Словесность

[ Оглавление ]








КНИГИ В ИНТЕРНЕТЕ


Наши проекты

Конкурсы

   
П
О
И
С
К

Словесность




МОЛОКОВОЗ  В  АДУ


В. Ф., с благодарностью за предоставленные материалы
и многолетнюю просветительскую деятельность.


Никто бы не поверил, что Женька Вышеславцев - подающий надежды молодой режиссёр, умеющий отличать Сари Габор от Греты Гарбо и рыбный нож от фруктового, - родился в такой дыре. То есть, некоторые верили - те, кто родился в вышеупомянутой дыре и с детства знал Женьку с не лучшей стороны. А вообще-то, Женька так же мало сочетался со своей родиной, как рыбный нож и буханка непропечённого, с советской копеечной монетой или гвоздём внутри, хлеба из сельпо.

Что поделаешь, родину не выбирают.

Лица из околотворческих кругов, впервые услышавшие о Женьке перед пьянкой, говорят, представляли себе современный вариант Шукшина. У меня довольно смутное представление о том, что это такое. Наверно, это самородок, вышедший в люди из народа, говорящий одновременно на "о" и с "г" фрикативным, пользующийся ещё советской электробритвой и самой старой моделью сотового телефона. В кармане у самородка должна лежать книга Шукшина, за пазухой - жить Христос, а за спиной развеваться черносотенский флаг с надписью: "Землю - крестьянам!" Но вместо этого кроманьонца из Чёрной Сотни, в глубине души предпочитающего плуг банальной видеокамере, московские интеллектуалы видели своё отражение. Правда, немного мутное. Кое-кто из них после общения с Женькой начинал ощущать себя меньшим интеллектуалом, а то даже и слегка дебилом. Разумеется, начинались распускаться, как цветы зла, сплетни, выдуманные из зависти. Как же иначе? Понаехало сволочей всяких. Суки заумные иногородние. Узнав новую сплетню о себе, Женька шёл бить морду; так прошёл почти весь первый курс во ВГИКе - уже третьем вузе, в котором он учился. (Как он туда попал? Это было чудо Господне. Пройти туда без блата мало кому удаётся.)

Все гады, думал Женька, возвращаясь домой за деньгами. Суки все. Девяносто процентов народонаселения - ублюдки, подонки, падаль, быдло, ханжи, козлы, свиньи, суки и дохлые рыбы, играющие в молчанку, когда надо по делу что-то сказать.

Например, его новый сосед Вася. Поселили, козлы, на голову.

Вася был обычный парень, не имеющий к данному повествованию никакого отношения. Он был обычной внешности, носил обычные джинсы "Calvin Klein", имел обычного отца-режиссёра в очень дальнем Подмосковье. Что отец там мог режиссировать, Женька не знал и знать не хотел. С соседями, не разделяющими твоих убеждений и самим фактом своего существования мешающими тебе водить в комнату баб, лучше всего обмениваться только следующими фразами: "Привет", "До свидания", "Когда вернёшься?" и "Нет у тебя сотни до понедельника?".

В тот вечер Вася вернулся слегка поддатый, повесил куртку на гвоздь и заметил, что Женька читает книгу Жана Жене "Чудо розы". Фамилия автора, видимо, о чём-то говорила Васе. О чём-то довольно личном. "Это о чём?" - с невинным видом поинтересовался Вася. Видимо, об авторе слышал, а о книге - нет.

- О пидарасах, - ничтоже сумняшеся, ответил Вышеславцев, отставляя в сторону бутылку пива "Guinness", прихваченного на квартире предыдущей девицы.

- М-да, - неопределённо отозвался Вася, разглядывая куртку на гвозде. - Просто название знакомое, - оправдался он.

- Это символизирует пидарасов, - сказал Женька, - и роза в контексте произведения - это как бы жопа, и вот автор, пидарас, её возводит на абстрактный, сука, метафизический уровень. Он ещё хуже, чем, бля, Умберто Эко. Тот написал про монахов, которые друг друга подсознательно и по Фрейду хотят трахать в жопы, но вместо этого убивают. Это моё личное режиссёрское видение, я бы тоже экранизировал этот роман, но с подтекстом, чтоб зрителю было видно, что там все пидарасы. И это была бы пародия на всё это голубое кино, которое щас в моде и в фаворе и уже надоело лично мне, потому что у меня другое видение кино, пидарасов и мира.

- Замечательно, - проговорил Вася нехорошим тоном, - то у меня в комнате фашист, то гомофоб, то свидетель Иеговы. Слушай, ты, подонок, я не пидарас, а порядочный гей, а ты всё это нарочно говоришь, потому что до тебя дошли какие-то грязные сплетни, что я попал в институт, потому что спал с режиссёром А. А мне по хуй на твоё идиотское мнение, и я тебе честно могу сказать, с кем встречаюсь на самом деле, чтоб ты отвязался от меня со своими идиотскими намёками.

- Первый раз про всю эту фигню слышу! - изумился Женька. - Я вообще ни черта не знал. Ты ж по виду нормальный парень, мне бы и в голову не пришло, что ты занимаешься педерастией на стороне.

- То есть, я, по-твоему, ненормальный? - ещё более нехорошим тоном поинтересовался Вася и, понятное дело, добром этот разговор не кончился. Соседи по блоку услышали ор и грохот мебели и вызвали охрану.

После драки Женьку вызвало начальство, потому что он, в отличие от Васи, не был сыном подмосковного режиссёра и должен был нести двойную ответственность за свои поступки.

