Харитон долго молол кофе на кухне и удивлялся, как все это могло произойти. Верочка села на табуретку, закутавшись в одеяло.
- Как Вы открыли дверь?
- Она была открыта, Вы забыли? Разве Вы меня не ждали?
- Нет, я все забыл. Это дурацкие пельмени, три пленки, под утро я совсем сдурел от них, выносил мусор и, видно, забыл закрыть.
- Только не кладите, пожалуйста, сахар, когда будете варить. Мне холодно.
- Да, я тоже замерз.
Они переглянулись, и это было приятней, чем все кофе, сосиски и бананы.
- У меня нет молока.
- Хотите, я достану? - спросила Верочка так просто, будто они уже давно живут вместе.
- Иди ко мне, - сказал Харитон, и посадил ее к себе на колени. Так ему тоже было теплее. Они целовались и чувствовали, что кофе плохо помололся, и что во рту еще попадаются остатки зерен. Она была совсем легкая, когда Харитон, хрустя апельсиновыми корками, нес ее обратно в постель. Она трогательно держалась за его шею.
Как странно и неожиданно произошла с ними эта история, как долго они ее ждали, как хороша она им казались вначале, и каким разочарованием и болью она обернется через несколько...
Харитон прижимал к себе ее уже немного родное, но еще неизведанное тело, внутри его все поднималось и переворачивалось, они немного успокоились и целовались просто так, совсем без задних и передних мыслей. Теперь он уже смог легко расстегнуть ее лифчик и отбросить в туманное прошлое эту преграду. И тут, конечно, сразу встает во весь рост, во весь свои гигантский размер вопрос о форме груди. Вот чем сейчас занято все прогрессивное человечество, вот куда устремлены все его помыслы, мечтания и чаяния! А вот у Вас, товарищ, да, да, вот Вы тут сидите, есть ли у Вас чаяние? И большое ли оно? И Вы тоже, гражданка, не бойтесь, доставайте свое чаяние наружу, а мы все его обсудим, изучим, посмотрим на него с разных, так сказать, сторон. Мы, конечно, можем обсудить это в другой плоскости, взглянуть на это под другим углом, под другим соусом, но главное, что Харитон был вполне доволен, хотя и понимал, что кое-что может быть лучше, а кое-что и хуже.
Итак, вначале они целовались, теперь Харитон мог не только смотреть, но и дотрагиваться до нее всем, чем только можно, он хотел бы дотронуться до нее сразу всем телом и всей душой, чтобы они уже совсем слились в одно целое, да что уж там скрывать, пусть сливаются хоть в одну точку или в одно место. Верочка вела себя на этот раз совершенно по другому, можно сказать, по-монашески, по-христиански. Она расслабилась, легла на спину, вытянула руки и ноги и целиком отдалась Харитону, позволяя ему делать с собой все, что ему было угодно. А у него была большая программа действий, которую придется описывать не во всех подробностях, чтобы как следует утомить скромного совестливого читателя. Пускай он устанет перед сном грядущим.
После долгих продолжительных поцелуев в губы Харитон стал аккуратно покрывать этими ровными поцелуями все ее уже горячее тело, начиная с шеи и ушей, потом ручки, пальчики, спинку, талию, животик, коленки, грудки, попочку и так далее по кругу. Ему даже пришлось несколько раз ее переворачивать со спины на животик, чтобы вся ее сладкая поверхность увлажнилась. Главное внимание, конечно, уделялось грудкам, животику и попочке. Надо сказать, Верочка совершенно не сопротивлялась, когда Харитон ее переворачивал, и даже немного помогала ему при этом. Когда Харитон целовал ее сосок, ему захотелось большего, он взял его в рот, стал облизывать и делать с ним то, для чего он, собственно, и предназначался природой. Ранее сама Верочка совершала такие же действия, заложенные этой несчастной природой, но уже с другим предметом. В общем, они не делали пока ничего сверхъестественного. Затем Харитон сполз вниз и стал щекотать ей пупок своим языком. Вероятно, Верочка была довольна и хотела уже большего. Она вспомнила про английскую пену и немного отвела в сторону правую ногу. Ее волосы внизу живота разошлись, и Харитону открылись ее пухлые апельсиновые дольки, о которых он мечтал все это время.
Раздвинув их пальцами еще немного шире, он увидел таинственный вход в волшебную страну, где его поджидали неведомые пряности, напитки и наслаждения. Глаза Харитона разбежались в разные стороны, он приоткрыл рот и соединился с ее тайной. Впереди оказалась довольно большая пещера с мягкими скользкими стенками, они легко поддавались под напором его языка и уходили вглубь все дальше и дальше. Харитон вскоре почувствовал, что не сможет достать языком до всех ее заветных уголков и стал осваиваться в возможной для себя области.
Верочка еще больше раздвинула ноги и смогла даже положить их ему на спину, так что его уши оказались закрыты, и он мог теперь прислушиваться к ее внутренним звукам и переживаниям. Она гладила его по голове и тихо стонала. Харитону мешали руки, и тогда он положил их сверху на ее груди, и так им обоим стало гораздо удобнее. Постепенно ее волнение нарастало, она то сильнее сжимала ногами его голову, то наоборот, раздвигала их как можно шире, Харитон рисовал языком в ее глубине самые разные геометрические фигуры - восьмерки, прямоугольники, окружности, пирамиды, и так и не смог пока понять, какой фигуре она отдает предпочтение, поскольку она тоже отвечала ему геометрически. Дорогой читатель, прошу прощения, я совсем забыл Вам сказать, что перед этим он все-таки снял с нее трусы, но чулки оставил. В трусах, согласитесь, было бы не так удобно. Харитон чувствовал, что сейчас должно случится что-то особенно важное, он крепче сжал ее груди, еще глубже проник в пещеру, она широко открыла обезумевшие глаза и вдруг загудела совсем как машина скорой помощи, нет, скорее как сирена противопожарной безопасности. Остановившись на секунду, судорожно глотая воздух, она прошептала:
- Я кончила, - и снова принялась кричать еще сильнее и сильнее. Харитон опасался за бдительных соседей, которые могут вызвать милицию. Но все, слава Богу, ушли на работу.
- Иди сюда, скорее, - она хваталась за него руками как утопающая за спасательный круг, ее зубы стучали от нервного напряжения, сердце выпрыгивало из груди, и Харитон поспешил к ней на помощь, привстал на колени, открыл ее вход и мягко прижал ее к кровати, для верности придерживая утопающую за плечи.
- Вот так, - она немного успокоилась и затихла под ним.
- Ты меня всю заполнил,
- Да?...Я тоже теперь всю тебя чувствую.
- Ну и как тебе там?
Харитон закрыл глаза и прижался своей щекой к ее щеке.
- Сделай меня теперь так, - и Верочка зажмурилась.
Наступила тишина и все замерло. Они медленно плыли по спокойной реке. Течение плавно несло их лодку мимо берегов, заросших соснами. Потом сосны сменились березами, кое-где поваленные стволы окунались в воду, но лодка легко обходила их по главной струе. Вначале река была узкая и извилистая, Харитон слегка отталкивался веслом, когда они приближались к берегу, но вскоре берега раздвинулись, лес сменился полем, и они поплыли совсем тихо. Далеко в сумерках лаяли собаки, и светили огоньки неизвестной деревни. Верочка смотрела в небо и считала первые яркие звезды.
- И куда мы плывем? - спросила она его...
Сбоку в основную струю вливался холодный ручеек, и там уже поднимался теплый туман, закрывая берега и возможные опасности.
- Скоро должно быть озеро, - сказал Харитон.
- Откуда ты все знаешь?
- Я ничего не знаю, кажется, по карте должно уже быть скоро.
- Наверное, там меньше комаров и волны.
- Да, как всегда, если одно лучше, то другое хуже. Но ничего, найдем стоянку и дождемся тихой погоды.
Харитон поднял весло и начал грести, стараясь не плескать в лодку. Верочка лежала, не шевелясь, целиком доверяясь его рулю. Вначале казалось, что силы уже оставили после целого дня гребли, но потом ему стало легче, он далеко погружал свое весло и, напрягаясь всем телом, толкал лодку с Верочкой вперед, оставляя после глубокую воронку. Верочка не помогала ему, она замерла в ожидании озера. Харитон стал считать гребки, стараясь держать дыхание ровным. Он собрал все свои силы перед последним моментом.
