 |
|
ДЖОНАТАН СВИФТ. ПИСЬМО ОТЦУ
Отец,
- многие сегодня называют себя твоими детьми, иначе говоря - моими братьями, но они не похожи на моих братьев и твоих детей, потому что над их переносьем помещена пара выпуклых водянистых глаз, в то время как я унаследовал от тебя налитое кровью око в середине лобной кости, что (а также ненасыщаемая плотоядность) непреложно доказывает наше кровное родство. Но, поверь, самые непреложные эти (как бубоны при чуме) признаки моего сыновства и твоего отцовства служат им доказательством прямо обратного - потому что сами они носят прорастающие от висков рога, завитками опирающиеся им о плечи - и настаивают на твоей рогатости, называя меня отвратительной игрой природы, порождением проклятья и раскаленных африканских пустынь. Я догадываюсь, кто они такие и, догадываясь, именно потому пишу тебе, хотя вряд ли ты прочтешь мое письмо, неграмотный и погруженный во тьму. И даже твои поводыри не смогут прочесть тебе его - потому что вряд ли ты жив. А если ты мертв, то, кроме меня, некому рассказать о тебе и обо мне правду.
Отец, хотя я настаиваю на нашем родстве, родственные чувства не были тебе свойственны. Как я знаю (неважно, откуда знаю), опьяненный муками и кровью родов, как гиена, ты пожирал плод чрева своей жены, иногда даже не дожидаясь его рождения, а выгрызая его из женщины вместе с утробой. Таким образом, жизнью я обязан, очевидно, тому, что рождался ногами вперед, а вкус моих ног тебе не понравился, так что, как выбрасывают объедки, ты выбросил меня в мир, не заботясь о моей судьбе, зато озаботившись о дальнейшем насыщении своей утробы.
Меня вырастили цыгане, меня показывали в зверинце с обезьянами, меня показывали за деньги, меня показывали на ярмарках. Юношей, сломав хрустнувший запор клетки, я надел на голову мешок, повязал на шею колокольчик и пополз по дороге вслед за прокаженными, присоединившись к ним. А так как тело мое не разлагалось заживо, к зрелости, самый долгоживущий, самый умудренный этими скитаниями среди них, я сделался их поводырем.
Нет нужды рассказывать, как мы заночевали в пещере, как ты умертвил моих товарищей, как перемешал в корыте окровавленное мясо и молоко, как в тебе пробудилось темное отцовское чувство и, улыбаясь и поманивая тяжелой рукой, ты пригласил меня к трапезе. Нет нужды рассказывать, как я ослепил тебя, выколов твой глаз острым обломком кости. Как бежал, подобно Одиссею, о котором ты и слыхом не слыхивал, а бараны смотрели на меня почти по человечески и вполне осмысленно блеяли в ответ на твои слова: "Когда бы вы могли говорить, друзья мои..."
Я думаю, ты сделал своих баранов своими поводырями, полюбил их, научил их говорить, дал им подобие человеческого облика. Обучившись, наравне с блеянием, мычанию, рычанию, ржанью, лаю, вою, кукареканью и иным согласным и гласным звукам, они смогли рассказать тебе подробности моего побега. Я думаю, поначалу они были благодарны тебе. Но ты спал с их теряющими шерсть женщинами. Ты пожирал свой ставший мыслящим скот.
И они убили тебя - то-то, шатконогие, тяжелорогие, благовествуют они о человеке со светящимися рогами, который говорил в пещере с Богом, никогда не выходящим на свет, рожал рогатеньких и вернулся к ним с заповедью никогда не есть убоины: ни барана, ни козла с козой, ни овцы - ни живой, ни сырой, ни вареной и ни жареной.
Забодали они тебя, затоптали - говорящие поводыри слепца, - утопили тебя в море? - Я не могу любить твоих убийц, как не могу есть убившее тебя мясо.
Иногда ты снишься мне. Язва твоего выжженного ока погружается в океан, в единственную на земле глубину, достаточно глубокую, чтобы сделаться тебе могилой.
© Ростислав Клубков, 2006-2023.
© Сетевая Словесность, 2006-2023.
НОВИНКИ "СЕТЕВОЙ СЛОВЕСНОСТИ" Ирина Фельдман: Посланница Божественной Любви [Я еще не умею любить, но уже смотрю любви в лицо. Только это не романтическая любовь. Я люблю людей, которые читают мои истории. Людей, которые встречаются...] Анна Аликевич: Религия добра (о сборнике стихотворений Марии Фроловской и Натальи Захарцевой "Антоновка с Авалона") [Радование жизни, способность ощущать счастье цветения и свет надежды прежде всего – отличают творчество героинь материала. Должна ли настоящая поэзия...] Павел Сидельников: Из книги стихотворений "Долгое дыхание" [Восходит солнце. Тем и хороша, / быть может, ночь – наутро оставляет / минуту на прощанье. О, душа! / Сойти б с ума, да ум не позволяет...] Олег Горшков: Пришествие печали [Печаль в твоём вине, твоих стихах, / и в музыке, и в запахах, и в детях. / Избыта боль, куда-то канул страх, / и лишь печаль господствует на свете...] Елена Сомова: Пять рассказов [Не спеши отдавать Божью милость, самой тебе дарованную в виде любви, даже когда просчиталась. Не отдавайся ошибке и не отчаивайся...] Любовь Берёзкина: "Круглый стол" на тему "Тенденции и проблемы современной поэзии", Часть I [Наша задача: попытаться показать литературный процесс изнутри. Для этого совершенно разным, не знакомым между собой представителям литературной среды...] Людмила Свирская: Покой не наступает на Земле [Покой не наступает на Земле, / В весну не открывается фрамуга – / В глухом, непроходимом феврале / Сидим, молчим и смотрим друг на друга...] Пётр Старцев: Билет на море [Наши роботы нас никогда не простят, / Наши роботы нас не осудят. / Наши роботы нам надонатили стяг, / Под которым нас выведут в люди...] Читайте также: Андрей Баранов: Невостребованные | Екатерина Вольховская: Форма взаимодействия | Наталья Захарцева: Корми моих драконов | Владислав Китик: Дыханье, входящее в речь | Наталья Козаченко: Сашка, молчи! | Андрей Мансуров: Храбрость | Константин Морев: Екатерина Басманова: "Миллионы не моего отца" | Эмилия Песочина: "Здесь колдовские чары" | Сергей Комлев: Неба синего из Дону испить | Владимир Луг: Ностальгия по земному раю | Мария Мельникова: Как приручить тотемного зверя | Алексей Смирнов: Три рассказа | Наталья Сухорукова: На пороге: и Заикание | Виктор Хатеновский: Здесь даже камни пахнут морем | Владимир Алейников: Книга стихотворений "Плаванье" (1968 г.)
|