- Прошу меня с Василием В. расселить, - нагло попросил Женька, - потому что он не скрывает своих гомосексуальных наклонностей. Сами понимаете.

- Я так понимаю, что ты хочешь жить один в блоке и в ус не дуть, - ответил заместитель коменданта, - и готов любой бред для этого выдумать. Вася - обычный парень, мне бы и в голову не пришло, что он гомосексуалист. Короче. Твои пьянки мне уже надоели, а твои выдумки я и слушать не буду, и сиди в блоке тихо, если не хочешь выселения.

Достойные юноши объявили друг другу бойкот и не обменивались даже приветствиями, их заменяли вопросы "Когда ты вернёшься?", "Кого на этот раз притащишь?" и/или "А в суд на тебя, падла, не подать?" Периодически в комнате появлялись Васины знакомые, один из которых то ли сильно невзлюбил Женьку, то ли, наоборот, полюбил и теперь злился на него за отсутствие взаимности. Однажды после его визита у Женьки пропали деньги из сумки, которую он оставил в комнате - не таскать же её с собой на кухню, - а когда он вернулся в комнате, там были явственные следы краткого, но результативного пребывания педерастов со стороны. Запах духов в стиле "унисекс", свежий номер журнала с голыми мужиками и, как было сказано выше, нехватка денег в кошельке. Женькины приятели сочувствовали, но не все, а кто-то хотел собственноручно набить Васе морду, но боялся его папы.

- Я с ним разберусь, - пообещал Вася, имея в виду знакомого, и надолго ушёл, а вернулся субботним утром с другим знакомым. Их разговор Женька смутно слышал сквозь сон:

- Если бы ты знал, как это тяжело - жить с гомофобом... Иногда мне снится, что он меня убил. Он мне все нервы истрепал. Создаёт совершенно невыносимую, нерабочую обстановку. И ещё врёт, что у него пропали деньги, которые якобы украл Андрей. Наверняка сам их пропил.

- Это следствие воспитания. Я в его паспорт заглядывал, когда он выходил. Повезло человеку с местом прописки. Было бы удивительно, если бы он проявлял терпимость.

- Я как верующий человек стараюсь к этому спокойно относиться. Вчера я снова убедился, что Христос нам необходим. Надо людей прощать. Он же не виноват, что он подонок. Может, это его карма.

Женька не мог сформулировать, что его больше потрясло и взбесило: обвинение во лжи, приведённый молодой человек, его разглагольствования или Васин коктейль из кармы и Христа. Он медленно открыл глаза и проговорил:

- А Христос-то содомию запрещает, воры хуевы.

На то, чтобы с грехом пополам одеться и начать бить приведённому юноше морду, ушло очень мало времени. Ещё быстрее прибежала охрана, в общем, добром дело не закончилось.

Заместитель коменданта выселил Женьку на две недели за нарушение правил и т. д. Хорошо, что у матери скоро день рождения, думал выселенный. Есть повод приехать. Правду можно не разглашать.

Да и что хорошего Женька мог услышать от своего отца, директора школы, в ответ на правду? То, что он сам виноват, надо было не ездить в Москву, а становиться учителем, как отец, и сидеть дома, где нет пидарасов, и всё это на  о ч е н ь  повышенных тонах.

Отец не гордился достижениями сына, искренне считая их не достижениями, а полной, по сути своей, фигнёй, и не интересовался альтернативным авторским кино, предпочитая отечественные боевики и советские комедии. Так что в глубине души Женька считал своим долгом когда-нибудь снять такое кино, которое абсолютно не понравится его отцу и, более того, заставит его выкинуть телевизор в окно, как это однажды сделал приходской священник отец Александр после то ли повтора альтернативной советской ленты "Интердевочка", то ли программы "Время", то ли фильма, в оформлении декораций которого участвовал отец Александр в бытность его художником-декоратором, но вот в титрах фамилии будущего настоятеля не оказалось. Это была месть известного режиссёра, который узнал от третьих лиц, что за спиной декоратор обзывает его мудаком, бабником и пьяницей. Как Иисус Христос, будущий настоятель пострадал за правду.



Было холодно. Женьке казалось, что даже очень.

По уважительной причине отсутствия денег он добирался автостопом. До родной помойки оставалось километров двадцать, и эти двадцать километров было проехать труднее, чем пару сотен - по трассе Москва - Петербург. Машин не было. Дорожные булыжники, перемежаемые прямоугольниками раздолбанного асфальта, были покрыты толстой коркой льда. Тротуаров не было как класса. Снег с дождём сыпался на Женькину похмельную башку. Называется, чёртов апрель.

Суки кругом, думал Женька. То, что вокруг не было никого, кроме чёрных, обглоданных зайцами, диких яблонь, чёрных в сером снегу кустов, украшенных в кавычках то обрывками пакетов, то засунутыми между веток пластиковыми бутылками, а также чёрно-серых ворон, изучающе глядящих на пакеты и бутылки, его не волновало. Ему по-прежнему казалось, что кругом суки. Водитель грязной "ГАЗели" дал ему хлебнуть сомнительного пойла, которое Женька до сих пор зажёвывал жвачкой. Это вкус моей жизни, думал он, жизни, похожей на ад. Мои таланты не востребованы, жилплощади нет. И так уже двадцать третий год пошёл. Он вспомнил, как пять лет назад в панковской тусовке выпил на спор жидкость для мытья стёкол, и ему приснился Господь Бог. Женьке казалось, что он лежит на сплошной белой поверхности и смотрит вверх на что-то белое. Наверно, это всё-таки потолок. Под ним летает Бог в белом и щёлкает белой сакральной видеокамерой.