Верочка взяла свое весло, дождалась, когда он закончит свое движение и стала грести с ним в такт. Она смотрела вперед и чувствовала, как внутри нее опять собирается дикая радость, вот она еще далеко, еще не заметна, потом чуть ближе, потом опять далеко, она напряглась и подалась всем телом вперед, навстречу озеру и Харитону, и он вдруг открыл ей первую дверь, стало теплее, она улыбнулась, зажмурилась и быстрее побежала вперед, Харитон опередил ее и открыл перед ней вторую дверь, стало уже горячо, Харитон схватился руками за корму и стал изо всех сил натягивать Верочку на себя. Они бешено били веслами по воде, вода бурлила и закипала, лодка качалась с одного борта на другой, чуть не переворачиваясь, и неслась стрелой к устью. Хорошо, Харитон успел положить картон под пружины. Они прижимала его своими ногами к себе, так ее устье стало еще шире, и Харитон теперь легко мог вынуть весло и снова ударить им в воду.
Он сделал несколько последних гребков, она замерла, ноги ее бессильно упали и совсем близко, но еще в тумане, еще незаметно, раздался высокий гудок парохода. Харитон бросил весло и тоже замер, вслушиваясь в дыхание неведомой озерной жизни. Пароход гудел минут пять, показавшись в ста метрах от их лодки, Харитон опять взял весло и тихонько отгребал в сторону, перпендикулярно широким волнам, веером идущим по зеркальной поверхности озера. Он схватил обезумевшую Верочку, перевернул ее на живот и подтянул за ноги к краю кровати. Она слабо сопротивлялась, цепляясь за подушку, стонала и дергалась. Но Харитон был сильнее ее. Он раздвинул ей ноги в стороны, чтобы она плотно лежала животом на кровати, упираясь коленями в пол. Ее пещера стала огромной, Харитон легко погрузил пальцы левой руки в ее горячую мякоть, открывая ее еще больше, а правой рукой вложил в нее свое весло, уже раскаленное от тяжелой гребли. Он чувствовал, что уже устал и не сможет доплыть до дальнего берега. Она оттолкнулась от борта руками, немного приподняв голову и выгнув спину, и как следует села на Харитона.
В этом положении его восхитила форма ее плеч, узкая талия и широкие бедра, которые вплотную прикасались к нему. Он провел руками вдоль ее позвоночника и взял ее за плечи.
- Теперь ты от меня не убежишь, - он еще сильнее прижал ее к краю кровати. Казалось, Харитон достает внутри почти до ее сердца. Но Верочка продолжала бороться за свои права. Она стала изворачиваться и крутить своим телом вокруг главной оси, тут же доведя Харитона почти до изнеможения.
- Стой, что ты делаешь, мы же сейчас врежемся в камень! - закричал Харитон. Она на секунду остановилась, он успел убрать свои руки с ее плеч и взял ее за мягкие бедра, чтобы она просто так не могла делать то, что ей хочется. Женщинам только дай волю, они вам наделают делов! А Харитон будет потом виноват. Как следует ухватившись за Верочку, Харитон немного отпустил ее вперед, а потом двумя руками насадил ее на место, потом опять дал ей немного свободы, чтобы она могла немного покрутить своей попочкой, и снова пригвоздил ее к себе.
Глубоко вдохнув, Харитон сделал три последних гребка, прижал ее к себе, чувствуя подступающую к горлу волну, с которой он уже не мог бороться, и выстрелил в нее. Их тела замерли в бессильной истоме, и только внутри еще долго, самостоятельно, бойко и уверенно дергался гладкий моторчик, пока его завод не кончился. Они следили за ним как бы со стороны, под конец пружина ослабла, он дергался тише, потом еще тише, и вот он уже совсем затих, успокоился и угомонился.
Харитон проснулся серым зимним утром совершенно без сил и долго лежал на спине. Последние капли тепла коварно исходили из его тела и разбегались подальше от одеяла. Он завернул края, чтобы не поддувало. Вдвоем было бы, конечно, теплее, но не так свободно. Он лежал с закрытыми глазами, сложив руки на груди и слушал холодный мир в своей пустой душе, в своей квартире и на улице.
Ночью ему несколько раз снилось, как он легко отталкивается руками от тугого воздуха и взлетает над городом. Липкие облака и случайный ветер сбивали его иногда вниз и в сторону, но он отталкивался еще раз и уходил из низкого человеческого слоя, все выше поднимаясь над городом. Кто-то внизу кричал ему, но он не обращал на них никакого внимания и улыбался как демон или больной.
В квартире ближайший голос раздавался у правого уха - ровный метроном шорохом пробирался от пружины по осям от одной часовой шестеренки к другой. Редко и далеко вступал мотор холодильника. Но главный оркестр играл за окном. Харитон лег на бок, свернулся калачиком, собирая силы, улыбнулся и прислушался к своей любимой теме.
Его душа, безразлично парящая над зимним городом, уже покрылась мурашками. Харитон, отделившись от души, наконец, откинул теплое одеяло, поднялся с кровати и босиком подошел к окну и там снова, в сотый раз, увидел свой двор с картины Брегеля. С подоконника стекала маленькая сосулька, накопившаяся за ночь. По углам на стекле еще жил шершавый слой льда, он радостно искрился от низкого солнца и криков детей на катке.
Вокруг окна росли большие черные деревья, ветки делили двор и соседние дома на разные белые и серые неряшливые обрезки и доставали до розового неба. Харитон прислонился носом к холодному стеклу, вдыхая просочившийся синий воздух и удары клюшек. Правый конек надо затянуть потуже, он подкатил к скамейке с картонками и принялся замерзшими пальцами развязывать узел.
Девочка в вязаном шлеме отпустила бабушку, толкнулась носком, вытянула руки в стороны и взлетела маленькой бабочкой, замерла на секунду над цветком, споткнулась, ушиблась и заплакала. Вокруг кружили вредные хоккеисты, толкали друг друга и всех остальных. Это была духовая группа оркестра, наглая, звонкая и сверкающая щелчками. Страшная боль и синяки до лета.
Душа тихо двигалась высоко над деревьями и следила за счетом в матче, а тело фотографа двинулось на кухню, по дороге завернувшись в еще теплую белую простынь. Харитон зажег спичку, положил в маленький ковшик одно, нет, два яйца, залил холодной водой, посолил, чтобы не треснули, и поставил на огонь - вот чего еще не хватало на этой картине.
Ночью все тучи ушли. Она тоже ушла... К утру подморозило, и снег сладко хрустел под ногами старушек по дороге в булочную. Харитон давно не ходил в магазин, у него остался лишь маленький кусок холодного черствого черного хлеба, зато в жизни и в судьбе есть огонь, и Харитон бросил свой невзрачный минерал в печку, дожидаясь, когда он превратится в драгоценный алмаз с хрустящей корочкой.
Кипящие пузыри подбрасывали яйца вверх, они стучались в алюминиевые стенки, шайбы бились в деревянные щиты хоккейной коробки, но скорлупа оказалась на этот раз довольно прочной и не трескалась. Харитон засек две минуты - игра в меньшинстве, одного удалили. Пар из труб подымался вокруг розового солнца, батарея отопления были чуть теплыми - воздушные пробки, и Харитон с наслаждением собирал ладонями огонь, растекающийся вокруг его ковшика.
Верочка, тонкая скрипка в двух кофтах, провела уже три урока и наблюдала теперь за родителем, который обклеивал ее старую исписанную доску темно-зеленой немецкой пленкой. Он несколько раз просил ее подержать дальний конец длинного куска, пока приклеивалось начало, натяжение между ними нехорошо действовало на Верочку, она прятала глаза, а родитель, прижимая пленку к доске, подвигался к ней все ближе и ближе, жадно оглядывая ее фигуру фигуристки. Она решила, что никогда больше не пойдет к Харитону, но и с родителем тоже связываться было нехорошо. Между ними еще оставалось сантиметров сорок, не больше.
Харитон выключил газ, обдал яйца холодной водой и вставил первое в синюю глиняную подставку. Лед на лужах захрустел под каблуками девиц из четвертого класса как скорлупа под его ложкой. Черный кусочек хлеба задымился и чуть совсем не сгорел.
Он вернулся к своей душе у подоконника, посыпая желток солью. Дворник поправил коробку с песком на санках, сдвинул ушанку на затылок и переехал к следующему подъезду. Счет стал пять восемь. Харитон следил за кругами нападающих, доедая горячую подгорелую горбушку. Жалко, у него давно уже не было коньков, но клюшка "ЭФСИ", обмотанная синей изолентой, еще мерзла на балконе рядом с деревянными лыжами.
В конце завтрака шел пахучий кофе, а дети уже бежали на обед. Двор затих, дорожки покрылись гадким желтым песком, на доске у Верочки блестела немецкая темная пленка. Она ушла в учительскую, чтобы отнести журнал, а гадкий родитель тайком написал на пленке нехорошее слово и закрыл его левой половинкой. Девочки потом сердились и жаловались на плохих мальчишек.
