Ты пешеход на граните. Переход вымощен гранитом. Значит, действия разворачиваются в центре. Современном. И там же сворачиваются, думаешь, в самом современном центре. Смотришь на плющ, который увивает балкон, хотя знаешь, что это не плющ, а виноград - свивается и развивается, сворачивается, как за ночь молоко, как действия. Разглядываешь плющ - проходишь мимо, но все же приближаешься - внизу. Плющ над головой, повыше очков, над шляпой, перед стеклом, снаружи квартиры: его посадила та, которая не может больше поливать - что? - плющ - почему плющ? - тогда виноград. Это не о любви - острая хирургия.
Пусть сначала солнце, к примеру, потом дождь. И еще, если нужен сезон, - бабье лето. Ну, вот, кажется, сезон задан. Выпадет теперь из переменной облачности в виде осадков. Осадки создадут атмосферу.
Гранитные буханки под ногами вместо "зебры" - приметил бесчасье. Отталкиваешь их ботинком - современная брусчатка, ботинок - отталкиваешь, и шар крутится. Кажется, это земляной шар вертится, но не земной. Из него торчит виноград, притворившись плющом, чтобы, думая о нем, допускали фактические ошибки вместо "зебры", но размышляешь по-прежнему, выдумываешь по зебре.
Зебра белая посечена скальпелем, порезы развернуты, глубоко, у них черные ровные края, их хочется зашить. "Зебра" полосатая - в граните.
Она больше не может поливать. Это другая она, не может.
Разглядываешь ее балкон, чуть увитый плющом, чуть-чуть, самую малость увитый, разглядываешь. Он пуст. Она лежит внутри, не в колыбели. Глубже.
Перешагнул бульвар, где иногда сирень и кое-как - снег, кое-как порой снег, но сейчас - гранитная галька, без сирени, не под снегом, не на скамейках, а так. Вот этот дом, вот эта улица, барышни нет, есть Не-может-поливать, и это не иностранное имя - просто теперь она. Вот плющ, вот балкон, вот вот, вот-вот, вот-вот-вот-вот-вот-вот-вот...
Перешел. То осталось позади - и зебра. Прищемил каблуком бордюрный камень на другой стороне - на противоположной бульвару, сирени, снегу. Хотя, если нужен сезон, то пусть бабье лето. Дом облицован похожим на гранит - в этом нет противоречия, но и соглашательства - с бульварной галькой.
Ни на грош трагедии: не может больше поливать - всего-то. Недавно, но и не давно одновременно операция, но и виноград, тот, что плющ, который поливает кто-то прочий, - он тоже теперь должен поливать другие цветы в квартире.
Прежде не так.
Теперь другим еще надо готовить - для... В квартире, там, коричнево жарить - с корочкой. Дочка - себе и внуку. Она прекрасно готовила - повторяешь, зазубриваешь: "Она прекрасно готовила. Она прекрасно готовит. Готовила. Готовит... ила-ит..." У тебя путаются времена, ты ощущаешь их не как грамматические категории. Готовила?.. Готовит?.. Не тебе. Не для тебя. Когда в гостях - для тебя. Почему только готовилаит? - ты конструируешь общее время. Для себя. А как же все остальное - гранит?
Она плохо слышит, как многие плохо, лучше многих, хуже многих - это всё разные многие, и ты в каких-то из них - затесался.
...Это чужое, говоришь, чужое, не надо так. Sorry, прости. Зайду позже, потом - еще раз. Когда будет удобно. Сейчас Не-может-поливать тяжело. Она ходит, но Трудно-ходить - ее второе имя. Так вспоминаешь прошлый раз, прокручиваешь в памяти. Ставишь велосипед вверх тормашками, крутишь педаль; на заднее колесо налипает... Перематываешь минуты, сворачиваешь в рулон, выбрасываешь в урну у стены... Обои. Синие в полосу у нее - а на кухне?.. зеленоватые в слишком большой, желтоватые у внука - помнишь, на кухне?.. Какие-то - на кухне. Скоро увидишь.
Перешел, входишь в арку. Поворачиваешь за угол, оборачиваешься, оборачиваешься вокруг, вокруг угла заходишь в арку и - стены, тени, сквозняк в лицо, насквозь осенью рука к воротнику - крутишь педаль, на колесо налипает - делаешь из времени шарф. Еще раз направо, к подъезду моросит дождь, моросит с тобой, ты до подъезда с дождем, ему нетрудно поливать. Не мысли - так...
...цифры. Тянешь: дверь металлическая легкая - после сброшенного кода. В подъезде коричнево, под стать лифту. И - снова кнопки, выбрать одну, давить. Ее ночи не синие, не черные, очи блеклые, - темнота коричневая: перегорела лампочка. Обои синие, коричневое пространство, коричневое от занавесок, от стульев старых коричневое. Ползешь вверх в лифте - ползет под одеяло, ты только сейчас - оно всегда коричневое, ее пространство, Не-может-поливать. Цветы кори...
У нее склероз, она помнит тебя, только вот поливать, ходить, вспоминать подруг, вставать, включать телевизор, ложиться, вертеться ночами, засыпать днем сквозь окно зебра белая порезана скальпелем и - точка - пока так. В памяти вдруг ватой склероз - ее ватой. Что? - не помнит. Когда?.. Где?..
Спрашивают "Кто?", отвечаешь, помнишь, открывают, входишь. Глубоко. Белая через окно. Скальпелем с тобой в комнату - под обои.
Комната делится на части, в которых ты и где тебя нет. Распадается на твои отражения в зеркалах, оконных стеклах, фотографиях - по стенам. Разваливается на нее и тебя - кусками. Вы отражаетесь и забрасываете плоскости. Снова скручиваешь лишние, просовываешь свитки в форточку. Нет, не о любви.