- А что Ты снимаешь, Господи? - спросил Женька. - Тут же ничего нет.

- Это для твоего профанного мышления тут ничего нет, сын Мой, - ответил Бог, - а для Моего сакрального всегда что-нибудь найдётся. - И стал подниматься всё выше к безмерно высокому потолку.

- Постой, Господи! - воскликнул Женька, понимая, что упускает момент. - Я Тебя давно хотел спросить, почему Ты такая сука и в мире такой бардак?!

- Я тебя сейчас засниму на камеру, супостат, - пригрозил Господь, и Женька почувствовал, что это будет похлеще пыток инквизиции. Нельзя подпускать Бога близко к профанному миру: Он там такого натворит, что обо всём пожалеете. - Вставай, вставай, офигевшая рожа!

Это был Женькин собутыльник с синим ирокезом на голове. Вовсю орал Егор Летов: "Винтовка - это праздник, всё летит в пизду!" Оказалось, что Вышеславцев вырубился в чужой квартире часов этак на восемь.



...И даже морду никому толком не набьёшь, даже если это сука.

Попробуй только тронь какую-нибудь падлу в нашем справедливом мире. Проклянёшь всё, что ещё не проклял.

Сквозь мерзкую ледяную пыль вдали маячило что-то жёлтое. Это была проклятая автобусная остановка. Автобусы тут почти не ходили, но остановка была. Мэру пообещали областные деньги на строительство дороги, но, как шутили местные, бабла только на автобусную будку хватило. Дальше была деревня Космодемьяновская, прославленная восстановленной деревянной - на каменную мэру денег не дали, - церковью святых Космы и Дамиана.

Женька поискал по карманам сигареты и нашёл почему-то не свои, а Васину пачку "Монте-Карло". Тьфу, блядь, да. Он же прихватил её с Васиной тумбочки из мстительных соображений. А вот где его, Женькины, сигареты, неужели их спёр какой-нибудь педераст?!

Приближаясь к остановке, где он собирался спокойно - относительно спокойно - постоять и покурить, Женька разглядел сквозь белую пыль белую шапочку и серое пальто, похожее на монашескую рясу. Он мало общался с местными, но зрительная память у него была превосходная. Чёрт бы её побрал, Вероника, дочь попа отца Григория из церкви святых Космы и Дамиана!

Женька редко её видел, раза два от силы. Прошлым летом, как раз после московской абитуры, папаша заставил его снять повешение колокола на церковь святых и так далее. И папаша, и Женька в гробу это повешение видали, просто больше некому было: местный фотограф был слишком пьян, да и снимал он гораздо хуже, чем Женька. Поповна тоже попала в кадр, это была среднего роста девушка лет девятнадцати с пепельными волосами, обвязанными православным платочком. (Платки для попадей и их дочерей покупались в специальных церковных лавках.) Её лицо с широкими скулами и большими голубыми глазами ничего не выражало, будто все оттенки чувств с него смыли, как косметику, святой водой из-под Христова крана.

Женька читал в местной газете, что Вероника учится в областном городе на попадью, точнее, регента церковного хора, но какая разница, если большинство девушек-регентов становились попадьями. Её папаша интересовал Женьку как психологический тип. С отцом Александром из села Мартыново всё было ясно - маргинал в рясе. А отец Григорий то пил по-чёрному, как, впрочем, почти все провинциальные священники, то ему это запрещал врач, и поп ударялся в религию и начинал даже читать проповеди, а потом печатать их в газете "Волжское подворье". И вообще, странный был дядька, достаточно было на него посмотреть. Блуждающий недобрый взгляд, независимо от степени опьянения, длинные, чуть ли не до лопаток, седые волосы, перевязанные аптекарской резинкой, нервные жесты, сменяющиеся долгой неподвижностью, - тогда настоятель походил на скульптурное изображение католического святого Франциска Ассизского, не хватало только голубей.

Отец Григорий, в отличие от отца Александра, никогда не жил в столице, не писал икон, не общался с известными режиссёрами и не гонялся на мотоцикле пьяным. Но боялись его гораздо больше. Чёрт его знает, странного батюшку, может, у него нож в рукаве или Христос за пазухой.

А чёртова Вероника... Неудобно при ней как-то курить, пить (у Женьки в рюкзаке была пивная бутылка с остатками адского водительского пойла) и стоять на остановке. Присутствие духовенства, не похожего на весёлых батюшек с богемным прошлым вроде отца Александра, несколько напрягало Женьку, как Цветаеву в присутствии монашки смущала собственная "мирскость", окурки и обручальное кольцо. Он потом избавился от этого комплекса.

- Добрый день, - неожиданно проговорила Вероника. У неё оказалось красивое мягкое сопрано. Ну да... церковный чёртов хор.

- Добрый день, - ответил несколько прифигевший Женька и всё же решил закурить. Поповна смотрела на него внимательно и испытующе.

- Вы автобуса на Ярославль ждёте? - продолжала она. - Так его ещё долго не будет.

Как же, на хрен. Автобуса, блядь...

- А вам батюшка одной разрешает выходить? - решил Женька слегка развлечься. Почему не подразнить поповскую дочку? - Это ж, вроде, по нашим понятиям, неприлично.

- Конечно, разрешает, - удивлённо ответила она. - И вообще, его сейчас дома нет, он в Ярославле. А я всегда одна ездила, я ведь уже скоро три года как дома не живу.