Харитон оглядывал свой пустой двор Брегеля, пластинка с хоралом остановилась. Он заметил вдалеке новую фигуру. По узкой тропинке между сугробами, балансируя на высоких каблуках - долгих последних октавах, в его зимнюю студию шла Даша.
Ветровский любил одиночество, на девушек старался не смотреть и боялся их как огня, несмотря на свою черную густую бороду Карла Маркса. У него не было никакого положительного любовного опыта, зато, благодаря частым поездкам, постепенно накапливался другой, пыльный и жалкий, командировочный опыт.
Вот и сейчас, после неудачного рабочего дня, в полной темноте, Ветровский хлюпал в гостиницу вместе со своим напарником Валерой. Кругом простирался очередной недалекий слякотный город. Они купили в ближайшем ларьке пива, сыру, батон хлеба, банку маринованных огурцов и водки.
Валерий был большой специалист. В каждом городе он любил дегустировать произведения местной промышленности. В эту пятницу он начал уже с утра, поэтому Ветровский слегка придерживал его на скользком пути и боялся, что они не успеют на единственный утренний поезд до столицы. Валерий, покачиваясь у витрины ларька, вдруг взбодрился, заметив за запотевшим стеклом шедевр советской литературы - "Вечный зов", ноль пять, и взял сразу два тома, по одной на каждого читателя. Ветровский тоже обрадовался удачной находке, хотя и не читал его раньше, и думал даже купить пару в качестве сувенира в Москву, но руки были уже заняты, да и Валеру надо было придерживать.
До гостиницы оставалось всего ничего, но они умудрились по уши влезть в жидкую ледяную грязь, все измочились, Валерий даже припал на одно колено к земле, и только рука друга спасла его от полного падения. Ветровский сильно замерз и решил, что без "Вечного зова" он может и простудиться. Вначале он отказывался и хотел остановиться только на пиве, но Валерий использовал безотказные аргументы.
- Да ты, друг ситный, я вижу, совсем не патриот! Нет у тебя вечного зова к Родине! - и когда жидкая грязь окончательно проникла в душу и непромокаемые ботинки Ветровского, он сдался и сказал, что и ему придется отведать этой прелести, без которой прожить в таких условиях невозможно.
Они задержались у стойки толстой администраторши, ожидая, пока она махнет своим двухпудовым задом и швырнет на исцарапанный стол ключи от их нумера. На каждом шагу ботинки Ветровского выдавливали теперь обратно мерзкую коричневую жидкость с особым душевным звуком. Георгий Победоносец на водоотталкивающем пузырьке, выпущенный к юбилею Москвы, наверное, никогда не опускался в такие глубины и не ведал всех тонкостей своей страны. Валерий стукнул ключом себе по лбу:
- А сигарет-то я забыл там взять!
- Да вон тут у хозяйки есть любые, покупай сколько хочешь, - заметил Ветровский, читая висящую на стене пожелтевшую инструкцию по пожарной безопасности с грозным пожарником. Валерий встрепенулся и позвал администраторшу,
- Хозяюшка, дайте нам, пожалуйста, еще двух Петров Первых и этих, - он оглянулся по сторонам, - двух девочек, есть тут у вас?
Ветровский недовольно поморщился.
- Да, да, сейчас позвоню, - и живая сметливая толстушка тут же набрала номер. - Идите отдыхайте, они к вам постучат.
Они заползли на второй этаж, Валерий по дороге два раза терял шапку, но Ветровский был начеку и напяливал ее на место. В их нумере было две комнаты, ванная с душем, телевизор и туалет. Только сейчас Ветровский с ужасом обнаружил, что его комната никак не запирается и, значит, ему предстоит выдержать ночную осаду. Милый Валерий, не раздеваясь, плюхнулся на кровать. Они глотнули "Вечного зова" и Ветровский сразу же пожелал ему доброй ночи, забрал свой сыр с хлебом и пакетик с черносливом и собрался на свою половину.
- Куда же ты, я же взял еще двух девочек! - вдруг вспомнил Валерий.
- Ну, это ты сам с ними разбирайся, а мне это не нужно, у меня голова болит, - соврал Ветровский, направляясь в свою Генуэзскую крепость.
- Постой, постой, брат, это ты брось, так не пойдет! Мы тут с тобой напарники, фирма за все платит, так что не волнуйся, так и быть, выберешь первый, а я уж возьму вторую. Да и "Вечный зов" еще остался...
- Ты лучше про зов нашего поезда не забудь, а то придется тут вечно грязь разгребать. Пойду я спать, а то голова раскалывается, - и Ветровский стал усиленно тереть левый висок.
- Тогда возьми еще "Вечного зова" стаканчик, и сразу все пройдет, их попроси, они тебе и виски, и шею помассируют, и другие места.
Валера уговаривал его еще долго, распалясь и поливая "Зовом" в разные стороны, но Ветровский махнул рукой и захлопнул свою дверь. В комнате он стал думать, чем бы ее задвинуть покрепче, чтобы изолироваться от легкого дыханья местных красавиц, но ничего тяжелого кроме кровати не попадалось. В этот момент в коридоре послышались голоса и стук каблуков. "Не поеду больше в этим Валерой в командировку, черт бы его подрал с его вечным зовом", - и Ветровский придвинул кровать к воротам своей крепости.
- Да, да, входите, - послышался вялый голос из соседней комнаты. Валерий уже сильно устал и склонялся ближе к Морфею, чем к гостиничным Афродитам. У Ветровского застучало сердце, он скорее отрезал себе кусок сыру и принялся усиленно жевать, чтобы не слышать всего того, что творится рядом за стенкой. Черт, и телевизор остался в той комнате!
Но там было совсем тихо, только постукивали каблучки или шпильки, Ветровский прислушался, но не смог разобрать, что там шептали крашеные губы. Неужели уснул? - он отрезал себе еще пару кусков и бодро захрустел маринованным огурчиком. Вот дурак! - и тут в его дверь постучали.
- Мущина, откройте, пожалуйста, - ласковый голос показался ему приятным.
- Нет, не открою! - героически ответил Ветровский. Каблуки вернулись обратно к Валерию. Ветровский запил ужин пивом и принялся за чернослив. Девицы переговаривались уже вполголоса. Ветровский уловил звяканье стаканов. Тоже, наверное, поклонницы советской литературы. Да у них тут это главная торговая марка. Он стал вспоминать одну, которую заметил в фойе на первом этаже вчера на диване рядом со стойкой администраторши. Они разгадывали кроссворд и спросили проходящего мимо Ветровского:
- Мущина, скажите герой романа Гюго из девяти букв.
- Квазимодо.
- Тоня, пиши скорей - Ква-зи-мо-да.
Ветровский гордо прошествовал мимо, торжественно и величаво неся вперед свою бороду. Ему пришлось обойти прекрасные длинные ноги Тони, обтянутые черными чулками с лилиями по шву производства местной чулочной фабрики "Ленинский путь", и он подумал, что он совершенно как Квазимодо, не смеет, но страстно желает пройти этот путь, коснуться ее руками, провести линию от узких щиколоток по икрам к заманчивым круглым коленям и дальше, дальше вдоль тугих бедер под короткую юбку, а что там, он и думать боялся, хотя счастье было так возможно, так близко.
- Мущина, откройте скорее, тут вашему другу плохо!
Ветровский вернулся на землю, поставил стакан на тумбочку и испугался. Он забыл, что у Валерия иногда бывает давление или сердечные приступы. Придется сдвинуть кровать в сторону и пойти спасать человека. И когда дверь отворилась, и в его комнату в одних чулках и рубашке скользнула Тоня, Ветровский отпрянул назад и не успел опомнится, как она потушила свет, прикрыла за собой дверь и обняла его в темноте, толкая к кровати упругими скользкими бедрами, впилась в его губы вечным зовом, обхватив его шею мягкими руками, как еще не делал никто в его пустой и возвышенной жизни. Он упал на стоящую сзади кровать и вяло пытался отцепить Тоню от себя, но было уже поздно...
Потом, в Москве, у него еще два дня тряслись руки и ноги, он никак не мог успокоиться и все удивлялся тому, что они с Валерием не опоздали на утренний поезд.
- Что, сразу все снять? - Даша разматывала шарф, поглядывая то в зеркало на себя, то на Харитона.
- Нет, у меня сегодня довольно холодно, можно пока что-нибудь оставить.
Какая она скорая, однако!
- А как вы будете меня снимать? - спросила она, - можно, я вот пока эти тапочки возьму?
- Да, берите, конечно, - Харитон успел купить новые специальные женские тапки тридцать восьмого размера, чтобы всякие там модели не пачкали у него в квартире.
