцебык спрашивает, неужели птицы правда это говорят.

Нге:

- Да, правда.

- А зимородок что говорит?


V

- А зимородок, - говорит Нге, - говорит, что когда его пытали, ему представилось некоторые комические положения. - Вообрази мужика, который, потеряв любовную силу, решил, как волк, выковавший себе железные зубы, сковать у кузнеца железный срам, - но кузнец сковал нечто вроде странного цветка, распустившегося кусками человеческого тела - руками, глазом. - А когда мужик спросил: "Что это?", - ответил, что мужское естество внутри женщины именно что расцветает частями плоти, из которых и собирается человек, - что он и сковал.

- А ведьмы, - говорит Нге, - украли у деревенского попа срам: в лесу у ведьм что-то вроде курятника, там это мужское естество, ведьмы его кормят. - А мужик, раз не получилось у кузнеца, решил обворовать ведьм. Напитал, - как идучи за жар-птицей - зерно вином, зерно стало красным: ведьмино стадо будет думать, что это мясо и кровь. А он - пока они пьяные, - выберет из них себе самого большого. А это был срам одного епископа: мужик с ним не совладал, так что срам оборотился в подобие человека, - а мужик стал срамом. Ведьмы забавлялись с ним, ему было тесно, мокро, темно, - он блевал, - а после ведьмы снова сделали его человеком, - он был в слизи и в дерьме. - Ведьмы издевались над ним. А потом епископский срам уполз в курятню, - а мужик прятался в лесу, чтобы к ночи прокрасться в свою деревню...

- Здесь я его позвал, - говорит Нге.

Зимородок начал спрашивать, кто говорит, - Нге молчал. - После чего синий голубь сказал, что здесь, в тюрьме, в разговоры вмешиваются иногда посторонние голоса, и он думает, что это ангелы.

- Значит, мы стали для них ангелами? - спрашивает Овцебык.


VI

Следующим утром, идя с Овцебык красными домами туманной набережной мимо зеленеющих тополей, Зиморозок спрашивает: если бы она была птицей, о чем бы она могла рассказать. - Овцебык отвечает, что была в тюрьме, что ее не пытали. Что дома красные, что листва зеленая.

Они входят в тоже красную и зеленую туманную улицу.

- А может быть наш мир давно уже птичий мир и живет только в щебетании птиц? - спрашивает она. После чего говорит, что человек, который убил поэтов в пригородной больнице - умер.

Перед смертью у него появилась трогательная привычка кормить больных салом, хлебом и молоком. Сало, хлеб и молоко он покупал сам. Когда они ели, он смотрел на их шевелящиеся руки. - Полевая промоина, в которой ему привиделась его дочь, превратилась в пруд. Вода в пруде была совершенно черной. Из воды - в голубое устье неба - всплывали маленькие, медленные саламандры. - Райские существа, которые, как в воде, живут в человеческой крови.

И что надо быть водой, чтобы освободить их для райской жизни.



- Он лежит в этой воде, - говорит Овцебык, - вода стала его кровью, он как будто превращен в водяные бабочки, рожденные водой, умирающие в ней, - как будто это они - однодневные, ничтожные, - были настоящим моим отцом.


VII

- Впрочем, - продолжает говорить она, - может быть, в его крови действительно жило какое-то существо, - после чего, смеясь, неожиданно рассказывает, как врала прошлому своему любовнику, что ее зовут Елена; что ее мать (которую она с нежностью выдумала) была деревенская; что их (тоже выдуманный) дом стоял на краю поселка, - во дворе стояли сосны, - она помнит, как с сосновой ветки сорвался снег и упал ей на лицо. - И что Зиморозку нужно именно такую девочку. - Почему?

- Потому что она будет любить тебя. И с ней, любимой, ты узнаешь тихое новоселье мертвецов, со счастливым упованием, вместе со своей возлюбленной, уйдя в могилу, как... - смотри, сирень цветет, так тепло...

И Овцебык просит его оборвать ей цветущую ветвь сирени.




© Ростислав Клубков, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.





НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ"
Андрей Бычков. Я же здесь [Все это было как-то неправильно и ужасно. И так никогда не было раньше. А теперь было. Как вдруг проступает утро и с этим ничего нельзя поделать. Потому...] Ольга Суханова. Софьина башня [Софьина башня мелькнула и тут же скрылась из вида, и она подумала, что народная примета работает: башня исполнила её желание, загаданное искренне, и не...] Изяслав Винтерман. Стихи из книги "Счастливый конец реки" [Сутки через трое коротких суток / переходим в пар и почти не помним: / сколько чувств, невысказанных по сути, – / сколько слов – от светлых до самых...] Надежда Жандр. Театр бессонниц [На том стоим, тем дышим, тем играем, / что в просторечье музыкой зовётся, / чьи струны – седина, смычок пугливый / лобзает душу, но ломает пальцы...] Никита Пирогов. Песни солнца [Расти, расти, любовь / Расти, расти, мир / Расти, расти, вырастай большой / Пусть уходит боль твоя, мать-земля...] Ольга Андреева. Свято место [Господи, благослови нас здесь благочестиво трудиться, чтобы между нами была любовь, вера, терпение, сострадание друг к другу, единодушие и единомыслие...] Игорь Муханов. Тениада [Существует лирическая философия, отличная от обычной философии тем, что песней, а не предупреждающим выстрелом из ружья заставляет замолчать всё отжившее...] Елена Севрюгина. Когда приходит речь [Поэзия Алексея Прохорова видится мне как процесс развивающийся, становящийся, ещё не до конца сформированный в плане формы и стиля. И едва ли это можно...] Елена Генерозова. Литургия в стихах - от игрушечного к метафизике [Авторский вечер филолога, академического преподавателя и поэта Елены Ванеян в рамках арт-проекта "Бегемот Внутри" 18 января 2024 года в московской библиотеке...] Наталия Кравченко. Жизни простая пьеса... [У жизни новая глава. / Простим погрешности. / Ко мне слетаются слова / на крошки нежности...] Лана Юрина. С изнанки сна [Подхватит ветер на излёте дня, / готовый унести в чужие страны. / Но если ты поможешь, я останусь – / держи меня...]
Словесность