Ничего особо воцерковлённого в ней не было. Женька встречал православных девиц, которые сочетали обезьяньи ужимки и ханжество в стиле "я не такая, как все эти шлюхи", других православных девиц, агрессивно-религиозных, а также девиц с откровенно поехавшей крышей. Вероника показалась ему совершенно обычной. Было странно, что она так свободно с ним разговаривает, ведь здесь любой случайный разговор мог стать поводом для многолетних сплетен и испортить человеку репутацию.

- Я интервью с вами в "Волжском подворье" читала, - сказала, как ни чём не бывало, Вероника, - очень интересно. У нас очень мало талантливых людей. Только фотография плохая.

- Фотограф - бездарь и алкаш, - сказал правду Женька.

- Да, - кивнула девушка. - Пьёт с отцом Александром. А что делать? Тоскливо здесь, поэтому самоубийств по пьяни столько. Папа недавно одного отпевал, так он на самом деле отравился нарочно, даже записку оставил, его жена моей матери сказала. Просто неудобно хоронить за оградой, как нелюдь какую. Если всех, как велели, только за оградой хоронить, то за оградой будет целое кладбище.

Женька закурил Васину сигарету и уставился на девицу слегка прифигевшим взглядом.

- А вам папа не объяснял, что нехорошо такие вещи рассказывать на улице посторонним молодым людям, про которых все знают, что они раздолбаи, типа меня?

- Вы меня не шокируете подобными вопросами, - грустно ответила Вероника. - И потом, я же знаю, что вы тут ни с кем общаться не хотите. Кому что вы может передать? Вашему отцу, который про попов слышать не может? Может, мне выговориться надо, я имею право.

- У вас красивые глаза, - машинально сказал Женька.

- Ага, - ответила поповна. - Как на иконе. Мне говорили. Знаете, когда я почитала то, что вы говорили, мне показалось, что вы независимый человек, привыкший добиваться своего и настолько чуждый всему этому, что вам можно многое рассказать, и вы правильно поймёте. Хотя вы и старались отвечать на вопросы вежливо, но всё равно вроде как издевались над журналистом, а он и правда дурак и сволочь.

Несчастная, подумал Женька. Ну, какие у них там мужики в чёртовом хоре? Не парни, а постное масло, просфоры ходячие. А ей всё это надоело до того, что она чуть ли не вешается на первого встречного, забыв про статус проповеднической дочки. Кстати, ничего девочка, если её одеть в умеренно готическом стиле. Что-то трансцендентное в глазах, к этому подойдёт чёрное платье и железные браслеты. Она бы пользовалась в альтернативных кругах определённым успехом.

- Я не нарочно издевался, - сказал Женька, пытаясь говорить вежливо, - просто он сам меня подсознательно спровоцировал. Ах, блин, вы же творцы, у вас особый склад мышления. Что, по-вашему, должен делать творец для развития творчества в смысле киноискусства? Я ему хотел матерно ответить, что ничего, ничего не надо делать и не быть творцом в творчестве и, на фиг, искусстве, и в его сусальную рожу фотокамерой кинуть. Это же олицетворённый отстой, а не фотокамера.

Он закурил новую сигарету.

- Вы, конечно, извините, я просто выпил с утра немного. Было очень холодно ехать автостопом. Надо было как-то согреться. Так что я могу позволить себе резкие выражения. И вообще, я устал, меня недавно обокрали, и я не верю в Иисуса Христа. Но я постараюсь при вас не ругаться матом.

- Ничего, можете ругаться, - спокойно сказала Вероника. - Вы, наверно, думаете, что люди типа меня все святые или сумасшедшие. А мы обычные, хотя и не все.

- Да я видел пьющих поповн, - махнул рукой Женька, - и семинаристов знаю, которые ходили по ночным клубам. Один был сын патриотического поэта, тоже пьяницы. Вы б его видели!

- А я, наверно, скоро должна буду выйти замуж, - сказала Вероника, - а мне не хочется. Не хочу за священника замуж. Мне уже плохо от всего этого... извините.

Она отвернулась и стала глядеть в белый от мельчайших, тающих на ходу снежинок, воздух.

- А вы не можете всё это бросить? - спросил Женька, понимая, что ведёт себя бестактно. - Поступить в другой институт, начать новую жизнь? Родители же вас не убьют за это. Ну, поорут и перестанут. Они же не имеют права убивать. Духовенство.

Хотя, подумал он, кто его знает, чокнутого отца Григория. Кто видел, что он вытворяет дома? И вообще, она же, наверно, во Христа верит. А Христос мешает.

- У вас очень телегеничное лицо, - сказал он. - Честное слово. Я в этом разбираюсь. Вы бы могли в кино сниматься.

- Это мой отец мог бы сниматься, - ответила Вероника. - Ему лишь бы театр устроить на пустом месте. - Она передёрнула плечами. - Холодно, кошмар.

- Пойти бы куда-нибудь согреться, - сказал Женька мечтательно, - до автобуса же полчаса ещё, да?

- Он должен был уже придти. Не пришёл. Они же старые все, еле ездят. Значит, ждать другой. Я думаю, может, домой пойти, там подождать, так там мать, я её видеть не хочу, - сказала Вероника, глядя на стену.

Стена будки была исписана идиотской чушью: "Алёна, вернись, я всё прощу! СУКА!!!", "Альбина, Наташа, Юля - дуры, суки, умрут страшной смертью", "Анджелина Джоли forever".