- Мне нужно в ванну. Как-нибудь покраситься? А то на улице мороз, а пока не подвела глаза и губы...
Харитон понял, что ему придется все время отбиваться от ее вопросов, и успевал отвечать через один или через два, но так было легче, поскольку она успевала забыть, о чем спрашивала посередине.
Он заметил, какая у нее большая грудь, больше, чем у Верочки, значит, на этом надо будет сделать акцент и правильно выбрать позицию.
- Значит так, Даша, у меня тут есть гора трусов и лифчиков разных размеров, вы подберите себе подходящих штуки две или три, а я пока пойду заряжать пленку.
- Я немного замерзла, может, дадите мне что-нибудь выпить?
- Да, сейчас, - и Харитон пошел на кухню. На кровати ее снимать уже нельзя - там уже есть три пленки c Верой, где бы теперь эту новую расположить? Он решил испробовать синее одеяло для фона, нужно только найти место, где бы его развесить. Можно взять стул, стол, кресло, а пол ничем не отличается от кровати в смысле рельефа. Пока Даша копалась в куче белья, он искоса подглядывал за ней, и тут решение озарило его. Надо поставить стул к стене, накрыть его синим одеялом, начиная со спинки и до пола. Один край одеяла он прикрепил кнопкой к стене, чтобы не было видно обоев. Теперь, чтобы Даша целиком помещалась на синем фоне, надо просто поставить ее на колени у стула, и сбоку будет прекрасно видна ее радостная грудь.
Через мгновение она явилась ему на кухню в черном наборе.
- Отлично, - и Харитон налил ей кофе.
- Да, а что это за фирма, я не могу разобрать ярлык.
- Это наше, подмосковное, ярлык еще не успели пришить.
Он все думал, как ее лучше поставить. Она глотала кофе, держа чашку двумя руками.
- Где вы решили меня снимать?
- Вон синее одеяло, сейчас придумаю, как вам лучше расположиться.
- Может, лучше в постели?
- Да нет, постель у меня уже много раз использована, надо что-нибудь новенькое.
- Я видела, как в ванной получается довольно необычно, или на пляже, с водой или в пене.
- Пена - это здорово, только холодно, а вы, я вижу, как следует подготовились, наверное, есть уже опыт в этом деле? - он взял ее чашку и отпил с другой стороны от ручки. Придется, наверное, от нее отбиваться.
- Ничего, что я у вас немного отпил?
- Да, конечно, - она поправила лифчик и подтянула повыше трусы.
- Я просто очень талантливая и умная, мне это все говорят в нашем театре.
- Так вы актриса! - и Харитон обратил внимание, как славно натянулась тонкая ткань на ее артистическом теле. - Может, подложить что-нибудь под колени?
- Да, какую-нибудь подушку, - и Даша забрала свой кофе назад.
Харитон подсунул под одеяло подушки с дивана и включил дополнительное освещение. Она оставила кофе и спустилась на пол.
- Может, покрасить ногти синим цветом?
- Вот это идея! Сейчас поищу краску. - Он обрадовался, что наконец-то сможет пустить в дело свою старую автомобильную краску "Валентина", номер четыреста восемьдесят четыре, взял растворитель, кисти и пустую баночку для смешивания. Она сидела пока на стуле, покрытом одеялом и разглядывала свои растопыренные влажные пальцы. Хорошо, что она не успела покрасить ногти на ногах чем-то другим, тогда пришлось бы смывать.
- А это краска для ногтей?
- Да, это специальная профессиональная немецкая краска, - соврал Харитон, разводя "Валентину". - Давайте, я сам вам покрашу ногти как следует.
- А получится?
- Конечно, я же профессионал в это деле, только не надо шевелить пальцами, ну-ка, поставьте правую ногу на стул.
Она засмеялась и подставила ему правую ногу, оттопыривая пальцы в разные стороны. Он присел перед ней на колени, облокотился локтем о стул, и принялся аккуратно покрывать ее изящные ноготки. Она следила за его точными движениями и улыбалась.
- Щекотно...
Он сделал последний мазок и подул на краску, чтобы она скорей подсохла.
- Ужасный цвет.
- Зато подходит к одеялу. - и она подставила ему левую ногу. - А на руках тоже покрасите?
- Конечно, - он разделался с ее левой ногой и усадил ее не стол. Она протянула вперед свой ручки с короткими ногтями, но он положил их на ее колени, случайно капнув с кисточки на ее теплую ногу.
- Ничего, сейчас вытру.
- А губы?
- Нет, губы надо будет помадой, а такой помады у меня сейчас нет. Он подул на ее ручки, наклонившись почти вплотную к ее коленям. Она тоже немного наклонилась и стала дуть на ногти вместе с ним. Ее грудь очутилась совсем рядом с лицом Харитона. Коварная! Он оторвался от ногтей и взглянул выше.
- Нравится?
- Очень, - Харитон покраснел, стараясь отодвинуться от нее. Надо скорее взять в руки фотоаппарат, а то работа пойдет насмарку и денег не будет.
- Оставьте вот так ваши руки на коленях и выпрямитесь, - он нашел ее в видоискателе. Вид сверху был прекрасен. Ее круглые груди, сведенные руками ближе друг к другу, образовали длинную глубокую впадину, она выгнула талию вперед, и в центре ниже впадины между грудями сразу виднелся пупок, а потом узкий треугольник черных трусиков, сжатый полными бедрами. Верхняя часть трусиков состояла сбоку лишь из двух узких полосок ткани, проходящих по талии, так что ее открытые бедра широко расходились вниз. Он сделал несколько снимков сверху.
- А теперь встаньте коленями на подушку, - он развернул стул боком к стене, - и обопритесь локтями о спинку стула. - Раз, два, три!
Она прилежно исполняла его распоряжения. Харитон направил свет сбоку. Так ее руки, поднятые вверх, немного открывали подмышки, и совсем не загораживали ее горячую грудь, или холодную, или слегка прохладную, которая касалась синего шершавого одеяла. В таком положении, однако, хорошо видна только одна грудь, зато этот вид сбоку с поднятыми вверх руками, можно сказать, получается лучшим из всех других вариантов.
- Упритесь локтями как следует, а я попробую найти самое выгодное положение вашей спины, - Харитон поправил подушку под ее коленями, - -оставьте ваши колени вот тут на подушке, а попу опустите вниз, на пятки, - Харитон взял ее за талию и потянул вниз.
- Как это сложно, - но она послушно опустилась. Он посмотрел на нее со всех сторон и шлепнул разок по попе, обтянутой узкими трусиками.
- Очень хорошо, Даша, замрите вот так. - Она повернула голову к нему, поправила волосы и улыбнулась.
- Да, я вам нравлюсь?
- Молчите, молчите, прошу, не надо слов, - Харитон нажимал на спуск без остановки, стараясь поймать также ее вторую грудь и тень на стене от ее тела.
- Нельзя так возбуждаться от работы, - он отбросил фотоаппарат в сторону, подполз к ней сзади и коснулся губами ее плеча.
Вот где оно, настоящее искусство, вот она - жизнь, вот он, первый шаг к миллионным гонорарам! Даша прикрыла глаза и, не шевелясь, ловила плечом холодные противные поцелуи Харитона. Его дыхание покрывало гладкую Дашину кожу, и вскоре мурашки на ней разгладились и увлажнились его слюнями. Она молчала, и слава Богу. Харитон боялся ее спугнуть - вдруг сейчас скажет какую-нибудь глупость. Но Даша, начинающая актриса, уже знала, что лучше молчать и покорно выполнять все указания своего режиссера, Художника с большой буквы, который должен открыть ей новые тайны жизни и привести ее по крайней мере на глянцевую обложку. Вот он пока целует только ее плечи, шею и принюхивается к ее распущенным волосам.
Однажды Даша приметила, как ужасно пахнут ее волосы супом и невкусной едой после посещения институтской столовой. На этот раз она смазала волосы специальным гелем, чтобы художника не отвлекали мысли о супе и котлетах. И Харитон не отвлекался. Он целовал ее шею, а горячие руки положил не ее круглые колени, которые сразу же стали быстро-быстро согреваться, будто Харитон перед этим долго держал руки под горячей водой. Так тихо и медленно Харитон провел руками вверх по ее выпуклым бедрам и уперся большими пальцами в две заветные ленты, соединяющие переднюю и заднюю части трусиков. Она не шевелилась. Удобная подушечка под коленями удачно поддерживала ее грациозное тело, и ей было приятно и легко. Неожиданно она отвела руки назад и стала искать застежку Харитона. Видимо, устройство ремня ей было знакомо. Харитон целовал ее поднявшиеся лопатки, но руки продолжал удерживать на широких бедрах.