Не-может-поливать сбивчива не в колыбели, нетвердо толкует с тобой о том о сем после наркоза, она глубже, может, ты - о том, она - о сем.
"Склероз", - говорит дочь. С абстрактным рисунком. Не лезет в форточку.
Тогда спрашиваешь про плющ.
Не-может-поливать отвечает про виноград. Значит, это все-таки виноград, хотя для тебя - плющ. Он ведь вьется. Ну и что? Виноград тоже вьется. Декоративный виноград. Вьется по балкону, свивается и развивается, как действия. Синие в полоску обои сворачиваются молоком по углам; углов - восемь. Делаешь из них конверты. Два по четыре уголка. Просит полить виноград. Поливаешь. Маргаритки. Поливаешь. Она устает быстро, делает движение - и устает - может делать, еще одно - еще устает, и эти еще громоздятся у нее на спине и капают на простыни, падают не из глаз - нет.
Это она.
А сам?
Не устал, ни словами, ни каплями, ни простынями - согнал жидкие еще ей на спину, и там - стадо. Ты и она. Что, не любовь?..
Из синих полосок комнаты в кухню - помнишь,на кухне? - сейчас увидишь - какие-то с абстрактным рисунком - вспоминаешь склероз. И: "Лучше не станет" дочери. Молчишь. Не из глаз - нет. И твое: "Она встает?" И: "Почти нет" дочери. Ее "С костылями". Ты уже задавал все вопросы, потом еще раз, еще - каждый раз еще. С тебя сбегает стадо. Дочь: "Она порезала цветы. Маргаритки. Ножницами сразу порезала. Взяла и - все. Как салат. Говорит, мешали. Мешали ей. Мозги набекрень", - слышишь. Думаешь: "Как шапка". Стыдно отчего-то, что эта шапка тебе, эта шапка...
А двоим?
Твоя шляпа на уровне балкона, одного роста с виноградом - ты согласен, с виноградом.
Но пора идти, пойти на улицу, подобрать свитки. Унести с собой. Обои подобрать. Плоскости. Для стенок от бесчасья. Соорудишь из них пространство. Без разных многих. Заберешься туда. Это будет для нее. Не потеряешь - переместишь. Там - гулять. Там - бродить. Часами. Ты немного уносишь ее с собой. Немного ее. Чуть-чуть уносишь. Потому что не твоя. Поэтому уносить - самовольно. Скрытно. Она - глубоко. Где корни плюща - но не сейчас. Кажется, это земляной шар. Коричнево вертится. Например, в дождь. И - атмосфера.
Вновь понимаешь, что в центре. В современном центре. В самом центре. В центре города, только теперь повернулся спиной к бульвару. К дому спиной, к балкону, спиной к плющу, к ней спиной тяжело поливать, тяжело: повернулся и вышел.
Уходишь. Видел: поливать тяжело, слышал, как она ходит с костылями - на кухне?.. С абстрактным рисунком. Пробовал поливать вместо... Все-таки про любовь. Обрезанные цветы, которые ей мешали, поливал, коричневые, и листья сворачивались, как когда-то действия, от сухости скручивались, в немощи. И, безнадежно:
Айдар Сахибзадинов. Жена[Мы прожили вместе 26 лет при разнице в возрасте 23 года. Было тяжело отвыкать. Я был убит горем. Ничего подобного не ожидал. Я верил ей, она была всегда...]Владимир Алейников. Пуговица[Воспоминания о Михаиле Шемякине. / ... тогда, много лет назад, в коммунальной шемякинской комнате, я смотрел на Мишу внимательно – и понимал...]Татьяна Горохова. "Один язык останется со мною..."["Я – человек, зачарованный языком" – так однажды сказал о себе поэт, прозаик и переводчик, ученый-лингвист, доктор философии, преподаватель, человек пишущий...]Андрей Высокосов. Любимая женщина механика Гаврилы Принципа[я был когда-то пионер-герой / но умер в прошлой жизни навсегда / портрет мой кое-где у нас порой / ещё висит я там как фарада...]Елена Севрюгина. На совсем другой стороне реки[где-то там на совсем другой стороне реки / в глубине холодной чужой планеты / ходят всеми забытые лодки и моряки / управляют ветрами бросают на...]Джон Бердетт. Поехавший на Восток.[Теперь даже мои враги говорят, что я более таец, чем сами тайцы, и, если в среднем возрасте я страдаю от отвращения к себе... – что ж, у меня все еще...]Вячеслав Харченко. Ни о чём и обо всём[В детстве папа наказывал, ставя в угол. Угол был страшный, угол был в кладовке, там не было окна, но был диван. В углу можно было поспать на диване, поэтому...]Владимир Спектор. Четыре рецензии[О пьесе Леонида Подольского "Четырехугольник" и книгах стихотворений Валентина Нервина, Светланы Паниной и Елены Чёрной.]Анастасия Фомичёва. Будем знакомы![Вечер, организованный арт-проектом "Бегемот Внутри" и посвященный творчеству поэта Ильи Бокштейна (1937-1999), прошел в Культурном центре академика Д...]Светлана Максимова. Между дыханьем ребёнка и Бога...[Не отзывайся... Смейся... Безответствуй... / Мне всё равно, как это отзовётся... / Ведь я люблю таким глубинным детством, / Какими были на Руси...]Анна Аликевич. Тайный сад[Порой я думаю ты где все так же как всегда / Здесь время медленно идет цветенье холода / То время кислого вина то горечи хлебов / И Ариадна и луна...]