- Знаете, у меня вот выпить есть, - признался Женька, - я бы пошёл куда-нибудь в лес или за церковь посидеть на бревне, выпить... - Мимо промчалась грязная легковушка, - чёрт, если бы не эта девица, мог бы застопить и уже ехал бы домой. Там тоже холодно, да ещё и

отец, но можно растопить печь и лечь спать.

- Здорово, - обрадовалась Вероника, - я мать в ближайшие две недели не увижу, отчитываться не придётся, почему от меня пахнет сигаретами. Можно куда угодно пойти!

Да уж, если для тебя грязная заснеженная поляна с той стороны церкви означает "куда угодно", это диагноз.

- А вы курите? - спросил Женька.

- Да, у нас некоторые девушки курят, но тайком, и на исповеди редко признаются. Пойдёмте, я знаю дорогу, которой почти никто не ходит. Нас не увидят, сейчас все дома сидят.



Толстенные брёвна, мирно гниющие под снегом, были покрыты ещё и обрывками газеты "Волжское подворье" с невнятными чёрно-белыми фотографиями мэра в пиджаке, м-ского священника отца Иоанна в рясе и отца Александра, в миру - Миронова, почему-то в штатском, не вяжущемся с его нечёсаной бородой и мятежными кудрями a la Че Гевара. Кусок статьи повествовал о чём-то невнятно-местечково-высокодуховном. Дальше была линия отрыва. На другом обрывке была чудовищного качества фотография школы, где правил Женькин папаша Николай Петрович, и заголовок: "С дружбою, с книгою, с песнею!"

- Господи, нах, - пробормотал Женька, - нет слов, как он надоел мне, бля. Будь я настоящим интеллигентом, у меня бы развился Эдипов комплекс.

- А что такое настоящий интеллигент? - заинтересованно подняла брови Вероника.

Она уже успела стрельнуть у Женьки Васину сигарету и даже попросила самогона, который ей не очень понравился. Но, как выяснилось, самогон, который варила звонарь церкви обоих святых Нина Никифорова, был гораздо крепче. Нина была очень набожной пятидесятилетней вдовой, отсидевшей за мошенничество и неоднократно платившей штраф за изготовление самогона. Природа и суровый тюремный опыт наделили её незаурядной для женщины силой и проч. Поэтому она звонила так громко, что местные алкаши, прилёгшие в воскресенье отдохнуть с похмелья, просыпались и матерились, призывая на голову звонарихи Иисуса Христа, чёрта и товарища Сталина, который должен, на хрен, воскреснуть и ввести обратно атеизм, чтоб никакие суки в нерабочее время не звонили в чёртовы Христовы колокола. Но самогон алкаши покупали чаще всего именно у звонарихи, и брала она дёшево. Получался замкнутый круг.

- Отец её часто ругает, - пояснила Вероника, - и звонит она со всей силы и не вовремя, и поддатая ходит в церковь, и свечки два раза роняла, чуть не сожгла иконостас. Но потом прощает, потому что она ему носит самогон бесплатно, яйца красит в Пасху, и вообще.

- Я щас точно буду ржать, - сказал Женька. - Извини! - Он чуть не пролил отраву на бревно с портретом мэра. - Так вот... кто такой интеллигент? Ха-ха... Это придурок такой заумный, который перед всеми извиняется. И чувствует ощущение вины перед отечественным... народом. А я не чувствую этой вины. Я не верю в Христа. Я вообще не знаю, верю я в Бога или нет.

- Ничего, ничего, - успокаивающе проговорила Вероника. Курение ей шло, она изящно стряхивала пепел на газетное изображение школы. - Я вот вообще дошла до точки. Мне уже на всё наплевать. А врать я не хочу. У нас есть такая девица в семинарии, Оля Спесивцева, по первому образованию филолог, писательская дочка. Такая противная... с задницей. И волосы красит в красный цвет, хотя батюшки ругаются. Ведь краситься запрещено. Так мы с ней однажды в Лавру поехали, и ещё с другими девчонками, и перед праздником пили водку, хотя я лично пила кагор, курили. Наутро надо было идти на исповедь. Батюшка что-то унюхал и спросил: курили вчера? Олино лицо надо было видеть. "Я?! Курила?! Я?! Пила?!!" Батюшка офигел. Не знал, что сказать в ответ на такую наглость. Так она ещё всех стравливает между собой, но при этом корчит из себя святую миротворицу. А я, наверно, честный человек. Я б её вообще убила!

- А твой отец в курсе, что тебя всё достало?

- Да он сам... - махнула Вероника изящной ручкой. - Думаешь, он верующий?

- Не знаю, - растерянно сказал Женька.

- Вот отец Александр верующий. Сам, наверно, знаешь.

- Мы с ним про Бога как-то мало говорили. Про кино больше, про это, про искусство.

- Он верит в Бога, хотя и бухает. А мой отец в него раньше верил, он же из поповской семьи. Он долго не знал, что мой дедушка, то есть, его отец, всю жизнь стучал КГБ, иначе бы его посадили. Думал, что вырос в семье борцов с режимом. А выяснилось, когда дед уже умер, что он был доносчиком, как и большинство других священников, которых не посадили и не расстреляли. Это долгая история. Ну, отец пытался смириться с этим, думал, что обязан загладить грехи деда, и по собственной воле отправился служить в глухомань. Мне старший брат рассказывал, он дьякон в Х., что сначала отец служил в деревне Семидурово, где были полторы сумасшедшие бабки и полметра асфальта, а дальше - колдобины, по которым днём идти невозможно, не то что ночью. Так мой отец платил за грехи. Потом мать не выдержала и попросила митрополита его перевести в Л. Но митрополит отказался, мне совсем недавно другой брат, самый старший, ему уже тридцать два, рассказал, почему. Он к матери когда-то приставал, пока она жила в монастыре на послушании. А она ему пригрозила, что донесёт в КГБ, что он ещё и к мальчикам-послушникам пристаёт и заставляет их копать огород у него на даче. Ну, и всё. Из-за этого у нашей семьи всегда были проблемы.