Дашина смелость удивляла бедного фотографа, он чувствовал, что придется действовать по ее плану. Джинсы мешали, и их надо скорей снять. Согласитесь, не каждая девушка захочет сама снять с вас штаны. Это уже кое о чем говорит! Вот какая опытная и деловая попалась ему на этот раз, он слегка выпрямился, помогая Даше стянуть с него все вместе с трусами. Он оказался теперь совсем рядом с ней, она двинула попу ему навстречу и прижала руками к себе вплотную. Горячий Харитон выпрямился и упирался теперь прямо в ее копчик, пока еще обтянутый трусиками. Пожалуй, теперь они становятся уже лишними. Харитон зацепил их большими пальцами и стянул их вперед к ее круглым литературным коленям. Даша осталась совсем беззащитная, и только слегка выгнула спину, подымая попу немного вверх. Он подумал, что теперь ему придется искать нужное отверстие, куда можно было бы поместить его твердые взгляды на живопись. Совпадут ли их мнения? Видимо, да - расстояние между ними становилось все меньше и меньше, Харитона радовал и веселил напор нежной красотки, она удачно расположилась и действовала упрямо и старательно.
Сразу, конечно, не может все получиться, нужно, чтобы прошло время, чтобы люди притерлись друг к другу, нашли верный подход и правильный угол. Пожалуй, сведенные вместе колени в данной ситуации были лишними, Харитон погрузил руки в волосы внизу ее живота и отодвинул ее сладкую правую ножку в сторону. Даша тоже не сидела сложа руки - правой рукой она опустила ниже слишком поднявшегося вверх Харитона, копчик остался выше, внизу стало мягче и приятнее. Он нашел пальцами ее влажную середину и осторожно раскрыл ее в разные стороны. Нет, так будет слишком быстро. Он нащупал своим широкоугольным объективом нужную диафрагму, чуть-чуть продвинулся вперед, только на одну четверть, и решил переключиться на другие ее достоинства.
Пожалуй, пора было бы уже и снять с нее этот славный отечественный лифчик. Вот чем может гордиться вся страна, так это именно такими достоинствами. История и политика, слава Богу, тут не причем, экономическое состояние общества - тоже, а вот сама природа, природа без прикрас, без преград, голая натура - она одна способна вывести страну из нищеты и запустения, поднять упавшее производство, восстановить рухнувшие башни и трубы мощной тяжелой индустрии, помочь пенсионерам, детям и больным обрести второе дыхание и новую светлую жизнь.
Харитон почувствовал в своих ладонях эту большую страну, ее тяжелое горячее существо легко и просто опустилось в его руки, он крепко взялся за рычаги управления и стал тихо но твердо двигаться вперед. Даша теперь придерживалась за спинку стула руками и внимательно следила за продвижением вглубь своего тела новой неизведанной жилы, новой вертикали власти, которая так нужна была ее прекрасному молодому телу. Вот как раз в этом случае прочная вертикаль обеспечивает верное управление большим и сложным организмом, всеми его раздробленными и размягшими регионами - особо сложные регионы, конечно, надо крепко держать в руках под контролем, и если даже у них возникнет какая-нибудь самостоятельная выпуклость или желание утвердиться на своей территории, можно, конечно, сквозь пальцы смотреть на это, но лучше, безусловно, вовремя остановить это нелепое движение к свободе и зажать ее нежный росток стальными танковыми клещами. Даша вскоре узнала, что новая жила остановилась, ее попа вплотную была прижата к его животу, а в ее душе еще оставалось место для других мыслей, она несколько раз измерила его длину и размер и пришла к выводу, что в такой ситуации процесс может пойти по другому руслу и не в ее пользу. Чувствуя, что Харитон увлекся ее сосками и отпустил бедра, она стремительно соскочила с вертикали власти, развернулась и неожиданно толкнула Харитона в грудь. Он упал на спину. Наступила революция, Даша прыгнула на него и опустила правую грудь к его изумленному лицу.
Все поем теперь сталинский гимн. Харитон чувствовал на себе приятную тяжесть юной наездницы. Он закрыл глаза и спокойно выпустил руль из своих рук. Теперь уже Даша, возвысившись над павшим противником, определяла, в какую сторону двигаться союзу дружественных стран. Пускай между ними сохраняются различия в вероисповедании, истории, культуре и обычаях, пусть уровень развития отличается, главное, что они вплотную, грудь в грудь, плечо в плечо, живот в живот стремятся вперед, к общей победе. Конечно, Харитон хотел, чтобы Даша первой достигла бы вершины заветного восьмитысячника. Ведь если он вырвется вперед, она, вероятно, так и не сможет подняться вместе с ним. Поэтому он старался не думать о ней, раскинул руки в разные стороны и прикинулся мертвым. И только прочный альпеншток удерживал их связку. Вначале Даша пригнула его вниз и прижала его к своему животу острием вверх. Несмотря на игру в покойника, Харитон заметно прибавил в размере и вскоре чуть ли не приподнял ее к потолку. Она проверила пальчиком, насколько остро отточен его гладкий стальной наконечник и обнаружила на нем слабую смазку, облегчающую вхождение в ледник. Затем, привстав на одном колене, она осторожно взялась за рукоятку и убедилась, что он может достать ей по высоте почти до пупка, а у основания похож на крепкий граненый стакан, едва умещавшийся в ее ладони. Но ей как раз этого и хотелось. Длинный широкоугольный объектив стоит дорого, зато только он и обеспечивает высокое качество фотографий, особенно сделанных на большом расстоянии. Даша уже была готова сократить это расстояние как можно сильнее. Она провела наконечником по свей середине, приоткрыла им глубокую прорезь, уходящую вглубь ее жадного тела и осторожно села на него до упора, до самой ее души. Харитон старался отвлечься и думал о чем-нибудь противном - о липких холодных пельменях, о сломанной раковине и порванных обоях, о больном зубе, бедных пенсионерах и о других гадостях, но она совершенно не позволяла ему отвлечься от своего присутствия. Упершись руками в пол, она двигалась то по, то против часовой стрелке вокруг наклоненной под углом в сорок пять градусов оси. После нескольких оборотов она завершила вращение и перешла к продольной обработке своего альпенштока. А может, ей надо было бы пойти на завод? Вспомните, как во время войны миллионы женщин и девушек круглые сутки, без перерывов, без еды, единым строем обрабатывали снаряды разных калибров. Полагаю, работа шла в основном на токарном станке для получения нужного диаметра с высокой точностью. Важно, конечно, сохранить нужный угол атаки, особенно для кумулятивных снарядов. Даша стала бы передовиков производства и за смену вытачивала бы штук двести бронебойных снарядов, способных прошивать лобовую броню "Тигра" и "Пантеры". Харитон вскоре обрел полное душевное равновесие и постарался окончательно подняться над суетой. Он тихо лежал на спине и вспоминал слова песни "Вставай страна огромная". Даша тоже вполне приноровилась к новому калибру и радовалась, что работа фотомодели оказалась такой творческой. Театр и клуб бальных танцев отступили на второй план, и она легко первая достигла ледяной вершины. Харитон надежно подстраховал ее своим прочным альпенштоком, с которым, пожалуй, можно было бы обойти все семятысячники нашей планеты.
Даша удачно присела и нащупала новую высоту. Солнце сияло на новой вершине, синее небо и лед слепили глаза, она кричала и радовалась, что они добились своего, несмотря на все происки родителей, школы и института. Харитон же дошел только до второго куплета патриотической песни. Он любил свою страну всем своим телом, но понимал, что сильно любить нельзя, иначе любовь сразу кончится, нужно осторожно, понемногу высказывать свои чувства, а лучше даже их не высказывать вовсе, тогда любовь будет очень долгой и радостной. Поэтому он подумал о Вере, чтобы испытать чувства изменника родины и последнего предателя. Теперь только Вера с большой буквы могла спасти его от неминуемого падения и разрыва. Можно ведь эмигрировать, жить в другой стране, но сохранить при этом глубокую любовь к родному первоначальному отечеству. Вот и Харитон не согнулся под жестокими ударами судьбы и Даши, но молился о Боге и Вере, чтобы она с ним могла спасти и сохранить его с его альпенштоком. Да, вот вам пример истинного служения Богу - человек даже в таком положении, повергнутый на спину, сохраняет Веру в своей душе, и при этом помогает новой стране двигаться к прогрессу и сияющим вершинам. И разговоры тут совершенно лишние. Веру ведь можно любить на расстоянии. Вот она - ностальгия! - вспоминать сейчас о родных заснеженных березках и елках, укрытых белыми сугробами. А Даша продолжает борьбу за новые победы, за стахановскую производительность труда с новым калибром. Неужели станок ни разу не сломается?