Митрополит, по слухам, изумился такой наглости со стороны моей матери, и сказал, чтоб та больше к нему не обращалась ни с какими просьбами, так как она давно проявляет неуважение к его сану, клевещет на него и однажды не явилась к нему на Пасху, сославшись на пневмонию, хотя он её лично приглашал. И вот, когда отца всё-таки перевели в Л., и мы стали жить нормально, митрополит опять дал о себе знать с не лучшей стороны. Понадобился настоятель для восстановленной церкви. Могли бы отправить туда молодого попа Андрея, он всех достал в городе, и вообще, пожилому человеку - а отцу было уже за пятьдесят, - тяжело служить в таком медвежьем углу. Но митрополит из вредности послал сюда отца. С тех пор отец постепенно стал разуверяться в Боге и особенно Христе. Мне было двенадцать лет, когда мы сюда переехали. И я всё это время наблюдала, как отец перестаёт уважать Христа, читает разные исторические исследования и даже Интернет подключил, хотя он постоянно вырубается из-за проблем с электросетью. Он мне как-то сказал: "Я и в семинарии, когда читал на греческом языке Библию, видел, сколько там всего не так переведено, но толковал эти ошибки иначе. Мол, так Богу угодно, Бог даже через неверный перевод несёт людям истинное слово, Христа. И если Он донёс крупицы такого учения, то не стоит обращать внимания не мелкие ошибки. А теперь я иначе на это смотрю. Я в Интернете прочитал, что иудеи все легенды позаимствовали у египтян и шумеров, даже про Христа всё своровали. А что толку? Мне поздно менять работу, а на квартиру денег нет. И никакой Христос денег не подаст через форточку". Дай выпить немного.

Женька машинально протянул ей бутылку, почти пустую, и мрачно подумал: Интернет у них, потомков стукачей. А у моих стариков даже радио почти не работает. Хорошо быть попом.

- Всё бывает, - хмуро сказал он и добавил: - Сочувствую.

- Ты не завидуй, что у нас Интернет и горячая вода в доме. За это платить надо. Мать ругается, что отец по ночам сидит у компа, а потом в церковь идёт осоловелый. Однажды корреспондент из Ярославля приехал, делать с ним интервью, и отец, не выспавшийся и с похмелья, нагородил такой ерунды, что как будто отец Александр всё это говорил, честное слово. Я за него потом всё переписывала.

- И чё, отец Григорий там всё про Христа читает? - хмуро полюбопытствовал Женька. - Про новые научные религиозные открытия?

- Если бы! Он всякую чепуху читает на сайтах. То к Кураеву на форум зашёл под извращенческим псевдонимом и подписью "буддист" и давай православие крыть. То на литературные сайты залезает и не пойми что скачивает. На одном сайте есть человек, который пишет против Христа. Отец постоянно его читает в рубрике "Религиозные стихи", и если я в два часа ночи слышу, что он смеётся на весь дом, значит, точно туда зашёл. А потом мне пересказывает, когда мать уходит. Мы же с ним выпиваем иногда, хотя мать очень сильно ругается.

- А... я слышал, - вспомнил Женька. - Не будь у меня знакомых из Литературного института, хрен бы услышал. А они говорили, что, мол, везде щас православная цензура, и в толстых журналах, и в сети. И тоже упоминали авторов, которым запрещают на сайтах публиковаться из-за религиозных разногласий... а чё за стихи?

- О Господи, - сказала Вероника. - Я так сразу приличные и не вспомню. Одна дурь в голову лезет. Мать как-то папаше за плечо заглянула и ну орать: прекращай ржать над этим мусором, старый идиот!!

А там было вот что.


***
В ночь пасхальную Христосы
Ползают по стенке,
Красят яйца и ложатся
Спать попеременке.

Никуда от них, голубчик,
И тебе не деться.
Даже и от одного
Трудно отвертеться.

***
Есть у креста кривая креатура.
На ней красно-коричневый изгиб.
И псевдохристианская культура.
И жёлто-красный крестный перегиб.

***
Сияло солнце на болоте.
Дыра зияла в потолке.
На небе обосрался кто-то.
И кто-то утонул в реке.

***
Христу поджопников я вздумал надавать
за всё, что он творил - зараза.
А он в евангельскую спрятался кровать,
И из неё не вылезал ни разу.

А то, бывает, отец выпьет и давай петь, отстукивая ритм ножом по столу:


Не смотрите на Христа,
Жалкого, распятого,
Когда время на часах
Половина пятого.

А смотрите на Христа,
Жалкого такого,
Когда время на часах
Будет полшестого.

И ещё меня жизни учит. "Ника, - говорит он, - ты сначала это училище богоугодное закончи, а потом иди на все четыре стороны. Какая-то дипломная подготовка у тебя будет. Но если ты щас бросишь эту богомерзкую обитель зла, то это будет позор нашей семьи и прихода". Вот так я и живу.

- Я бы сдох, - признался Женька после паузы. - Мне мои дурацкие проблемы сейчас такой фигнёй показались!