После командировки у Ветровского опять начались критические дни. От гостиницы до вокзала была глубокая ночь, и ему пришлось тащить на себе все 25 килограммов ценного инструмента. Потом в поезде все спали, место под нижними полками для багажа и в проходе уже было занято, и он с трудом поднял свой ящик наверх, чуть не опрокинув его по дороге на спящую вонючую старушку. Потом после "Вечного зова" и какой-то дряни у него схватило живот, и он еле дождался, пока проводник снова откроет туалет после Саратова. Саратовская песня с "Вечным зовом" и ящиком тут же вышла ему боком, точнее, низом, потом еще раз и еще, последний раз - в Гусе Хрустальном, и дальше уже до дома без остановок из него лило и лило. Он обделал штаны - хорошо, хоть куртка прикрывала низ, и всю дорогу провел стоя в тамбуре, надеясь, что холод немного остановит кровотечение. Но это не помогло. Он еле уселся в такси и с трудом доковылял до своей квартиры.
- Опять? - участливо спросила Мила.
- Да ничего, все нормально, - героически ответил он и поспешил в ванную комнату.
Вот и пришло время, когда легкость и глупость молодости сменяется другой порой и другими заботами. Ветровский уже забыл, когда это началось, но гораздо позже, чем это обычно бывает у девочек. То ли после очередного похода, то ли после очередного ремонта на корточках, то ли после очередного перетаскивания мебели, но, скорее, после тридцати лет. Другой приятель в возрасте жаловался ему, что, оказывается, играть в футбол очень опасно - там совсем несимметричные нагрузки, и легко получить растяжение, а после тридцати они восстанавливаются гораздо дольше. Он там себе что-то растянул, так болело потом девять месяцев. И все спортсмены по телевизору вдруг стали все как один моложе Ветровского, кроме шахматистов. Да, жизнь-то, оказывается, не стоит на месте, годы текут, как вода, незаметно, а потом замечаешь, что она розовая, и никак не становится чистой и прозрачной, и долго этот розовый цвет не проходит.
Ветровский направил струю холодного душа в зад и думал, что завтра ему опять на работу, опять сидеть в этой ужасной машине и таскать тяжеленные ящики. А кровь все не останавливается. Да, раньше внимание не отключалось от прекрасного пола, а теперь вот не знаешь, как ее, проклятую, остановить. Кто-то сказал, что очень важно вовремя сходить к врачу и сделать хорошую диагностику.
- Доктор, у меня что-то в попе нехорошо.
Доктор, после трех месяцев без зарплаты:
- А чего ж там может быть хорошего?
Да, вот черт, какой появился теперь неиссякаемый источник впечатлений! И не остановить его, и не заткнуть. А может, не ходить завтра на работу? Вызвать врача на дом и полежать пару деньков в покое? Какая сладкая мысль! И в этом возрасте есть свои радости и удовольствия… Ветровский вытерся, стараясь не испачкать полотенце, и пошел на кухню искать спасения. Может, троксевазин? "Применяется для лечения геморроя". Он запил капсулу водой.
- Будешь суп? - спросила Мила.
- Да, вот жидкий суп мне сейчас - то, что надо.
- Садись к столу.
- Спасибо, я лучше пешком пастаю.
- Садитесь, садитесь, товарищ Саахов, - Мила усмехнулась и похлопала Ветровского по плечу.
Хорошо, что в гости не надо идти, а то там не поймут, почему сидеть не хочется. Так вот и становятся монахами-затворниками или холостяками. Ну кому нужен такой старый хрен с геморроем? Троксевазин оказался ошибкой. В ногах-то вены сузились, и вся кровь потекла вверх, и Ветровский опять испачкал штаны. И тут, наблюдая очередную рекламу по телевизору, его осенила простая но гениальная мысль. Он позвал Милу.
- У тебя прокладки остались?
- Да, а тебе зачем?
- Какие?
- Простые на каждый день.
- Дай-ка мне свою надежную защиту.
Трусы только надо подобрать специальные, чтобы было куда крылышки приклеить. Ветровский уединился в кабинете задумчивости и принялся прилаживать прокладку к своим трусам. И они это делают каждый день! - подумал он, выбрасывая упаковку в мусорный бачок под раковиной. Да, как все не просто, как все не просто. Первая прокладка приклеилась как-то криво, зато вторая попала куда надо. Ветровский осторожно натянул трусы и подобрал штаны, чтобы они болтались пониже и не обтягивали. Отлично! Так можно и до аптеки добраться.
Мила уже ушла, так что Ветровский мог рассчитывать только на свои силы. Он с трудом спустился по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы несильно раздвигать ноги. Прокладка пока держалась на месте. Но кровь все идет. Он кое-как доковылял до аптеки, поскользнувшись пару раз на льду, и принялся изучать витрину.
- Вам чем-нибудь помочь? - тут же спросила его прекрасная девушка в белом халате.
- Нет, спасибо, пока не надо, - он скривился и покраснел. Как вот теперь общаться с девушками? Штаны грязные, воняют, идти не могу - лучше сидеть дома и не высовываться.
На этот раз он решил закупить более надежное средство, чем Георгий Победоносец. Раньше у него часто случались неприятности с отечественными свечками. Нет, конечно, до пожара дело не доходило. Наверное, их не надо было держать в холодильнике. От холода они становились как пули и к утру выскальзывали в постель, не принося никакого облегчения.
Заботливая дама более солидного возраста посоветовала дорогое американское средство из акульей печенки. И по телевизору все время рекламируют.
- А кровотечение останавливают? - набрался храбрости Ветровский.
- Конечно, берите конечно, это прекрасное лекарство!
Ветровский молча достал деньги. Ну, теперь можно просить деньги с производителей! Большой роман, и целая глава посвящена им! Сколько, интересно, можно с них взять за рекламу этой чудесной пилюли? Когда он пришел домой, прокладка была полна крови и противно воняла. Да, а у них так несколько дней каждый месяц! Он принял душ еще раз, потом лег на постель в неприятной позе и с трудом отыскал нужное место для американской помощи. И чудо, буквально через час там стало гораздо лучше, Ветровский почувствовал себя человеком и подумал, что завтра сможет уже завтракать с Милой, сидя с ней рядом за столом! Можно еще подержаться и даже сходить в кино. Теперь - никуда без прокладок и свеч! И не носить тяжести. А если все-таки попадется прекрасная белоснежка?
- Ну что же, я позвоню Вам, когда снимки будут готовы.
Она заметила, как он устал от работы и сидит на стуле, пока она одевалась и приводила себя в порядок. Пожалуй, она может успеть в театр на вечерний спектакль, где будет играть ее подруга Катя. Надо же с кем-нибудь поделиться. Фотограф оказался таким же, как все. Вряд ли в такой дешевой квартире делают хорошие снимки. Она немного разочаровалась. Белье - тоже совсем не Victoria secret. Вот подруга показывала ей каталог "Дикой Орхидеи", вот там было белье красивое! Лифчик за 286 долларов, трусики за 523. Может, пойти лучше в "Дикую Орхидею" сниматься? Даша решила, что ей надо найти путь в богатый круг, где и зарплата, и квартиры, и машины - все шикарное и дорогое, о там-то она развернет свою прекрасную фигуру на все страницы каталогов, будет показывать и чулки, и свитера, и кофточки, блузки и все остальное. Квартира Харитона поразила ее теперь своим убожеством. Обои кое-где заклеены скотчем, потолки желтые, все поцарапано, кругом пыль. И зачем она сюда пришла?
На улице дул холодный мартовский ветер из последних зимних сил. Она с тоской представила долгую длинную дорогу домой, слякоть и грязь, потом давка в метро, темная остановка автобуса, черное стекло, сквозь которое ничего не видно. Она брела по краю тротуара, засунув руки в перчатках в карманы и повернувшись спиной к ветру. Богатый круг был очень далеко. Вдруг рядом остановилась машина, сигнал, и прямо перед ней открылась дверца.
- Куда Вам ехать, сударыня?
Даша расправила плечи, выпрямила спину, опустила грудь вниз, открывая неожиданно раскрывшийся под шарфом глубокий вырез, и посмотрела на водителя. Это, конечно, был шикарный Мерседес или благородный Форд. Но очень большой, красивый и теплый. Внутри сидел, наверное, богатый иностранец, в голосе слышался акцент.
- Мне далеко, в Барвиху, - соврала она.
- О, нам с вами по пути! Садитесь, пожалуйста, а то на улице сегодня ужасная погода, простудитесь в одно мгновение.
Какой он благородный, вежливый и богатый! - подумала она, - вот то, что мне нужно.
Харитон с тоской наблюдал из окна, как ее увозил вдаль блестящий автомобиль. Куда мне с ним тягаться! Мой велосипед - и то старый и сломанный. Переднее колесо все время спускает. В прошлый раз промучился, заклеил камеру, так через день опять все спустилось. Может быть, конечно, ниппель плохой. Придется ехать в Сокольники, купить новую камеру к лету. На новый велосипед денег нет. И ни на что новое денег нет.
Даша сразу согрелась на кожаном сиденье и только и успевала замечать, как мимо проносятся сверкающие магазины и дорогие места. Они вначале объехали Метрополь, потом на Лубянке свернули направо, вниз, потом мимо России вокруг Кремля и по набережной вдоль стены.
- Давайте вместе поужинаем в ресторане Cutty Sark, Вы там еще не бывали? - спросил любезный хозяин.
- Нет, а это далеко?
- Нет, сейчас проедем по Новому Арбату и в конце направо десять метров.
Даша улыбнулась и промолчала, не думая о том, что будет потом.
- А может, лучше домой?
- Сейчас все равно все поедут с работы домой, будет ужасная пробка, так что лучше посидеть в ресторане, чем на дороге.
- Да, пробки сейчас ужасные.
- Ничего, потом рассосется.
Они еле тащились до конца Нового Арбата. Радио играло дорогую музыку, наверное, это и есть джаз, - подумала Даша. Она в основном слушала русский рок - Алису, ДДТ и Русское Радио на своем старом магнитофоне. Надо будет настроиться на эту волну дома. Наконец, хозяин выключил мотор.
- Приехали!
Он культурно открыл ей дверцу машины и буквально донес через снег несколько шагов до ресторана. Звякнул колокольчик и они попали внутрь, в тихую пустоту.
- Здравствуйте, у нас заказан столик на двоих, - солидным баритоном произнес ее спутник.
- Прошу на второй этаж по лестнице, - странный официант в полосатой тельняшке, пионерском галстуке и бескозырке указал им путь. Все вокруг было деревянное и морское - канаты, узлы, иллюминаторы, спасательные круги и медные блестящие предметы. Матрос ударил в рынду. Они поднялись на второй этаж по крутому скрипучему трапу.
- Мы будто на корабле, - сказала восхищенная Даша. Наверху за стеклами иллюминаторов в изумрудной воде плавали цветные рыбки, коньки и крабы. На верхней палубе было пусто, в углу за деревянной перегородкой уже горел подвесной керосиновый фонарь, к которому и направился ее покровитель. Матрос шел сзади, почтительно отступив на три шага.
- Позвольте, я помогу Вам снять пальто, - и Даша совершенно растаяла. Это вам не Харитон какой-нибудь! Матрос помог раздеться и Герману. Теперь их одежда висела рядом на двух вешалках, интимно прижавшись друг к другу. За столом же Даша оказалась напротив.
- Я только недавно из Лондона, - начал он, поджидая другого матроса. Первый ушел, растворившись в темноте. - Там есть такой морской музей в Гринвиче, Вы там не бывали?
- Нет, не бывала, - Даша открыла рот, боясь спугнуть или испортить мечту, которая была так рядом. Второй матрос принес два меню в кожаных переплетах.
- Так вот, там прямо на берегу Темзы стоит знаменитый клипер Cutty Sark, поставивший в свое время рекорд скорости. В прошлом веке все было прекрасно - море, ветер и паруса!
- Да, я на лодке плавала только один раз, в Серебряном Бору, - вот дура, лучше молчи! - и Даша прикусила губу.
- В Серебряном Бору у меня есть имение и моторный катер, так что можно весной там покататься, если хотите.
Даша захлебнулась от сияющих перед ней морских перспектив. Матрос наполнил бокал красным вином.
- А рядом с клиппером стоит маленькая яхта "Джипси Мот", на которой один седой англичанин Фрэнсис Чичестер совершил в одиночку кругосветное плавание. Потом он стал Рыцарем Англии.
- Какое чудо, но ведь и страшно было!
- В общем, есть на свете еще знаменитое виски Cutty Sark, теперь вот открыли одноименный ресторан, куда мы с вами, Даша, и пришли погреться. Давайте что-нибудь выпьем и поедим.
На улице по-прежнему дул холодный ветер, а Даша листала удивительное меню, будто она уже плыла с Германом на клипере Cutty Sark, или, на худой конец, на яхте Джипси Мот с самим Фрэнсисом Чичестером.
- Даша, вы знаете, я должен буду снова уехать в Лондон через неделю, мне нужен личный секретарь, который будет мне помогать. А что, если я попрошу Вас об этом? - Герман поднял бокал, наслаждаясь рубиновым цветом вина и посмотрел на нее. Даша вздрогнула и опрокинула свой бокал на скатерть.
- Я, наверное, согласна…
Покажите мне другую девушку, которая отказалась бы от такой работы.
Август проснулся и посмотрел в окно. На елках, все еще покрытых снегом, сидели верные охранники, одетые в белые теплые костюмы, чтобы не замерзнуть в лютый мороз во время службы. Он сунул руку под подушку и убедился, что тяжелый теплый пистолет на месте. Рядом, прислонившись к ореховому комоду, стоял автомат с двумя магазинами, обмотанный синей изолентой - подарок друзей из Ханкалы. В углу, это уже на самый крайний случай, на взводе отдыхал миномет последней системы "Ласточка". Окно спальни недавно специально расширили, чтобы мины при стрельбе не попадали в потолок, а ложились точно на пристрелянную площадку у ворот. И так пришлось делать во всех спальнях, поскольку курфюрст каждую ночь менял дислокацию, чтобы спутать планы потенциальных убийц. Надо отдать ему должное, автомат, пистолет и гранаты он переносил из одной спальни в другую сам, а вот миномет приходилось возить на специальное тележке двум охранникам.
Фридрих откинул одеяло и спрыгнул с кровати, сделав затем сразу два сальто вперед. Выпрямившись и приняв боксерскую стойку, он выбросил кулак вперед и попал точно в середину огромной боксерской груши, обшитой дорогой замшей. Груша отклонилась от вертикали, приведя в действие магнитофон, и тот заиграл гимн покорной страны. Уверенной походкой, немного переваливаясь с ноги на ногу, важный как гусь, Август отправился в уборную. У дверей стояли два охранника в синих костюмах, красных галстуках, белых рубашках (новая форма спецохраны, специально разработанная в соответствии с последним указом президента о государственных цветах в общественной жизни), но в черных очках или в черных масках. Король дружески пожал руки вначале первому номеру (слева), потом второму (справа), и вошел внутрь.
После вчерашней встречи с послами двадцати вражеских государств у него немного болел живот. Ведь могли и яду подсыпать! Особенно опасным был разговор с посланником НАТО, он привел с собой красотку-секратаршу из эмигрантов, и приходилось следить за ними обоими, да еще за бокалом шампанского, в который они могли легко бросить отравленный порошок. Как он спасся на этот раз, трудно себе представить. Надо будет разработать специальную программу действий против эмигрантов и на случай встречи с послами и их секретаршами.
Август вышел из уборной со свежей, чистой головой и направился в спортзал. Спорт теперь занимает все большее место в жизни нашей страны. Практически в каждой резиденции курфюрста построен новый бассейн. Воду качают из Кавказских минеральных источников по специальному секретному водопроводу. Именно поэтому там и идет война последние несколько лет. Местные жители остались совсем без воды и умирают от жажды целыми семьями. Начались эпидемии и среди животных. Но секретный водопровод работает бесперебойно. За право охранять его проходят конкурсы и чемпионаты во всех войсковых частях. Солдаты знают, за что отдают свои жизни.
Кроме бассейнов, в спецспортивных центрах есть и все остальное из обширной программы Летних и Зимних Олимпийских игр - катки с всегда готовыми сыграть хоккейный матч двумя разогретыми командами, тир с шестью видами основного стрелкового оружия, смазанные горные лыжи (смазку меняют каждые полчаса круглосуточно в соответствии с прогнозом метеослужбы), а также небольшие войсковые соединения с подготовленной военной техникой - два танка с включенными круглосуточно моторами, три истребителя с боекомплектом, одна (пока другую не подняли) подводная лодка и даже две космические ракеты с космонавтами, готовыми вылететь в космос в любую секунду. Шлем короля сделали по специальному заказу в Оружейной палате, основываясь на исторических документах и на размерах Александра Невского, Дмитрия Донского, Петра Великого, Суворова, Кутузова и Жукова. Историки были потрясены - размер головы Августа Фридриха III точно совпадал со средним размером всех великих русских полководцев! Только Багратиона и Барклая де Толли пришлось убрать из суммы - они не подходили по национальному признаку.