- А что случилось? - спросила Вероника православно-сочувствующим тоном.

- Да сосед выживает из комнаты, педераст. И друзей своих водит, педерастов. И денег нету.

- Ой, так это везде! У нас тоже голубых полно. Да и я сама не буду врать, что никогда не спала с девушками.

- Звиздец, - подвёл итог Женька. - Мне, чес-слово, стало стыдно за свои проблемы. Перед Богом. И Христом. Я, в сущности, свободный человек...

- ...а мы тут прикованные ко Христу ползаем? - насмешливо поинтересовалась Вероника. - А ты подумай, правда ли ты свободен. Мне отец говорил, что так даже лучше, в деревне у него авторитет какой-никакой, а есть, и людей меньше видишь, а в большом городе, в тесноте и духоте, среди сытых ублюдков, было бы ещё хуже.

- Так говорят те, кто не смог пробиться в большом городе.

- Ну и пусть. Он же свободен сейчас в какой-то мере, ему не приходится круглые сутки лебезить перед митрополитом и чёрным духовенством, которое он презирает. Он у себя дома говорит, что хочет, а в церковь идёт просто как на работу, он не пытается заставить себя верить и даже не врёт, просто свечки зажигает и читает по молитвеннику. Вот как бухгалтер читает тетрадь с дебетом и кредитом. А некоторые могут быть свободны, но им что-то мешает, хотя вроде бы в Москве живут, и...

- Я понял, - перебил Женька.

- Вот ты сейчас говоришь, что всё можешь, потому что не веришь в Христа, и для тебя нет запретов. А не можешь даже домой доехать.

Женька разозлился. Девочке явно нельзя было давать пить. И вообще не надо было с ней контактировать. Дурак он. И день сегодня дурацкий.

- Здесь же, бля, транспорт ходит раз в сто лет. Я виноват в этом, да? Неужели не ясно, что это уже не под мою ответственность?

- По-настоящему свободный человек найдёт выход, его воля определяет и формирует поступок.

- Это где ты таких фраз набралась?

- А ты думаешь, я идиотка? - спросила Вероника тем же псевдосмиренным, явно заученным в семинарии тоном.

- Ты хочешь сказать, что это я - идиот, ты сначала льстишь, вызываешь на откровенность, а потом издеваешься над людьми! Так попы на исповеди делают!

- Обычно высшие силы присылают людей, которые так с тобой разговаривают, не просто так. Один буддист про это подробно писал, я забыла, кто. Значит, надо в себе что-то радикально менять.

- Хорошо, я пошёл, - Женька решительно поднялся с бревна. - Удачи тебе. Очень сочувствую.

- Я тоже пойду, скоро автобус, - кротко ответила Вероника, взглянув на экран мобильного телефона.

Сука, подумал Женька.

Они молча дошли до остановки. Снег перестал идти. Он просто лежал на земле, как проклятие Агасфера, по мнению русских националистов, лежит на евреях. Не смотрите на грязный снег в центральнороссийской провинции после того, как выпьете самогона. Он производит на мыслящего человека достаточно паскудное впечатление; впрочем, самогон тоже лучше не пить, разве что совсем денег нет (на приличное спиртное).

- Я доеду, на чём хочу, - вдруг сказал Женька с нажимом.

- Да? - поповна задумчиво жевала позаимствованную у него жвачку с мятой без сахара.

- Я доеду, на чём хочу и куда угодно, - уточнил Женька. Он чувствовал, что дошёл до точки. Настроение было отвратительное, мрачно-позитивное.

- Хорошо, - сказала Вероника и в упор посмотрела на него. - Поезжай. Может быть, ещё увидимся. Заходи в семинарию. Адрес есть в справочнике и в Интернете.



Может, ещё поступить, бля, в эту семинарию, подумал Женька. Чудесное предложение. Он бы, пожалуй, стал попом типа отца Александра, чтоб ему...

Машины проезжали, набитые быдлом в синтепоновых куртках, волокли за собой дребезжащие прицепы. Потом стало тихо, и на краю пародии на тротуар Женька заметил пустой молоковоз.

Рядом был самый край деревни, старые кривобокие бани и сараи. Нехорошая мысль закралась Женьке в голову. Он подбежал к молоковозу, осмотрелся и в мгновение, как принято выражаться, ока, запрыгнул туда и завёл мотор.

Внутри машина была грязной, на соседнем сиденье валялись промасленные тряпки и свёртки, на полу - канистра с водой. Над рулем были косо прилеплены миниатюрные фотокарточки голых баб и иконка с Иисусом Христом. Мотор исправно работал.

Ментам тут на всё по фиг, это Женька точно знал. А на то, что прав у него не было ни на упомянутый молоковоз, ни вообще, было плевать и ему, и, наверное, ментам. Можно доехать почти до дома, на опушке оставить этот гроб на колёсах, километр пройти пешком - пока там хозяин нагонит... И вообще, не фиг транспорт без присмотра оставлять. В Москве бы за такое давно оштрафовали.

Он ощущал мрачную радость от своего поступка, хотя и понимал, что с точки зрения житейской мудрости и уголовного кодекса ведёт себя неадекватно. Ну, и чёрт с ним. Главное, что он свободен. Творческий человек просто обязан иногда что-то такое делать, чтобы чувствовать себя свободным. Иначе он сдохнет. Вот и отец Григорий - наверняка в душе творческий человек. Он был благодарен отцу Григорию. И ему казалось - хотя головой он понимал, что это не так, - что моральных уродов на земном шаре стало немного меньше.