Больше всего Август любил отжиматься и делать подсечки правой ногой. Обычно в зале выстраивалась колонна человек в сорок, уже в борцовских костюмах, желающих послужить спарринг-партнером для первого лица. Август становился на специальном теплом коврике. Желающий из очереди делал шаг навстречу главному герою, протягивал вперед руки, и Фридрих ловким отточенным движением укладывал жертву на спину, на определенный квадрат пола. Квадрат мгновенно опускался вниз, как в крематории, и тут же пустой возвращался на место. Конструкцию опускающегося квадрата разработали в Академии Наук с учетом всех особенностей характера Фридриха. Он остался очень доволен и повысил академикам оклады на двадцать рублей.
После разминки фигура направлялась в душ и массажное отделение. Главная массажистка, мисс Саксонии этого года, принимала клиента в открытом купальнике. Харитон не знал, что по его снимкам на секретном заводе номер 35728 из исключительно отечественного сырья для Леночки сшили специальный купальный костюм. Август ложился на живот, и Леночка легкими плавными движениями долго разминала его усталые, натруженные государственной работой икры и ягодицы.
На завтрак первое лицо принимало свежие фрукты, похищенные спецслужбой из отборных садов вражеских стран. Российский климат пока не позволял обходиться собственными силами. Генштаб, планируя операцию, правда, уже разработал план защиты российских граждан от террористов и бандитов силами двух-трех дивизий на территории Анталии, где можно было бы развернуть отечественное производство фруктов и овощей, богатых важными минералами и витаминами. И тут, думается, все население поддержало бы политику государства, направленную на подъем здоровья людей и руководителей.
После завтрака он одевался в изящный темно-синий костюм стоимостью 34 рубля восемь копеек, рубашку, галстук и командирские часы. Бронированный автомобиль, специально заказанный у близких врагов, уже поджидал его у дверей скромного домика. Последующие минуты поездки на работу больше всего нравились Августу. Подтянутый, здоровый и свежий, напитанный лучшими фруктами, он стрелой летел по пустынной дороге руководить и управлять своим народом. Кругом никого не было видно. Охрана уже полчаса как перекрыла все подъезды к траектории первого лица. Ничто не должно помешать полету звезды, ничто не должно отвлекать его от государственной заботы и службы. Редких прохожих согнали с близлежащих тротуаров во дворики. Снайперы, удобно расположившись на соседних крышах, держали под прицелом опасные участки пути. И только глупый Харитон вышел зачем-то на свой балкон с длинным объективом, так похожим на ствол крупного калибра. Он не успел даже прицелиться.
Пришла новая оттепель, и теперь уже потекло серьезно. Тропинка, протоптанная между сугробами от подъезда к остановке, потемнела, размякла и стала совсем мокрой. Все стали все больше ступать по краю, где было немного тверже и выше, но оттепель была сильнее и вода тут же заполняла новые следы. Можно было совсем оступиться и провалиться глубоко в сугроб, но и там, на дне, ботинок попадал по уши в воду, и так и не мог просохнуть до следующего утра, выпуская на свою поверхность белую соль, убивающую прекрасную летнюю кожу.
Ветровский считал гудки в телефонной трубке, на цифре 15 нажал повторный вызов, ждал еще долго и совсем сбился со счета. Вот уже неделю он звонил Харитону, чтобы в последний раз за эту зиму покататься на лыжах, но Харитон не отвечал. В пятницу в городе было уже плюс пять, и Ветровский пошел на работу без перчаток. Одна надежда, что за городом тает не так сильно. Обычно в мартовские каникулы еще можно отлично покататься, так что в последнее воскресение марта остается последний шанс. Он решил зайти вечером домой к Харитону, может, телефонная линия утонула от такой теплоты или отрезана стройкой. Сейчас уже вечером не так темно, как в декабре, и он с радостью ступал мимо ярких магазинов по сухому асфальту, который успел просохнуть к вечеру от первого весеннего солнца. Но сугробы были еще приличные, метра полтора.
По дороге он приобрел бутылку кагора и думал о каком-нибудь сыре, но потом вспомнил, что Харитон не любит сыр и взял еще полкило изюму. В окне Харитона было темно, а может, это был не его этаж. Зато чей-то балкон уже выпускал зимнюю пыль из своей комнаты в еще свежий весенний воздух.
Он долго звонил в дверь Харитона, как по телефону, а потом дернул за ручку, дверь сразу отворилась и Ветровский шагнул в пустую квартиру, испустившую свой дух через балконную дверь. Вот черт, - подумал Ветровский и включил свет. Балкон был открыт, наверное, уже несколько дней - на пол даже намело серого снегу, от которого осталась грязная лужица.
- Эй, Харитон! - закричал Ветровский и прикрыл шумную улицу. Под ногами хрустели апельсиновые корки, шумела вода в трубах и батареях отопления, но Харитона не было. Наверное, вышел куда-нибудь, раз дверь и балкон открыта. Ветровский набрал Милу.
- Слушай, я зашел к Харитону, но тут никого нет.
- Откуда же ты звонишь?
- Дверь была открыта, я зашел сюда, но здесь пусто.
- Ну, подожди немного, наверное, скоро придет.
- Ладно, я потом позвоню.
Ветровский был голоден после работы и решил выпить хотя бы чаю. На кухне в раковине валялась посуда, в заварочном чайнике уже завелась недельная мохнатая белая плесень. Он выплеснул плесень в унитаз и вымыл заварочный чайник кипятком. Да, все-таки ему гораздо хуже, чем мне, - он живет совсем один, без семьи, - подумал Ветровский. В старой жестяной банке шуршала заварка, и вскоре Ветровский уже грел о большую чашку с чаем свои озябшие к вечеру руки. Днем еще было тепло, но к вечеру все снова подмерзало, и розовое небо оттягивало слабую дневную теплоту от земли вверх, и звезды могли уже легко отскакивать от вечернего льда. С кухонной табуретки свисало синее одеяло, будто еще кто-то сегодня озябший со сна укутывался им от холода во время утреннего кофе. Ветровский решил отнести одеяло назад в спальню. Открывшаяся перед ним картина сильно удивила его. Весь пол, кровать и стол были завалены фотографиями разнообразных полуголых девиц в разных видах и позах. Тут он вспомнил, как Харитон рассказывал ему в последний раз про какую-то новую бодрящую работу, от которой он никак не может так легко оторваться. Да уж, как тут оторваться от такой работенки! В углу на штативе стоял старый аппарат Харитона "Старт", который Ветровский помнил еще со школьных походов. Он положил одеяло на свободный стул, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. Апельсиновые корки в большой комнате лежали небольшими кучками, как осенние листья. Он открыл кагор, уселся на кухне на тубаретку и задумался, поглощая изюм.
Странная история с этим Харитоном. Наверное, он совсем спятил от своей холостой жизни. Как тут, впрочем, не свихнуться! Ветровский вспомнил одну девицу с работы, которая иногда ходила с ним обедать. Вроде внешне ничего так себе, интересная, может, пригласить ее куда-нибудь? И куда? Денег опять же жалко... А может, черт с ними, с деньгами? Девица, правда, молодая, симпатичная, зачем я ей нужен со своим геморроем? И где же Харитон нашел все это добро? Ветровский вернулся в большую комнату и заметил в углу ящик с женским бельем. На ящике почему-то было написано "Не кантовать" и "Стекло". Кагор попался какой-то дрянной, прозрачная кислятина, да и пробка вся обкусанная, без печати и штампа. Вскоре, разглядывая соблазнительных девиц на полу, Ветровский определил, что девицы все какие-то одинаковые, то есть, их было всего две штуки - блондинка и брюнетка в разных видах и позах. Еще попадался какой-то черно-белый мотоциклист на древнем монстре, наверное, копия со старой фотографии, и вид какого-то коричневого готического городка с гаванью. В другом углу стояли старые деревянные лыжи, на которых в такую погоду далеко не уедешь. Может, подарить ему на день рождения новые, пластиковые? На улице уже совсем стемнело, и Ветровский решил опять позвонить Миле.
- Слушай, он все еще не пришел. Может, уехал куда-нибудь?
- А почему тогда дверь не закрыл?
- Почем я знаю?
- Ладно, иди домой, я тут пирог поставила в духовку.
Ветровский засобирался и на прощание снова зашел в комнату с фотографиями. Как все-таки приятно смотреть на этот старинный город! И как просто - все дома должны быть маленькими и с черепичными крышами горкой. Тогда не так противно. И чтобы все они были разные и не похожи друг на друга. Еще лучше, если улицы кривые и город не плоский, а на холмах. Ветровский поднял с пола две фотографии с двумя разными девицами и задумался, какая ему больше нравится - светлая или темная. Наверное, все-таки брюнетка.
В дверь позвонили. Вот и Харитон вернулся! Половина десятого вечера.