А на права на бумажке плевать. Главное, что он умеет водить. Дед научил, ещё в школе. А сдавать на права - денег надо немерено. Так и в жизни. Молоковоз слегка занесло. Умеешь ты рулить своей судьбой - это главное, и неважно, что нет "прав" считаться свободным - денег, блата, прочего дерьма и умения продавать свою жопу. Пошли все нах!

Из-под колёс молоковоза летела обледеневшая галька и битый кирпич. Промелькнула деревня, похожая на сильно растянутую в длину помойку. Потом другая. Указатель на детский оздоровительный лагерь имени Ленина. Плакат "Берегите лес". Жидкая рощица, оставшаяся от леса, не могла скрыть таящейся в её глубине помойки. И т. д.

Женька обогнал забрызганные грязным мокрым снегом "Жигули" и выехал на большую дорогу, распевая:


Не смотрите на Христа,
Жалкого, распятого,
Когда время на часах
Половина пятого.

А смотрите на Христа,
Жалкого такого,
Когда время на часах
Будет полшестого.

Христос над рулём укоризненно смотрел на него, словно предупреждая о грозящей трагедии, а вульгарно-алый, словно обивка диванов в публичном доме, фон вокруг его головы напоминал Женьке ещё и о геенне огненной.

Где он непременно должен был, по мнению многих, оказаться.



Молодой режиссёр с трудом вырулил на опушку - колёса вязли в ледяной каше, - и остановил молоковоз напротив бесхозного сарая. В таком месте прокладывать дороги и строить сараи могут только извращенцы, но от херославской области можно ждать чего угодно. Там всё, как принято выражаться, не так, не там, не для тех и неизвестно кем управляется.

Затем вытащил из рюкзака блокнот, выдрал листок и быстро написал: "Мужик! Твой молоковоз был похищён чертями, а теперь возвращён на место ангелами из ада. Впредь будь осторожнее!!! Аминь".

Присобачив клеевым карандашом послание к рулю, Женька выскочил из кабины и побежал на другую сторону дороги. Со стороны деревни не доносилось ни звука. Навстречу ему кто-то шёл. Среднего роста, коренастый, в сером пуховике и кепке... "Йоб-баный в рот!" - вполголоса выругался Женька и пошёл медленнее, ибо встреча была воистину неотвратима. Чёрная кожаная кепка папаши с меховой подкладкой. А теперь, крупным планом, лицо папаши, взгляд перемещается в сторону молоковоза, дальнозоркий папаша прищуривается, мысленно совмещает два образа - выскочившего из молоковоза человека и сына, идущего ему навстречу. Камера наезжает, папаша очень зол.

Он зол, подумал Женька. А я свободен.

Первое отрицательное впечатление от встречи с папашей почти исчезло, он широко улыбнулся и сказал:

- Привет, батя. А мне тут за бутылку молоковоз одолжили, чтоб я скорей доехал. Замечательные тут люди. А мать ещё пишет: живём, как в аду.

- Пошли, - процедил сквозь зубы Николай Петрович. - Поговорим...

- Это поп, отец Григорий, попросил мужика мне тачку одолжить, - нахально продолжал Женька. - Мы с ним очень душевно пообщались.

- По ханжам всяким таскаешься, христианин чёртов, бля, - злобно пробормотал не врубившийся в ситуацию Николай Петрович. - Деньги все продолбал, вот и явился, разгильдяй.

- Ты, батя, никогда не понимал моих духовных устремлений, - сказал Женька. - И вообще, я не христианин и теперь в целом склоняюсь к буддизму.

- Что?.. - очнулся директор школы, найдя наконец в кармане ключи от дома.

- Я, говорю, буддизм - более целостная и гармоничная мировоззренческая система.

- Вот деньги серьёзные заработаешь - тогда и трепли мне про систему, - посоветовал Николай Петрович, не попадая ключом в замочную скважину. - И чего Люба пишет, что живёт в аду? Она с таким мужем живёт, которому памятник надо при жизни ставить! И какой здесь, на хрен, ад? Все так живут! Одному тебе, раздолбай, не живётся нормально!



ПРИЛОЖЕНИЕ

Из газеты "Которосльная набережная", № 33/ 200* года.

Олег Трубокуров, "Мистика верхневолжья":

"В нашем краю всегда творилось нечто мистическое. Недавно районный батюшка отец Иоанн (Перехватов) рассказал мне странную историю об одном из прихожан церкви святых Космы и Дамиана, где трудится его коллега, бывший офицер запаса и потомственный протоиерей отец Григорий (Вознесенский). Сергей Дудкин отвёз молоко с фермы и возвращался обратно, по дороге зашёл в деревню В. - навестить знакомого. Когда через десять минут вышел на дорогу, молоковоза не было. На следующий день грузовик был обнаружен на опушке леса возле села А. местной продавщицей Мариной Подлатаенко. В кабине оказалась записка: "Молоковоз был в аду". Продавщица рассказала очевидцам события, что накануне ей снились черти и колокольный звон, а ещё раньше она была в церкви святых Космы и Дамиана, где выслушала проповедь отца Григория (Вознесенского) об искушении бесами и чудесами. Была это чья-то шутка, или и вправду наши волжские места обладают древней хтонической энергией, способствующей разрушению и упадку?"



[Использованы цитаты из стихотворений сетевого автора, пишущего под псевдонимами Серафим Святый Штатный, Саваоф Христос Гитлер, Заблокированы за Христа и т. д.]



Молоковоз в аду - Оглавление




© Елена Георгиевская, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Словесность